Из-за химических изменений вследствие неполноты процесса всасывания остававшийся на коже питательный раствор неприятно припахивал. Но куда хуже был запах, исходивший от области выделения органических отходов, расположенной в нижней части туловища пациента. Экскременты выделялись непроизвольно в виде молочно-белого выпота и сочились в судно под люлькой. На самом деле, конечно, Конвей никаких запахов не чувствовал, так как был одет в скафандр, снабженный баллоном с воздухом. Но тот ФРОБ, что благодаря записанной мнемограмме теперь поселился в сознании у Конвея, видел своих сородичей в столь плачевном состоянии много раз в жизни, а психосоматические запахи были, мягко говоря, острее реальных.
При всем том разум пациента был по-прежнему ясен, и физическое разрушение головного мозга могло произойти только через несколько минут после того, как остановились бы оба сердца худларианина – вот в этом-то и состояла истинная трагедия. Находясь внутри подвергавшегося болезненному распаду гигантского тела мозг ФРОБ оставался структурно целостным, а психика постепенно начинала сдавать, поскольку худларианам уже не хватало сил терпеть страшные муки и ясно осознавать своё положение.
Конвей отчаянно искал ответа, перебирал в уме все сведения по гериатрии, полученные во время сеанса мнемографии, вспоминал о тяжелых переживаниях в детстве, обо всём, с чем сталкивался на опыте. Но он не находил ответа в своём, пусть и увеличившемся в объеме, разуме. Все обитатели сознания Конвея подсказывали единственное: увеличить дозу обезболивающих лекарств, чтобы по возможности уменьшить страдания больного.
Конвей записал новые назначения в историю болезни. Речевая мембрана старика-худларианина что-то прошелестела. Этот орган тоже начал барахлить, так что транслятор ничего не перевел. Конвей пробормотал слова утешения, которые, как понимали и он сам, и пациент, были напрасны, и перешёл к следующей люльке.
У этого худларианина общее состояние было немного лучше, чем у предыдущего. Он принялся оживленно болтать с Конвеем и был готов говорить обо всём на свете, кроме собственных мук. Но ему было не дано обмануть как самого Конвея, так и его худларианское alter ego: Конвей знал, что этот ФРОБ радуется – если это слово было применимо в этом случае – последним часам пребывания в здравом рассудке. Ещё двое худлариан вообще не смогли поговорить с Конвеем, а третий что-то громко орал, но он уже был не в своём уме.
Его речевая мембрана была накрыта большим цилиндрическим глушителем, чтобы издаваемые ФРОБом звуки меньше тревожили уши и психику его сородичей, но всё же вопли старика худларианина были слышны, и Конвею из-за них стало весьма не по себе. Да и выглядел престарелый ФРОБ удручающе. Помимо того, что система всасывания питания у него отказала на большей площади поверхности тела, помимо того, что он, как и другие пациенты, страдал недержанием, две из его конечностей окончательно утратили подвижность и напоминали стволы высохших деревьев.
– Этим конечностям требуется хирургическое вмешательство, доктор, – оповестила Конвея медсестра, занятая опрыскиванием худларианина питательной смесью, предварительно выключив транслятор ФРОБа. И откровенно, как это свойственно кельгианам, добавила:
– Для продления жизни пациента, если это желательно, показана ампутация.
В обычных обстоятельствах продление жизни больных всегда было желательно, именно этого на самом деле и добивались медики. Разум Конвея был полон соответствующих сведений. Доноры мельфианских, кельгианских, тралтанских мнемограмм наперебой давали ему советы по лечению подобной патологии, подключился и его собственный опыт. Однако существам, кодированным аббревиатурой ФРОБ, само понятие медицины было неведомо до тех пор, пока их планета не была открыта и не вошла в состав Федерации. Серьезные хирургические вмешательства для них были сопряжены с высочайшим риском, поскольку из-за огромной силы притяжения и высокого атмосферного давления у обитателей Худлара развились соответствующе высокие показатели обмена веществ и внутреннего давления в тканях и сосудах.
Крайне трудно было остановить кровотечение как в процессе операции, так и после её завершения. А в результате внутренней декомпрессии – неизбежной побочной реакции на хирургическое вмешательство – могла произойти деформация и серьезные повреждения внутренних органов, примыкающих к операционному полю. Словом, худларианская мнемограмма вкупе с собственным опытом Конвея в хирургии ФРОБ призывала его к осторожности, а все остальные обитатели его сознания настаивали на неотложной операции. Но ампутировать две конечности у престарелого и жутко ослабленного больного… Конвей сердито покачал головой и отвернулся.
Сестра-кельгианка пристально смотрела на него. Она поинтересовалась:
– Ваше движение черепом означает «да» или «нет» в ответ на мой вопрос, доктор?
– Оно означает, что я пока ничего не решил, – буркнул Конвей и поспешил ретироваться в детскую палату.
Взрослые худлариане действительно большую часть жизни не были подвержены болезням и мелким травмам – именно поэтому их планета и не знала медицины. Однако в первые годы жизни здоровью худлариан грозило множество опасностей, так же как и в последние. Только что Конвей воочию лицезрел страдания, испытываемые худларианами на склоне лет, а теперь перед ним предстал другой, не менее удручающий край клинического спектра болезней ФРОБ.
Детишек ФРОБ, похоже, поражали все до одного патогенные микробы, подмешанные к бульонообразной атмосфере их родной планеты. Если им удавалось выжить, перенеся целый ряд детских инфекций, у них развивался естественный иммунитет, удерживавшийся в течение большей части невероятно долгой жизни. К счастью, большинство худларианских инфекционных заболеваний по отдельности не были смертельны, хотя эти хворобы и давали ярчайший набор симптомов. Медицинская наука Федерации уже успела разработать схемы лечения ряда этих инфекций и трудилась над задачей успешной терапии остальных. Но к несчастью, хотя каждая из худларианских детских инфекций и не должна была, по идее, вызвать летального исхода, их сочетание всегда грозило неблагоприятным прогнозом. Подхватив сразу несколько болезней, худларианские малыши слабели, и показатель смертности зависел от того, в каком порядке их поразили патогенные микробы и в каком количестве. Простого решения у этой проблемы быть не могло, покуда не были бы разработаны специфические препараты для лечения всех без исключения инфекционных заболеваний.
