Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
Иногда Радову казалось, что в нем теперь заключено много людей разных национальностей и времён. Это было следствием работы с психоконтактором, когда представлялась возможность как бы побывать на других вселенных. Впрочем, он разрешал заглядывать и в свою собственную, хотя не часто был расположен к этому.
Но вот у кого поистине фантастическая палитра сознания, так это у старшего репликатора. Лер Лернинг давно вызывал у Радова восхищение. Их дружба началась с той минуты, когда, впервые открыв глаза после многовекового сна, он увидел склонённое над собой лицо с чётко прочерченными бровями над крупными впадинами голубых глаз. Лер ввёл его в новое бытие бережно, как бы придерживая за руку, оберегая от опрометчивых желаний и действий. И теперь каждый год двадцать седьмого сентября они отмечают день пробуждения Радова. У Лера уже много таких новорождённых, но он никогда не отказывается в этот день встретиться с Радовым, все-таки тот — один из его первенцев.
Антистрессовая терапия делала своё: Радов стойко переживал лавину новизны, ежедневно обрушивающейся на него. Не пугало даже то, что теперь у него было как бы несколько лиц, а точнее, душ. Стоило захотеть, и он легко переключался с одного регистра сознания на другой. Общаясь с людьми двадцатого столетия, сам становился землянином того времени, а пришельцы из других веков быстро настраивали его на свой камертон. Хотя каждый из репликантов мог свободно общаться на уровне эсперейцев, всем доставляло особое удовольствие такое духовное путешествие по векам. Да и сами эсперейцы любили контактировать на уровнях разных культур и цивилизаций. Неутомимый и бесстрашный Лер Лернинг превзошёл в этом занятии многих. Бесстрашный потому, что репликация — не совсем безопасное дело, как это могло показаться несведущему. Отнюдь не всегда удачно срабатывали адаптационные барьеры, и бывало, что какой-нибудь репликант с агрессивной психикой, не разобравшись, что с ним, набрасывался на Лера.
Чтобы успешно провести адаптацию, Леру прежде всего приходилось настраиваться на репликанта, вбирая в себя его суть. Хотя это с успехом осуществляла аппаратура, без настройки старшего репликатора не обходилось, и он как бы впечатывал в себя другие жизни, сохраняя при этом достаточно яркую собственную индивидуальность. По натуре Лер был художником. В древние времена он наверняка стал бы скульптором, писателем или живописцем. В нем очень сильна была творческая потребность воссоздавать, воскрешать минувшее, и он глубоко страдал от того, что пока не мог помочь своим живым героям осуществить чаемые им встречи.
Многие репликанты испытывали к Леру сыновнюю признательность и уважение с некоторой долей почтительного страха, точнее, боязни перед его необычной способностью так настраиваться на волну собеседника, что, казалось, общаешься с собственной душой, но более тонкой, развитой. Это всякий раз поражало, ибо подняться до уровня знаний науки на Эсперейе помогали информационные окутывания; вот душа, ядро личности, её сердцевина оставалась такой, какой некогда её настигла смерть, и предстояла самостоятельная работа по её развитию. Лер Лернинг был одним из тех, кому удавалось наиболее удачно выводить души из потёмок, грехов прошлого, несбывшихся мечтаний, надежд. Подобных Леру было немало в других реплицентрах, но Радов уверовал в его исключительность. Да так оно и было, и сам Лер не раз внушал своим подопечным один из важных постулатов психологии — об уникальности, неповторимости любого человека.
О Лере ходили легенды. Сам Радов знал несколько невыдуманных историй из жизни Лера, не менее интересных, чем вымышленные. В одной из них Радов даже участвовал и, встречаясь с Лером, заговорщицки подмигивал ему. Вот и сейчас они тайно улыбнулись друг другу, вспомнив первые месяцы репликации Радова.
Это было трудное и восхитительное время. Каждое утро он встречал словами благодарности и восторга. «Ах, Радов, — бормотал он, — старая ты черепаха, как же тебе необыкновенно повезло! И ведь не достоин ты этого везения, не достоин! Слава богу, что жребий тянула ЭВМ, иначе пребывать тебе в небытии кто знает сколько столетий».
Сознание того, что ему вернули жизнь, опьяняло. Это стало бы истинным праздником, если бы не тоска по тем, кого оставил в прошлом, встреча с кем была за семью горами, да и то неизвестно, осуществилась бы или нет.
После каждого сеанса информационного окутывания Радов чувствовал себя студентом первого курса, которому предстоит узнать невообразимо много. Жажда этого узнавания отныне постоянно пребывала с ним.
То, что через месяц после репликации сотворил Лер, было на грани чуда в смешении со святотатством. Радов уже знал, что Лер умеет настраиваться на его биоволну, что именно это делает успешным их общение. Но однажды, после очередного информокутывания, Лер, усадив его напротив себя, с загадочным видом сказал:
— Давайте на некоторое время обменяемся одёжкой.
— Как это? — опешил Радов.
Лер заметил его недоумение, рассмеялся и характерным жестом провёл до гладко выбритому черепу.
— Не бойтесь, ничего дурного с вами не случится. Но, признаюсь, опыты подобного рода ещё не проводились. Я прошу вас полностью довериться мне, а потом поделимся впечатлениями. Скажу только, это нечто совсем иное, чем обычный настрой на чужую биоволну.
Дом Лера снаружи был похож на зелёный кристалл. Сверкая семью гранями, он создавал иллюзию уходящей в глубь изумрудной бесконечности. Но что он заключал внутри, не было видно. Первая комната — эдакий квадрат с тремя прозрачными стенами и одной матовой — давала обзор цветущего фруктового сада. Лер нажал на стене клавишу, и заработал невидимый иллюзионист: появились стол, кресла, ещё одна из стен стала непроницаемой, и на ней чётко обозначились картины художников-космистов древности.
Стены второй комнаты были в каких-то наростах, похожих на горизонтально растущие сталактиты, каждый из которых переливался, мерцал голубовато-оранжевыми огоньками. Пустой квадрат белого пола.
