Лучший из миров (сборник НФ 1964 г.) - Вылчев Иван

Я застыл с открытым ртом. Онкс хлопнул меня по плечу и, убегая, крикнул:

— Пойди и расскажи обо всем своей сестре! В промышленном управлении все знают, что она любит Корио, а он ее!

"А он ее… Любит ли?"

Мой взволнованный рассказ не произвел на Оллу того впечатления, какое он произвел на меня. Она слабо улыбнулась и сказала:

— Я знала, что Корио предложит что-нибудь необычное.

Окна нашей квартиры внезапно вздрогнули, потом еще и еще.

— Началось! — прошептал я. — Корабли с водой пошли в космос. Проект Корио осуществляется!

Окна вздрагивали до самого вечера и в течение всей ночи, а Олла, не закрывая глаз, лежала на диване и смотрела вверх. Утром, когда она, наконец, уснула, я включил радио. За последними известиями последовала сводка погоды. Я слушал ее с замиранием сердца. Да, повышение температуры прекратилось. В заключение диктор сказал:

— В ближайшие сутки ожидается резкое понижение температуры до двух-трех градусов мороза, а затем до десяти-пятнадцати…

Они даже и это рассчитали!

Я тихонько оделся и вышел на улицу. С севера потянул непривычный холодный ветерок. За ночь в парке комья сырой земли затвердели, лужи покрылись тонкой корочкой льда. Утреннее небо было безоблачным, черно-фиолетовым. Воздух внезапно вздрогнул от последовательных взрывов, и я заметил, как минут через пять высоко в небе появились тонкие яркие штрихи, как от метеоритов.

Со всех концов Земли в космос выбрасывали воду.

Я неуверенно открыл дверь. Института структурной нейрокибернетики и вошел в пустой полутемный холл.

— Вы к кому? — спросил молодой человек, быстро поднявшись с кресла.

— Вы дежурный?

— Да. Вы за какими-нибудь сведениями?

— Мне нужно узнать, как обстоит дело с моим другом, с Корио.

— Его тревожить нельзя. Он работает. Он и его товарищи.

— Как прошла операция?

— Блестяще.

Глаза у молодого человека блестели.

Мне хотелось узнать что-то такое, чего я и сам не знал. Я только кивнул головой и вышел. Уже совсем рассвело. Я посмотрел на верхние этажи здания института и заметил, что электрический свет продолжает гореть в трех окнах. Наверное, за одним из них работает мой друг. Он совсем рядом со мной, но, может быть, теперь очень и очень далеко. Я поймал себя на том, что сейчас, когда проблема, касающаяся всей Земли, решена, я начал думать о себе, о судьбе сестры. А как же иначе? Человеческое счастье дедуктивно. От общего — к частному…

К институту подъехала машина, из нее вышел доктор Фавранов. Наши глаза встретились.

— Как ваша сестра? — спросил он, крепко пожав мне руку.

— Плохо. Она очень боится.

— Это понятно.

— Когда Олла сможет увидеть Корио?

— Сегодня вечером. Сейчас он заканчивает разработку программы запуска ракет на период до первого мая, а вечером я выгоню его на прогулку,

Днем пошел снег. Вначале это были огромные сырые хлопья, которые таяли, едва коснувшись земли, потом подул колючий северный ветер, и снег стал мелким и частым. В три часа дня по радио объявили, что предсказанное утром резкое понижение температуры наступит значительно раньше. На улицы вышли снегоочистительные машины. В пять часов снег внезапно прекратился, тяжелая свинцовая туча проплыла над городом, обнажив оранжевое небо. Крыши домов засияли пурпурными красками.

— Так должно быть, — шептал я, с восхищением глядя на настоящую январскую зиму, как будто бы никогда не видел ничего подобного.

Я подошел к дивану и взял сестру за руки.

— Пойдем гулять. Смотри, какая красота!

Она посмотрела на меня и догадалась обо всем.

— Мне страшно.

— Через это нужно пройти, понимаешь?

— Да.

Олла начала торопливо одеваться.

Солнце было настоящим зимним солнцем. Оно висело низко над горизонтом, и на оранжевой пелене вытянулись синие тени. На ветвях деревьев качались комья пышного снега. В парке сновали ребятишки, появились первые снежные горки, юные лыжники барахтались в сугробах.

— Ох, как я боюсь, Авро! — шептала Олла, прижавшись ко мне.

Мы стояли у центрального входа в институт и ждали, когда откроется дверь. Прошло всего несколько минут, но мне они показались часами.

Внезапно дверь энергично отворилась, и из нее не вышел, а вылетел Корио. За ним показался человек в белом халате. Это был доктор Фавранов. Корио схватил ком снега и, смеясь, бросил его в доктора.

— Со мной-то вам легко справиться, — громко сказал старик, — а вот попробуйте с ними.

Он повернул Корио в нашу сторону и скрылся за дверью. Сердце у меня стучало, как молот. Корио несколько секунд стоял, в недоумении глядя на нас. На нем был лыжный костюм. Он стоял с непокрытой головой и неуверенно мял ком снега в руках.

Вдруг, как бы спохватившись, он быстро сбежал по ступеням вниз и стал прямо перед нами. Мне казалось, что я вот-вот сойду с ума. Я не верил, что лицо Корио может иметь такое выражение. Я никогда не представлял, что человеческое лицо может быть таким одухотворенным, вдохновенным, радостным. Его глаза излучали яркий свет, волосы искрились в лучах заходящего солнца, губы двигались, расходясь в счастливую улыбку.

— Корио, это ты? — задыхаясь, пролепетала Олла.

Вместо ответа Кориа бросился к ней, оторвал ее от меня и, подхватив на руки, побежал.

— Корио, Корио! — кричал я, едва поспевая за ними.

На мгновение он остановился и весело посмотрел на меня.

— Ну и смешной же ты, Авро! Только люди, потерявшие здравый смысл, пытаются догнать влюбленных!

Я остановился, взял ком снега и начал тщательно растирать им лоб.

Я пошел вперед, прямо по снегу, туда, где парк переходил в лес. Я вдыхал упругий морозный воздух и смотрел на покрытые снегом ели, которые обрели свой вечно сказочный вид. Лес кончился, а я все шел и шел через снежное поле, туда, где сгущались зимние сумерки. Моя тень с каждой минутой вытягивалась передо мной, и я шаг за шагом наступал на нее. Но вот меня нагнали еще две тени, и я пошел медленнее, чтобы увидеть их. Они шли рядом.

Тогда я круто свернул в сторону, чтобы уступить им дорогу.

В.РАЙКОВ (Болгария)

БОЛЬШИЕ ДЕТИ ЖИЗНИ (Национальная премия)

Перевод с болгарского З.Бобырь

Май положил паяльник на подставку и выпрямился. Ему трудно было работать среди паутины тонких проводов. А произвести исправление было сложно: обрыв случился в дальнем конце шасси.

Май закурил и обернулся к жене. Она лежала на диване у окна и читала книгу. Было что-то особенно привлекательное в ее личике с чуть вздернутым, вызывающим носиком. Карие глаза блестели. От мягких очертаний ее плеч и рук, от всего ее стройного тела веяло той неуловимой женственностью, которая превращает девочку во взрослую женщину.

— Начнем, Кристи?

Она отложила книгу, встала и молча подошла к штативу, где на тонкой нитке была привязана пчела.

— Я готова.

— Так начнем, — сказал он и повернулся к аппарату.

Молодая женщина начала дразнить соломинкой пчелу, легонько гладила ее по тельцу, осторожно притрагивалась к голове и лапкам. А Май поворачивал верньеры с упрямством, о котором его коллеги нередко говорили: "После двухчасового ожидания всякий осел уступит ему дорогу". Май поворачивал верньеры, а его глаза, покрасневшие от продолжительной бессонницы, не отрывались от сигнальной лампы.

Вдруг аппарат затрещал, и Маю послышалось что-то очень похожее на человеческий голос: "…задумался о чем-то серьезном?" Рука у него замерла в этом положении, но слова растаяли, как пар в воздухе. В тот же момент лампа мигнула и погасла.

Май изумленно поглядел на аппарат и начал вращать верньер в обратную сторону, на этот раз очень медленно. Вскоре в окошке приемника снова появился зеленый свет, а в ушах раздался человеческий голос: "…еще испортится. Это не дело. Ну, ты! Ты что, взбесилась? Ступай на место!"