Посланец старейшин - Папелл Стен

– Голосование в Женеве, господин президент, станет переломным моментом в мировой истории, а ваше имя займет достойное место во всех книгах, которые еще предстоит написать, – заверил президента государственный секретарь.

В Вашингтоне, округ Колумбия, стоял прекрасный майский день, пышно расцвели вишни. Казалось, воздух был пропитан политическим оптимизмом. Алексей Владимирович Иванов – высокий мужчина, еще вчера рассматривавший пластиковую конструкцию в сибирской тундре, остановил свой черный «Ниссан 240 8Х» на стоянке у Белого дома. Он уже предъявил свои документы сотрудникам службы безопасности, которые проверили, есть ли его имя в списке людей, ожидающих встречи с президентом.

Его сотрудничество с ЦРУ началось в тот день, когда террористы взорвали Всемирный торговый центр. В качестве сотрудника Службы внешней разведки – российского аналога ЦРУ, он вступил в борьбу с всемирным терроризмом со стороны России. ЦРУ без промедления приняло помощь, предложенную президентом Лавровым, там знали, что Иванов был одним из лучших оперативных сотрудников. Сам Алексей в то время был недоволен, и это чувство сохранялось до сих пор, поскольку на его предупреждения о том, что может случиться в процессе борьбы с терроризмом, никто не обратил внимания. Карл Ротштейн, непосредственный начальник, заместитель директора центральной разведки, не стал его слушать из-за каких-то внутренних бюрократических распрей. Именно поэтому Иванов был весьма невысокого мнения о способностях своего нового начальства предвидеть последствия, особенно до событий одиннадцатого сентября.

Алексей Владимирович вышел из машины и закрыл ее. Он был чуть выше ста восьмидесяти сантиметров ростом, и через два дня ему должно было исполниться сорок два. У него были густые темные волосы, которые спадали на лоб и почти закрывали круглые солнцезащитные очки, сидевшие на орлином носу. Каждое его движение свидетельствовало о ловкости и настороженности, выработанных в течение многих лет тайной работы в условиях постоянной опасности. Прикрепив пропуск с фотографией к лацкану, он с «дипломатом» в руке направился к входу в Белый дом.

За Ивановым, подходившим к особняку главы исполнительной власти, наблюдали в бинокль из офисного здания на Пенсильвания-авеню. Огромные линзы закрывали лицо этого человека, но он следил за каждым шагом посетителя.

Иванов прошел мимо нескольких сотрудников службы безопасности, вошел в небольшую прихожую и оказался перед огромным объективом камеры. Он знал, что нужно делать, и сразу же прижался левым глазом к резиновому обручу. Сверкнула вспышка, и камера сделала электронную фотографию сетчатки глаза. Ее узор был уникальным и позволял идентифицировать человека лучше отпечатков пальцев. Он сравнивался с изображениями, хранившимися в файле. На обработку снимка сетчатки глаза Иванова потребовалось чуть больше времени, чем обычно, потому что он посещал Белый дом впервые. Алексей знал, что создается отдельный файл. Наконец сотрудник службы безопасности проводил его к двери приемной западного крыла. Здесь Иванов обменялся рукопожатием с государственным секретарем Джонсоном, который проводил его в зал заседаний, где он пожал руку самому президенту.

– Образец у вас? – сразу же приступил к делу президент.

– Конечно, сэр, – ответил Иванов на хорошем английском, хотя и с легким русским акцентом. Он открыл «дипломат» и достал из него прямоугольную панель, привезенную из тундры.

Государственный секретарь Джонсон протянул президенту телефонную трубку.

– Соединение установлено, сэр.

Президент Макферсон взял трубку «горячей линии», а государственный секретарь принялся рассматривать панель. «Горячая линия» была проложена сразу же после Карибского кризиса, для обеспечения быстрой и прямой связи между Джоном Фицджеральдом Кеннеди и Никитой Хрущевым. Сначала использовался наземный и подводный кабель, потом была введена спутниковая связь с использованием российского спутника «Молния» и американского «Интелсат». Исправность канала проверялась ежечасно, русская сторона говорила на русском языке, американская – на английском.

Пока государственный секретарь рассматривал со всех сторон панель, Иванов внимательно прислушивался к разговору президента, хотя, естественно, мог слышать только одну сторону.

– Да, он уже здесь, – сказал президент явно довольным тоном, глядя на Иванова. – Образец доставлен. Полагаю, в дальнейших испытаниях нет необходимости. Согласен. Обсудим на предстоящей встрече. Счастливо.

Президент передал трубку Джонсону и достал из ящика письменного стола компьютерный диск в прозрачном пластмассовом футляре.

– Этот диск необходимо доставить президенту Лаврову лично. Он ждет его. Никто не должен знать о его содержимом. Информация является секретной, и вас лично совершенно не касается. Для всех, находящихся вне этой комнаты, этого диска просто не существует. Вам понятно?

– Да, господин президент.

Штаб-квартира ЦРУ находилась в Лэнгли, штат Виргиния, не очень далеко от Белого дома. Буквально через двадцать минут Иванов припарковал машину у корпуса Оперативного центра, где его ждал заместитель директора центральной разведки Карл Ротштейн. Войдя в здание, Алексей прошел к лифту для высшего руководства, расположенному в дальнем конце зала, и поднялся на седьмой этаж, где находился кабинет заместителя директора центральной разведки.

Иванов рассказал Ротштейну о том, что произошло в тундре и в Белом доме. Они сидели друг напротив друга у письменного стола, Ротштейн задумчиво крутил в руках компьютерный диск в футляре и с любопытством разглядывал его, понимая, что Иванов не имел ни малейшего представления о содержимом этой штуки. Потом он толкнул его по столу к Алексею и проследил за тем, как тот убирал диск в «дипломат».

– Гм, – задумчиво пробормотал Ротштейн.

Мозг Ротштейна, как всегда, лихорадочно работал, Карл пытался понять, что могло быть на диске, и имел ли он отношение к взрыву в северной Сибири, который зафиксировало Агентство национальной безопасности. Почему информация была совершенно секретной даже для собственной Компании? Может быть, в отношениях двух государств возникло нечто новое, что уже вызвало такую суету в обоих правительствах? Ротштейну ситуация совсем не нравилась, не нравился даже ее запах. Она явно шла вразрез с его осознанием собственной важности и значительности, а этого он никому позволить не мог.

– Носом чую, здесь что-то не так, – сказал он.

– Послушайте, Геннадий почему-то запретил мне заниматься поиском группы чеченских террористов, работающих в Москве, и это после захвата заложников в театре. Потом этот незапланированный взрыв в Сибири, и я лечу на самолете в Белый дом. Мне это тоже не нравится.

– Зачем все это?

– Я не знаю, не знает и Геннадий, мы просто взяли этот кусок пластика. Существование химического материала, способного выдержать такой нагрев и ударную волну, с точки зрения науки невозможно, вернее, было невозможно, а участие Америки в подготовке взрыва не имеет разумного объяснения.

Ротштейн пристально смотрел на своего подчиненного.

– Это имеет какое-то отношение к предстоящей встрече в Москве. Мы ничего не знаем о ней, и это кажется мне подозрительным, – он задумался на мгновение, потом снова посмотрел на Иванова. – Алексей, что, черт возьми, происходит?

– В порядке подчиненности, я узнаю об этом последним, сэр. Знаю только, что вдруг стал посыльным. Хотел у вас спросить.

– О'кей, ты спросил у меня, а я спрошу у директора центральной разведки. Ничего другого предложить не могу, потому что президент не разговаривает с самыми преданными ему людьми. Пластик, способный выдержать такой нагрев… – он замолчал. – Придется повозиться и найти источник информации. Думаю, сделать это будет не слишком сложно, особенно в Вашингтоне. Ведь дело касается национальной безопасности, – добавил он язвительно. – Впрочем, оставим на время Капитолийский холм в покое, – он откинулся на спинку кресла и положил ноги на стол. – Жаль, что мы не можем отправить этот диск в Москву при помощи «Федерал Экспресс». Тебе самому не пришлось бы возвращаться, едва успев прилететь сюда.