Ковчег 47 Либра - Штерн Борис Гедальевич

Море по-прежнему было спокойным восемь-девять дней из десяти. Иногда отхлынувшая волна оставляла на песке зеленые комочки. Хотя вода оставалась прозрачной, а песок — чистым. Экологические катастрофы, через которые предстояло пройти планете, были впереди. Они неминуемы, если планета за короткий срок должна превратиться из пустыни в цветущий мир. Да и Земля, пройдя подобный путь за миллиард лет, их не избежала.

Все десять лет зонды транслировали снимки и данные на радиостанцию Ковчега, а двадцатимегаваттный передатчик отправлял их в направлении Солнечной системы. Снимки выбранного места посадки, снимки посадки контейнеров, снимки всех этапов стройки. И вот первые снимки жизни. И опять волей-неволей возникает вопрос: есть ли там кому принять все это богатство? Остались ли там живые люди? Работают ли у них радиотелескопы? Знают ли они, куда надо направить их тарелки? Помнят ли они про Ковчег 47 Либра? Интересна ли им его судьба? Спросите что-нибудь полегче!

Но если «да», то можно представить себе восторг жителей Земли и Марса. Если люди не устроили себе апокалипсис и не одичали, то они, несомненно, оценят подарок, приготовленный им предками двести с лишним поколений назад. Но кто их знает, что они там устроили… Невозможно понять, что произошло на Земле с тех пор, находясь в шестидесяти световых годах от нее. Вместо того, чтобы гадать, вернемся к нашей хронике.

Через сто лет всякое строительство прекратилось, действие переместилось в питомники. Пришло время собирать урожай семян. Это делали миниатюрные комбайны и самые маленькие муравьи размером с мышь.

В воздухе Селины появился первый процент кислорода.

На Гранитном Поле не было флагов — водрузить их не было никаких проблем, но сотрудникам Сегмента укоренения подобная идея в принципе не могла прийти в голову. Они относились к флагам и прочей символике не иначе, как к рудименту прошлых веков, как к способу утверждения одних перед другими. Или как к знаку принадлежности к некоторой популяции. Какая тут к черту популяция? Кого перед кем утверждал Ковчег? Разве что живое перед мертвым — какие здесь флаги? Однако Природа и случай как будто решили исправить упущенное.

На въезде в поселок со стороны реки высился отвал пустой породы от металлургического комплекса. Через него пробежал муравей со сбоящей системой ориентации — до того этот муравей работал в питомнике хвойных. И через несколько месяцев на вершине отвала взошел крохотный росток сосны. Сосна нашла в породе все, что ей нужно — азот, калий, фосфор, микроэлементы — и с небывалой скоростью пошла в рост. Кислорода ей требовалось немного, к тому же у отвала в низине раскинулась толстая грязно-зеленая клякса, добавляя к глобальному проценту кислорода еще два локальных. Через десять лет сосна, возвышающаяся поверх промышленных куполов и арочных питомников, была видна отовсюду. Через пятнадцать лет она набрала мощь взрослого одиноко стоящего дерева и шумела при сильном ветре с моря — знамя Гранитного Поля, поднятое среди голого ландшафта.

Зонды к тому времени сгорели в атмосфере — кончилось топливо, требуемое для поддержания орбиты. Гипотетические люди в Солнечной системе больше не увидят поверхность материков Селины с расползающимися пятнами растительности. Но теоретически они еще долго смогут видеть Гранитное Поле и его окрестности: здесь заработала антенна, передающая сигнал прямо на Ковчег. Передатчик Ковчега был еще жив, только перешел на питание от солнечных батарей: урановые стержни прошли до конца и выгорели, реактор остановился. Темп передачи упал в десятки раз, но и время на Селине замедлилось — события стали происходить во много раз реже, отчего, правда, не стали менее важными.

Большинство муравьев и машин законсервировалось в герметичных боксах, заполненных аргоном при нулевой влажности и постоянной температуре. Раз в десять лет муравьи ненадолго прерывали сон, чтобы размять члены и перезагрузиться. В Инкубаторе под куполом Саркофага продолжали работать ожижители азота, а в одном из ангаров все долгие годы нехитрая установка выдавала и надувала водородом воздушные шары, один за другим отправляющиеся в полет.

Пришло время проверить, как примитивная жизнь осваивает сушу, — может быть, что-то в Программе пора скорректировать. Два дрона имени Ивана Плотникова были извлечены из консервации и приведены в готовность. Это были небольшие винтовые беспилотники, формой и размером напоминавшие альбатросов. Они, как и альбатросы, могли летать неделями и месяцами. Днем дроны подзаряжались, а ночью парили, экономя заряд. Один из них полетел вдоль берега океана, второй — через горы вглубь материка. Последуем за вторым.

Аппарат пошел на подъем вдоль русла реки. Галечная пойма теперь была серо-зеленого цвета, а старицы — насыщено-зеленого. Увидев подобное на Земле, мы бы заключили: «Экологическая катастрофа!» Долина постепенно сужалась, ее склоны становились выше и круче. Дрон взял курс к перевалу через хребет. Он летел так, будто им управлял сам Плотников, — искал восходящие потоки и кружил в них, набирая высоту, подобно планеру, потом продолжал горизонтальный полет в нужном направлении, находил новый восходящий поток… Впрочем, почему «будто»? В памяти дрона сидел весь рефлекторный опыт предшественников, которых Иван гонял через Анды и Кавказский хребет, над отрогами Гималаев и ледяным куполом Гренландии. Поэтому так и есть: дрон, ведомый твердой рукой Ивана Плотникова, шел к перевалу.

На высоте около четырех тысяч сильный поднимающийся поток попутного ветра подхватил аппарат и вынес его к седловине. На Земле такие потоки забрасывают на снег высокогорья бабочек и прочих летающих насекомых — этим пользуются галки, когда, неподвижно планируя против ветра над ослепительным снегом перевалов и склонов, ловят лакомство на лету. Здесь пока не было ни бабочек, ни галок, но мокрый снег, покрывающий ледник под перевалом, был розовым — какие-то водоросли сюда уже занесло.

И вот камерам дрона открылась панорама по ту сторону хребта — синеватое пространство огромного материка, необъятное, нехоженое, не виданное никем. Отроги главного хребта быстро понижались к северо-востоку и километрах в сорока переходили в холмистую равнину. От перевала к равнине тянулась почти прямая долина с крутыми бортами и плоским дном. Под перевалом — ледник, дальше — обточенный гранит, еще дальше — обкатанный булыжник. От ледника по долине текла река, ниже она впадала в длинное горное озеро, синее и холодное, заполнившее долину — там когда-то обвалился склон, перегородив реке путь. А дальше, уже на равнине километрах в ста, раскинулось большое озеро, такое большое, что вряд ли с его берега виден противоположный. Путь дрона лежал сначала к этому озеру, а потом на пятьсот километров дальше.

Аппарат начал спуск вдоль долины, идя на высоте птичьего полета над рекой. Пролетев над длинным прозрачным озером, он сразу за плотиной нырнул вниз и попал уже в другой мир. Дно долины было покрыто толстым слоем темно-зеленой слизи, а осыпи заросли буйным лишайником. Дальше вниз отроги становились положе, а лишайник кустистей — нечто вроде зарослей цветной капусты.

Менее чем через час после начала спуска дрон достиг равнины. То, что он там увидел, едва ли порадовало бы человеческий взгляд — те же толстые темно-зеленые ковры, коричневые купола отвратительных метровых грибов и буйный лишайник, насколько хватало глаз. А огромное манящее озеро, выглядевшее синим издалека, оказалось настолько цветущим, что даже барашки волн были густо-зелеными. Да, планета через сто лет после прибытия Ковчега была хоть и живой, но малоприятной. Была ли она похоже на докембрийскую Землю? Вряд ли, впрочем, кто знает…

На ночь глядя дрон набрал высоту, после чего продолжил полет на северо-восток, а к утру достиг главной цели — великой реки, пересекающей огромную внутреннюю равнину Северного континента. И река была зеленой, разве что не столь густо-зеленой, как озеро. Пляжи по берегам и на островах были чистыми — недавний паводок хорошо промыл их крупный кварцевый песок. А по всей пойме распласталась мерзкая на вид темно-зеленая пузырящаяся субстанция.