Танцы на снегу - Лукьяненко Сергей Васильевич

А потом Стась припарковал машину у красивого высотного здания в старинном стиле – с большими зеркальными окнами и флаерной площадкой на крыше. Здесь я один раз был. Тут и помещался главный офис фагов, который официально назывался «Институт экспериментальной социологии».

– Что мне говорить совету? – спросил я, когда мы выбирались из машины.

– Если придется говорить, то говори правду, – пожал плечами Стась. – Но тебя не обязательно вызовут.

– А меня? – требовательно поинтересовался Лион.

– Тебя вызовут обязательно, – сказал Стась. – А совет тот же – говори правду.

Он подумал секунду, потом приобнял нас за плечи:

– Дело даже не в том, ребята, что в большинстве случаев говорить правду полезнее. Фагам никогда не стоит врать, лучше уж промолчать.

– Вы чувствуете ложь, – сказал Лион, и голос у него опять стал жесткий, взрослый. Стась внимательно посмотрел на него:

– Да, парень. Чувствуем.

Больше мы не говорили. Прошли в здание – там стояла охрана на входе, но Стась показал какой-то пропуск, и нас даже не стали проверять. За дверями был большой вестибюль. Я думал, что, как и в прошлый раз, Стась поведет нас направо. Там море всяких кабинетов, офисов, а еще есть совершенно восхитительный зимний сад с кафе. Когда Стась улаживал мои вопросы, я там просидел три часа, но ничуть не заскучал.

Но Стась повел нас к лифтовому стволу. И не к общим лифтам, которые все время сновали вверх-вниз, а к служебной кабинке, куда никто и не совался.

В здании было этажей пятьдесят. Но когда мы вошли в лифт и тот рванулся вверх, мы ехали слишком долго. Словно здесь еще имелось этажей пятьдесят, невидимых снаружи. Я глянул на отражение Стася в зеркальной стене – он за нами с любопытством наблюдал.

– Мы едем вниз, – сказал я. – Хотя кажется, что вверх. Тут в лифте гравитатор, верно?

Стась улыбнулся, но ничего не ответил. Да и улыбка у него быстро пропала. Он будто прокручивал в голове предстоящий разговор, рассчитывал его наперед до каждого слова, но что-то там не складывалось, будто звучала реплика, на которую у Стася нет ответа. И Стась начинал все обдумывать заново…

– Стась, – сказал я. – Если я и впрямь так виноват, то пусть меня накажут. Только пусть не высылают обратно на Карьер, можно?

– Я дал тебе слово, – сказал Стась. Посмотрел на меня внимательнее и добавил: – Ты очень сообразительный мальчишка, Тиккирей. Если бы я не верил тебе, то решил бы, что ты очень хорошо подготовленный агент.

– Разве бывают дети-агенты? – спросил я.

– Еще как бывают, – ответил Стась. – Вот я работаю с десяти лет.

– Я не агент, – сказал я на всякий случай. – Я Тиккирей с Карьера…

– Я же сказал, что верю тебе, – мягко ответил Стась.

Лифт наконец-то остановился, и мы вышли.

Это был холл, большой и пустынный. В центре бассейн с фонтанчиком, заросшим оранжевым вьюнком. Фигура фонтанчика изображала девушку, держащую в руках кувшин, откуда и лилась вода. Статуя была старая, бронзовая, вся позеленевшая, покрытая мхом и вьюнками. Я присел на край бассейна, поболтал рукой в воде. Рыбок никаких там не было, а мне почему-то хотелось, чтобы в бассейне жили рыбки. Да и вода оказалась мутноватая, будто фильтры в фонтане плохо работали.

Стась жестом указал нам на мягкие кресла у стены, под фальшивыми окнами. Окна показывали вид на город с крыши небоскреба, но я все равно был уверен, что мы под землей.

– Подождите здесь, ребята.

– Долго? – спросил я.

– Если бы я знал, то уточнил, сколько именно ждать, – пояснил Стась. – И никуда не уходите.

В противоположной стене холла была еще одна лифтовая дверь. Стась вызвал лифт и уехал.

– Могли бы хоть бар тут сделать, – сказал Лион с обидой. – Выпили бы по хайболу для храбрости.

– По чему? – не понял я.

– Хайбол. Ну, это какой-нибудь напиток. Вроде джин-тоника или водки с мартини.

– Угу. Разбежался.

– Между прочим, я очень люблю водку с мартини, – сказал Лион.

Он развалился в кресле, закинув ноги на подлокотник. Покосился на фальшивое окно, фыркнул, нашарил переключатель и выключил изображение.

– Это… в снах? – догадался я.

– Ага. А в армии нам выдавали водку. По праздникам – виски.

– Ну вот во сне и попросишь свой хайбол. На Авалоне детям не положено пить спиртные напитки.

– Ничего, если меня не сразу начнут препарировать, я зайду в бар и напьюсь, – сказал Лион.

До меня наконец дошло, что он просто смеется. Подтрунивает надо мной. Потому что ему страшно… куда страшнее, чем мне.

– А почему ты воевал с Империей? – спросил я. – Во сне?

Лион отчеканил, будто готовился к вопросу:

– Потому что Империя – это пережиток древних эпох человечества. Сосредоточение власти в руках одного человека приводит к застою и стагнации, злоупотреблениям и социальной неустойчивости.

– Так к застою или к неустойчивости? – спросил я.

– К застою в развитии человечества, но к неустойчивости в социальной жизни, – отпарировал Лион. – Вот тебе простейший пример. Когда люди встретили Чужих, которые успели оттяпать лучшие куски космоса для себя, то развитие Империи остановилось. Пришлось переделывать для жизни очень плохие и неудобные планеты вроде твоего Карьера. Никто даже не попробовал оттеснить Чужих с занятых ими планет.

– Но это же война, Лион!

– Вовсе не обязательно. Война – это крайний случай разрешения противоречий. Всегда можно обойтись экономическими, политическими или особыми мерами.

– Ты и вправду так думаешь? – Я сел в соседнее кресло. Лион секунду пялился на меня, насмешливо улыбаясь, потом посерьезнел:

– Ничего я не думаю. Так нам объясняли. И во сне я в это верил.

– А сейчас?

– Ну, что-то тут есть, правда? Ведь на самом деле ты жил на Карьере, а мог жить на хорошей планете, где сейчас живут Цзыгу или халфлинги.

– Так в твоем сне вы воевали с Империей или с Чужими?

– С Империей, – признал Лион. – Чтобы в галактике было новое, справедливое устройство.

– А какое?

Лион на миг задумался:

– Ну, во-первых – демократическое. У нас все выборное, любая должность. Раз в четыре года все голосуют за президента.

– И что за человек этот президент?

– Это она, – сказал Лион. – Она… ну как тебе сказать…

Лицо у него стало мечтательное. Я ждал, и у меня все сильнее холодело в груди.

– Она… очень справедливая, – выпалил Лион наконец. – Она каждого готова выслушать и поговорить по душам. Умная, она почти всегда принимает правильные решения. Иногда ошибается, но не сильно.

Я не выдержал:

– Лион, но это же только сон! Ты понимаешь? Кто-то на Инее решил завоевать Империю, ну и придумал промывку мозгов. Не может человек никогда не ошибаться!

– Я не говорю, что всегда, – быстро ответил Лион. – Но обычно не ошибалась.

– И выслушать каждого президент тоже не может. Император не может, и президент не сможет. Даже у нас на Карьере старший социальный работник не мог общаться с каждым, а у нас населения меньше миллиона человек!

– Если по-обычному, то нельзя, – согласился Лион. – Но у нас все было по-другому. Можно подключиться к Сети и общаться с президентом.

– Чушь, – только и сказал я.

– Почему? Это очень просто делалось. Ты знаешь, что можно полностью скопировать разум в компьютер?

– Да, но это же запретили, таких только двое или трое осталось… они все с ума сходят…

– А она не сошла, – тихо сказал Лион. – У нее на каждой планете есть своя копия. Они между собой советуются и принимают решения сообща. Ну и готовы любого выслушать и помочь. Я сам каждый год с ней разговаривал. Так положено. А иногда – вне очереди просил разговора. Когда было важно.

– Лион, да ты дурак! – не выдержал я. – Полный дурак! Это все сказочки, которыми вам промывали мозги! Чтобы все бросились служить Инею!

– Я понимаю, – серьезно сказал Лион. – Наверное, так оно и есть. А вдруг это правда? Ведь в Империи и впрямь не все хорошо. Зачем иначе армия, полиция, карантинная служба, фаги?