Победа разума (СИ) - Зданович Владимир Вячеславович

Наверно, многие замечали его состояние. Даже мастер, Кузьмиченко Макар Константинович по прозвищу Кузьмич, однажды, догнав его у проходной, спросил:

– Ты чего скис, Семен?

Кузьмич был маленький кругленький человечек лет сорока. Слыл он занудой, но был при этом душевным человеком, понимающим, лишнего начальству не болтал и всегда прикрывал работяг, когда это было нужно.

– Что там у тебя стряслось?

– Да так, ничего.

– Влюбился, поди. Да плюнь ты на нее. Что? Баб что ли не хватает? Вон Клава с седьмого участка как в тебя глазами стреляет. Другого бы наповал свалила. А баба в самом соку, груди в блузу не вмещаются. Прижал бы ты ее в темном углу. Поговорил.

– Да о чем с ней разговаривать-то?

– Как о чем? О погоде, птичках, о любви.

Крохотная искорка радости вдруг вспыхнула в его груди и тут же утонула в несокрушимом покое.

– Учиться тебе надо. Вот что, – менторским тоном продолжал Кузьмич. – К лету школу закончишь, осенью направим тебя на учебу: механика из тебя сделаем, инженера.

– Да на хрена мне учиться, я и так хорошо зарабатываю.

– Ох, Семен, с таким настроением ты когда-нибудь так сорвешься. Только не говори потом, что я тебя не предупреждал.

– Не скажу.

– Не скажу, не скажу, – проворчал Кузьмич.

Карусель будничных дел вертелась не переставая. Занятия в школе, нескончаемые поездки в деревню «для завершения весенне-посевных работ на приусадебном участке». Даже некогда «глотнуть пивка для быстрого рывка».

В одну из таких поездок в деревню он передал деньги вместе с запиской Дашиной маме. Тетя Маша встретила его в доме.

– Сема, ну проходи, проходи. Дай-ка на тебя взглянуть. Боже, какой огромный! Повзрослел, возмужал. Чем занимаешься?

– Слесарим.

– Хорошее дело. Ну, говори, с чем пришел? Никак гостинцы нам из города привез?

– Да вы садитесь, тетя Маша, вот сюда за стол.

– Ты это чего? – удивилась она, однако села.

– Вот, от Дуни.

Тетя Маша развернула пакет и замерла с запиской в руке.

– Почерк Дунин. Господи, значит жива. Только чего это она Дашей-то назвалась. Завсегда Дунькой была. И ни тебе мама, ни тебе папа, ни здрасьте, ни до свидания. Это точно от нее? Ты не врешь?

– Тетя Маша!

– Ты где ее встретил-то? В городе? Чего сама-то не явилась? Ну как там она?

– В порядке.

А перед его взором всплыла Даша. Она поворачивается и говорит:

«Смотри, как новенькая».

– В порядке она.

Тетя Маша поморщилась:

– Опять сердце прихватило. Сема, подай-ка капли… там, на полке.

Выпив капли, она еще долго внимательно изучала записку.

– Как она туда попала-то? Чем занимается? Да ты говори, Сема, не молчи.

– Да не успели мы толком поговорить, спешила она.

– Вечно она куда-то спешит. Вот и допрыгалась – тетя Маша встала – Ты, когда ее встретил, сгреб бы в охапку и притащил сюда, дуру-то нашу. Ведь нравился ты ей. Я знаю. Она, бывало, говорит мне… да что там вспоминать.

Тетя Маша махнула рукой и вдруг уткнувшись Семену в плечо заплакала.

– Тетя Маша, ну что вы, да вы сядьте. Говорю, она в порядке.

И вспомнил: беспомощная Даша лежит на его кровати и слабым срывающимся голосом говорит:

«Надо осмотреть…все цело?…»

– Тетя Маша, я обещаю, когда встречу ее в следующий раз, обязательно доставлю ее сюда.

– Вот увижу нашу дуреху, тогда и помру. Я и место для могилки уже присмотрела: у излучины, на косогоре. Оттуда вся деревня видна как на ладони.

– Тетя Маша! Что вы такое говорите!

– Да устала я, Сема, ой, как устала. Смерть ведь тоже дело житейское, от нее не убежишь. Господи, что же я с такими деньжищами-то делать буду? А может, самогончику выпьешь? Мой два раза перегнал, настоял на зверобое. А то как-то не по-людски получается.

– Нет, нет, что я приехал на родину самогон пить?

– Ну ладно, ладно. Ох, какой строгий стал. Весь в отца

– Побегу я, тетя Маша.

– Беги, беги соколик.

В городе Сема бывал на улице только короткими перебежками между школой, домом и работой. После работы начиналась гонка: в магазин – что-нибудь купить поесть, быстро домой – перекусить и – за уроки, или – бегом в школу. Погода весной переменчива – то холодно, то жарко, то солнце светит слишком ярко. Каждый день думать о том, что одеть – это уж слишком. И Семен предпочитал носить кожаное полупальто, Дашин подарок, как он его называл. Оно было легким, удобным, не промокало. Было у него еще одно удивительное свойство: в жару в нем было прохладно, а в холод – тепло, ну колдовство, да и только. Сама Даша не объявлялась, а где ее искать, Семен не имел ни малейшего понятия.

Однажды на улице кто-то схватил его за руку. Обернувшись, Семен увидел прислонившегося спиной к стене рослого молодого парня на вид лет 20-ти.

– Слушай…я тебя знаю? – сказал он заплетающимся голосом с сильным акцентом. И, так как Семен молчал, продолжил – Не то… ты меня знаешь? … Ну, ты же наш?

Парень был с ног до головы перепачкан в глине. Местами глина стала подсыхать, оставляя на одежде светлые разводы причудливой формы. Парень вдруг вполголоса нараспев заговорил или запел на иностранном языке, красиво выводя незнакомую мелодию. И вдруг Семена как молнией ударило: парень был в таком же черном полупальто как у него, только подпоясанном широким поясом, на котором большими комками налипла мокрая глина.

– Что, признал? – с надеждой спросил он.

– Что-то не припоминаю. – Семену пришла в голову шальная мысль – Ты Дашу Савельеву знаешь?

– Дашку? Савельеву? А то! Ты, значит, знай Дашку и молчишь, сынов сук…слушай… я понятно сказал? Этот язык… я не могу… а линг весь забит грязью и не фурукчет.

– В общем, понятно. Пошли ко мне, там отмоешься.

Придя домой, Семен отправил гостя в ванную, а сам стал жарить пельмени. Жареные пельмени, – обычная еда холостяков. Когда незнакомец вышел из ванной, он выглядел весьма прилично, двигался уверенно, язык у него не заплетался и акцент полностью исчез. Видимо он прочистил свой таинственный линг.

– Посмотрим, что там у нас заготовлено…

Гость вытащил из внутреннего кармана полупальто бутылку емкостью не меньше литра.

– Тауриканский – ласково сказал он.

Семен с интересом взглянул на бутылку.

– Вино?

– Обижаешь, ром, лучший в мире. Я вижу, ты давно не был в Таурикии. А там сейчас открыли новый шалман. Нет, это надо видеть своими глазами. Допьем, и можно будет туда махнуть. Тебе надо догонять, – продолжал он, наливая Семену полный стакан, – а я пока передохну.

Он плеснул себе совсем немножко и пояснил:

– Только, чтобы чокнуться.

Они выпили за знакомство. Напиток был ароматный, очень приятный на вкус и в нем почти не чувствовалось крепости. Потом выпили еще и еще, закусывая жареными пельменями. После третьего стакана Семен сильно захмелел, и было принято решение, что они сравнялись.

Незнакомец сидел за столом, держа на отлете пустую бутылку.

– Готово, можно ехать дальше – бодро сказал он.

Больше Семен ничего не помнил.

Проснулся он, лежа в постели в незнакомом месте. Полупальто и брюки висели рядом с кроватью на стуле. В комнате стоял полумрак. Кроме кровати и стула там был только небольшой столик. Сквозь окно пробивался слабый свет. Голова гудела. Семен сел на кровати и стал одеваться. Костяшки пальцев были в ссадинах как после крупной драки. Вчера они пили с незнакомцем у него дома. Он говорил, что можно махнуть в какой-то шалман, кажется, «Таурикию», который недавно открылся, но это точно не в Заборске. Как же они туда махнули? Он вспомнил, как выбежал за Дашей на лестницу, а ее и след простыл, хотя у нее не было ни ступы, ни метлы. Вспомнилась книжка о том, что в Москве появилась нечистая сила. Так там баба летала на мужике, превратив его в кабана. В кого же превратил его вчерашний гость? Положим, он вчера так набрался, что сам без посторонней помощи превратился в свинью или кабана. Правда, летать при этом мог разве что мордой в грязь. Семен глянул в окно. За окном в предрассветных сумерках громоздились огромные здания самых причудливых форм. Точно не Заборск.