Рассказы - Казанцев Александр Петрович

Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55

— Впрочем, вы сами этюдист, — закончил он без тени иронии.

— Играть надо, а не этюды консолидировать, — глубокомысленно изрек «турок».

В поезде Семен Абрамович уверил меня:

— Обычное пешечное окончание без сенсаций.

Михаил Николаевич Платов скромно молчал, но когда мы все шли по платформе милых наших Подлипок, он робко сказал:

— Рассчитанных вариантов привести не могу, но чутьем угадываю — здесь что-то есть. Вы посмотрите хорошенько. Как на конкурс этюдов.

— Так ведь король не попадает в квадрат, — стал доказывать я.

— А Рети? — многозначительно поднял палец Платов.

— Если полезет королем на g6, то я ферзя с шахом поставлю.

А лишний ферзь — это вещь, — храбрился я.

— Конечно, — согласился Платов.

— Астролябия, — заключил шедший рядом «турок».

Мне нужно было сворачивать, и мы распрощались.

Вот позиция, которую я расставил перед собой, придя домой (103). Что могут сделать здесь белые? Спастись? Или… Впрочем, о чем еще можно тут говорить? Хотя Михаил Николаевич… Надо внимательно посмотреть.

Тут что-то есть…

И вдруг волосы зашевелились у меня на голове.

За ночь я установил ужасную для себя правду. Дурацкая жертва коня в суматохе, вызванной кражей ордена, была неправильной. Если бы я лучше владел собой, то медленно, но верно выиграл бы, что сделал бы на моем месте давящий гусеницами Семен Абрамович или тот же «турок», умеющий так ловко «обдуривать» в выигранных положениях. А теперь…

А теперь все зависело от того, сумел ли мой партнер в домашнем анализе найти этюдное окончание, которое не только спасало белых, но и приносило им «противоестественную» победу!

Проанализировав стихийно получившийся этюд, я заметил в нем подводные мины, которые можно было расставить на фарватере решения. И я задумал коварный удар, ловушку, которая поставит партнера в тупик, заставит его сделать напрашивающийся ход, спасающий меня!

Я утешал себя, что не может рядовой игрок, так робко проведший со мной всю партию, додуматься при домашнем анализе до всех найденных мной тонкостей, «доступных искушенному этюдисту, воспитанному на парадоксах».

Я с завистью смотрел из окна электрички на веселые ватаги счастливцев, для которых день отдыха наполнен смехом, солнцем и брызгами воды на пляже. А я ехал в ЦПКиО, как на Голгофу.

Я приехал туда раньше всех наших. Все надеялись на меня и на бесспорность моего выигрыша в отложенной партии. А Женя Загорянский, наш высший авторитет, конечно, был на своих любимых бегах.

Михаил Николаевич Платов пришел, когда доигрывание уже началось. Появился и «турок», заметив, что погода «квакерская».

Не знаю, что он имел в виду, но меня, несмотря на жару, знобило.

Мой противник был мрачен. Это вселяло в меня надежду.

Равнодушный судья, косясь на парашютную вышку, вскрыл конверт и пустил часы.

Партнер сделал записанный ход — 41.

Kpg4. Ну конечно! Что еще другое мог он записать? Я быстро ответил 41…b4. Противник грустно посмотрел на меня, вздохнул и переставил короля, словно непременно хотел играть до мата: 42. Kpf5. С напускной непринужденностью я ответил довольно быстро 42…h3! Это и была заготовленная мной мина! (104) Пapтнep удивленно уставился на меня и задумался.

Я отошел от доски, демонстрируя полнейшее равнодушие и к ней, и к задаче, которую задал «шахматному бурлаку». «Турок», проходя мимо меня. буркнул:

— Идиосинкразия.

Только позже и догадался, на что он памекал некоторым фонетическим сходством своего изречения с более обычным словом.

Михаил Николаевич Платов обменялся со мной понимающим взглядом. Игpa возобновилась, и он уже не имел права вмешинаться, разбирать позицию, подсказывать. В наших командных баталиях это правило соблюдалось свято. Он не мог поделиться сейчас своим домашним анализом, если даже и сделал его.

Пятьдесят минут думал над ходом мой озадаченный партнер.

Я загнал его в нежданный цейтнот. Приближалось время нового контроля, а ему на пять минут оставалось восемнадцать ходов.

«Турок» подмигнул мне:

— Кто не думает, тот не ест… ни коней, ни пешек.

За эти пятьдесят пять минут я несколько раз садился за стол и, как кобра, впивался глазами в партнера, внушая ему, чтобы он сделал естественный ход g4! Тогда бы он «подорвался» на заготовленной мной мине. Но он сыграл 43. g3! И я похолодел, глазам своим не веря. Почему он так сделал? Из тупой бездумной осторожности или… видя конечную губительную для меня позицию?

Сам дрожа, я не хотел дать ему опомниться. Вся надежда была на непринужденность, капабланковскую легкость. Я даже старался улыбнуться, как великий кубинец, которым я любовался на московском международном турнире. Боюсь, что улыбка моя больше походила на шпильмановскую после его ничьей с Верой Менчик. Я знал, чем может теперь все кончиться (похуже, чем у Шпильмана!). Но знал ли об этом мой противник? Шахматное искусство — это умение читать чужие мысли. Может быть, в этом прелесть шахмат?

Итак, надо было сделать ход. Конечно, не брать пешку f7, в этом случае белый король входил в квадрат и задерживал пешку. И потому я с надеждой взглянул на милый, уже поднимающийся флажок на часах противника. Как под горку, покатились ферзи: 43…b3. Единственное, чего я достиг, — это заставил партнера играть «блиц». Но он, обладая стальными канатами вместо нервов, и в прокуренный свой ус не дул, продолжая играть неторопливо, сколько ни внушал я ему змеиным взглядом, что флажок его поднимается. А еще осталось семнадцать ходов!

Кстати, семнадцать ли? 44. Kpg6. Ну, конечно, теперь он готовит мне детскую ловушку, нe пойду же я b2, чтобы он сыграл Kpg7 и выиграл! (105) Выдавив из себя банальное «У нас успеется», я небрежно сыграл 44…Kpf8. Последовало 45. h6.

Стоявший надо душой «турок» пожал плечами и бросил:

— Стрекотанье.

И все, кто был рядом, увидели, что я раньше ставлю ферзя, притом с шахом, как я вчера говорил Платову на платформе. Мне оставалось только продемонстрировать это:

46,b2 47. h7 b1Ф+ 48. f5. Фb2. А что еще оставалось мне делать? (106) Для непосвященных зрителей на доске был лишний черный ферзь, и этим, казалось, определялось все, но… Я-то знал, чем это может кончиться! Но беда моя была в том, что это знал не только я, но и мой противник!

Я с вожделением смотрел на флажок его часов, ожидая его падения и своего торжества. Он уже почти падал!

49. b8Ф+! Так вот где таилась погибель моя! Вот она, западня, волчья яма, уготовленная моему великолепному ферзю! Но как мог найти этот убийственный ход столь медлительный и скучный человек?! Почему не сделал он опять естественный и спасительный для меня ход 49. f6? Тогда бы мой великолепный новорожденный ферзь ожил бы! Но теперь, увы, он, как тигр, провалившийся в глубокую яму, может лишь с рычанием бросаться на отвесные стены. 49…Ф : h8 50. f6! — клетка захлопнулась.(107) Он все видел, все знал! Теперь выясняется, почему он так дальновидно пошел пешкой на g3, а не на g4, как я ему тщетно внушал! Подорвись он на этой уготовленной ему мине, и мой ферзь вырвался бы уже лютым тигром через поле h4. А сейчас остается последняя надежда: 50…d5. «Ну возьми же на проходе!

Возьми!» — мысленно умолял я. Тогда заключительная эффектная жертва ферзя на f6 принесет мне желанный пат!

Партнер опять невозмутимо задумался. Случись это сейчас, я страшился бы инфаркта или инсульта, но тогда я только молодо подскакивал на стуле, словно всадник в Булонском лесу. Флажок! Флажок! Может быть, он свалится от моих жокейских упражнений?..

Противник сделал ход 51. с6! И я кладу короля носом вперед на плаху и пожимаю «шахматному бурлаку» руку. Блестяще вытянул меня… на мель!

Покосившись на часы, я заметил, что флажок его упал. Но я ничего не сказал судье, отбиравшему у нас подписанные бланки с записью партии.

Мой партнер оживился, стал просто неузнаваемым, помолодел и оказался совсем нескучным.

Он быстро расставил на доске отложенную позицию.

Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 55