Долина новой жизни - Ильин Федор (Тео Эли) Николаевич

Я спустился к себе домой на новую мою квартиру только тогда, когда уже стало темнеть и долина начала тонуть в сиреневых сумерках. Мне хотелось бы быть поближе к месту, где будет происходить работа усовершенствованных машин смерти. Вечером этого дня я обратился по этому поводу с вопросом к Петровскому.

— Это невозможно, — ответил он. — Вы не имеете права удаляться отсюда более как на десять километров. Зона, где работают машины, считается запретной, кроме того, крайне опасной. Взрывы, расплывающийся в воздухе удушливый газ, электрические разряды и многое другое, о чем мы с вами не подозреваем, делают эту зону недоступной. Каждый год производятся все новые и новые усовершенствования в этой области. Задача этих маневров координировать все роды оружия для одной общей цели, а главным образом тренировать людей. Если вы уже так интересуетесь, дорогой Герье, то можете побывать в расположенном вблизи полевом лазарете.

— Что особенно интересного может представлять на маневрах лазарет? разочарованно возразил я. — Раненых нет, а оборудование его, я думаю, мало чем отличается от того, что я уже видел во время мировой войны.

Петровский пощипал свои усы и погладил бородку, как это он обычно делал, когда не знал, что сказать.

— Ну, конечно, лазарет мало интересен, но если бы в нем были раненые, я думаю, это не привлекло бы вас туда.

Мы сидели в столовой, в которой я был уже однажды вечером, когда по пути из Американского сеттльмента выслеживал меня аббат. Петровский пододвинул ко мне стакан с чаем и, снова потеребив усы и бороду, сказал:

— Я не боюсь маневров, а что будет, когда Ворота откроются? Вы подумайте, половина работ по прорытию большого туннеля окончена.

Я содрогнулся. Мне представилась зримая картина, когда все эти массы людей, вооруженных до зубов самым совершенным оружием, с машинами и с пушками, о которых никто не подозревает по ту сторону гор, лавиной обрушатся на соседние страны.

— Опять начнется переселение народов. Но это будет уже не нашествие гуннов, варваров, а нашествие людей, стоящих на самом высоком уровне культурного развития.

Петровский кивал головой в знак согласия со мной.

— Да, да, всякое сопротивление будет бесполезно. Никакая сила не может противостоять той, которую разовьют десять миллионов здешних войск. Я говорю — десять, но, может, будет пятнадцать, если наши инкубатории повысят свою производительность.

— Мы будем присутствовать при гибели старого мира. Я не хочу пережить это! — воскликнул я. — Каким бы ни был старый мир, он мой, он дорог мне, а этот…

Вдруг я спохватился, вспомнив, что нас могут подслушивать.

Во всяком случае, я не должен вредить репутации Петровского. Он тотчас же понял мою мысль.

— Продолжайте, здесь нас никто не подслушивает, здесь, в моей квартире, мы в полной безопасности. Но я не согласен с вашим взглядом. Если эта жизнь победит, следовательно, так и нужно. Все старое, отживающее, рушится. Я убежден, что от столкновения этих двух сил старый мир не погибнет, а преобразуется.

Нашу беседу на этом месте прервал приход Кю. Он был одет в военную форму и при оружии; лицо его было возбуждено, и он говорил так быстро, как будто все время спешил. Он поздоровался с нами, но на приглашение Петровского садиться не обратил внимания и продолжал стоять.

— Вы видели, какая сила, какая мощь! Когда я становлюсь в ряды войск, я теряю сознание своей индивидуальности. Я счастлив, что я вхожу в состав этого великого организма.

Я смотрел на одного из представителей новой расы искусственно выращенных людей, и мне пришли в голову слова Чартнея, что здешние жители похожи на муравьев, — я прибавил бы только, что они похожи на страшных, увлекающихся муравьев.

— Подумайте только, — продолжал Кю, — цепи солдат рассыпаны на десятки километров, и все они послушны одной воле, в полном смысле слова одной! Полевой подвижной станок внушителя передает им в голову приказания, подбадривает их, держит в постоянном повиновении.

Я думал в это время: «А сам Кю, не находится ли он в эти моменты в приподнятом состоянии вследствие массового гипноза?»

И, действительно, он производил впечатление полуопьяненного человека.

На утро я воспользовался советом Петровского и отправился по дороге, которую мне указали проходившие солдаты, в большой полевой лазарет.

Все время меня перегоняли бесконечные обозы. День выдался удивительно жаркий; солнце жгло неимоверно, несмотря на ранний час. Сырой воздух после вчерашнего дождя был напитан испарениями. Белье прилипало к мокрому телу; трудно было дышать. При таких условиях я с трудом прошел десять километров. Я чувствовал в голове необыкновенную тяжесть, и в висках у меня сильно стучала кровь.

Высокие, широкие палатки лазарета была раскинуты по обе стороны дороги. Автобусы с красными крестами на стенках стояли длинными рядами. Двери палаток были широко открыты, и тень их манила меня, изнемогавшего от жары.

Когда я подошел ближе, я увидел в глубине одной из самых больших палаток группу военных, которые, сидя за столом, о чем-то оживленно разговаривали. Среди них я узнал доктора Левенберга. В тот же самый момент он заметил меня и крикнул:

— Мсье Герье, идите сюда.

Я немедля воспользовался приглашением. Раньше чем поздороваться, я снял шляпу и обтер платком пот, обильно катившийся со лба.

— Сегодня необычайная для нашего климата жара, — приветствовал меня Левенберг. — Знакомьтесь — мой медицинский штаб.

Я сел на указанное мне место и чувствовал, что мое лицо пылает от жары.

— Хорошо нам сидеть здесь, в тени палатки, а каково солдатам! — сказал кто-то из окружающих.

— Прибывающие из Нового города войска должны сделать сегодня переход в сорок километров, — продолжал тот же голос.

— Можно было бы, мне кажется, изменить диспозицию, — заметил другой из сидевших врачей несмелым тоном.

Со всех сторон посыпались возражения и укоры:

— Что вы, что вы! Разве можно менять диспозицию? Главная цель маневров будет сведена на нет. Ни в каком случае.

— Такой ли нам предстоит марш, когда Ворота откроются, и сможем ли мы тогда считаться с погодой? — заметил первый из разговаривавших.

В это время в палатку вошел новый человек. Он быстрыми шагами подошел к доктору Левенбергу и, вытягиваясь по-военному, подал ему радиотелеграмму.

Доктор Левенберг пробежал глазами небольшой листок и, поднявшись с места, произнес официальным тоном:

— Мною получено извещение, что в войсках появилась какая-то болезнь; многие заболели, есть смертельные случаи. Прошу всех по местам, с минуты на минуту можно ждать первый транспорт.

При первых же словах Левенберга все вскочили. Волнение изобразилось на лицах. Посыпались вопросы.

— Я не имею никаких подробностей, — отвечал Левенберг. — Болезнь, по-видимому, не определена.

Я со своей стороны сделал предположение:

— Быть может, какое-нибудь инфекционное заболевание?

— До сих пор в нашей стране не наблюдалось никаких эпидемий, — возразил Левенберг.

— Может быть, солнечный удар, — заметил кто-то.

— Не будем гадать, прошу по местам, — заключил Левенберг.

Хотя я не был непосредственно заинтересован больными, тем не менее это известие потрясло и меня. Болезнь и смерть как-то мало вязались с Долиной Новой Жизни. Мне было нечего делать, а сидеть спокойно в палатке я не мог. В это время мимо лазарета проходил бесконечный обоз. Я подошел к дороге и стал в тени дерева.

Вдруг я услышал свое имя, которое выкликал кто-то. Голос звучал неясно, но тем не менее мне казалось, что он очень хорошо мне знаком. Я увидел фигуру солдата, ловко спускающегося на ходу с большого грузовика. Он соскочил с подножки и стал около меня. Тут только я узнал Ура. Лицо его улыбалось, и глаза светились восторгом. Он заговорил, как всегда, отдельными словами:

— Я очень доволен. Войска, пушки, машины. Очень интересно. Все идем вперед. Стрельба, взрывы, много шума. Когда Ворота откроются, мы пойдем через весь мир…