Где они все? (СИ) - Лучанинов Александр Сергеевич

Постепенно лицо мальчика посветлело, и его рот расплылся в улыбке.

— Ты вспомнил?

— Вспомнил, — ответил он почти смеясь.

— Опиши, что ты видишь?

— Я вижу решетку ливневой канализации. Она все еще мокрая после дождя.

— И почему ты смотришь на нее?

— Я вижу под ней что-то, — не заметив вопроса продолжил Чип. — Что-то зеленое и одновременно белое. Это солдатик. Игрушечный солдатик с чужой головой. Я просовываю руку в дыру и достаю его. Рубашка испачкалась, и папа опять будет кричать, но это уже не важно.

Мальчик замолчал и протянул вперед свободную руку, пытаясь потрогать невидимую иллюзию игрушки из воспоминаний.

— Что в этом солдатике такого, Чип? Почему он для тебя важнее рубашки?

— Рубашка здесь не при чем, она лишь декорация. Ее чистота не имеет никакого значения. Но игрушка… — мальчик нахмурился, будто почувствовал боль, — эта игрушка нужна Чипу. Она отведет его туда, где он должен быть. Она направит его по нужному пути.

— Почему ты говоришь о себе в третьем лице? — настороженно поинтересовался Симпсон.

— Я говорю не о себе, — мальчик нахмурился еще сильнее, его произношение слегка изменилось, будто английский был не его родным языком, а рука, зависшая над кушеткой, начала покачиваться из стороны в сторону. — Я говорю о Чипе.

Симпсон оглянулся, проверить не прекратил ли съемку Литтл, а затем продолжил, — Тогда назови свое имя.

На какой-то короткий миг в комнате воцарилась звенящая тишина, нарушаемая лишь тиканьем наручных часов.

— У меня нет имени, — наконец ответил мальчик, и амплитуда покачиваний его руки значительно увеличилась. — Я — беззвучный зов, ведущий тело, я — порыв и подсказка, вдохновение и печаль. Мне не нужно имя, потому, что меня никогда не зовут, ведь я всегда здесь.

— Ты не мог бы объяснить? — в голосе Симпсона появились настойчивые нотки. Мальчик протестующе замотал головой. Его глаза по-прежнему были закрыты, а лицо искажала гримаса недовольства.

— Он слушает, но не слышит, знает, но не осознает. Помогаю понимать мир… другая сторона меда… — Чип перестал говорить, будто в магнитофоне заживало пленку, а его правая рука остановилась.

— Слушай мой голос, — Симпсон снова начал монотонно убаюкивать мальчика, чтобы удержать его в состоянии транса, — он принесет тебе покой, умиротворение. Тебе не нужно волноваться. Тебя окружает тепло и уют.

Постепенно лицо Чипа разгладилось, а рука возобновила свои ритмичные покачивания.

— … медали. Важен не сам солдатик, а его функция, причина и следствие. Важно не имя, а дело.

— Хорошо, — согласился Симпсон, хоть сам до конца и не понимал с чем, — оставим этот вопрос на потом. Сейчас я хочу, чтобы ты снова погрузился в воспоминания. Ты опять в темноте, тебе хорошо и спокойно. Мой голос ведет тебя вперед, он освещает тебе дорогу, дорогу во вчерашний день. Под этим светом ты можешь отчетливо разглядеть все, что происходило вчера, все, что произошло между тобой и твоим отцом. Расскажи, что ты видишь.

— Я вижу все, — неожиданно, Чип поднялся и сел на кушетке, широко раскрыв глаза, но при этом не прекращая раскачивать руку. — Я вижу полет кружки, кровь на собачьих зубах, окурки на кладбище надежд и мир во всем его величии и бессмысленности.

От удивления Литтл опустил свой телефон, теряя кадр. Еще десять минут назад этот странный мальчишка практически не разговаривал, а сейчас выдавал тираду, достойную какой-то авангардной театральной постановки.

— Я вижу, — продолжал Чип, — как время бесконечно и единовременно. Вижу его все, от начала и до конца, и нету в нем ничего, лишь причина и следствие. Прямота и примитивность. Горный поток, плывя по которому можно обогнуть камень, но нельзя выйти из берегов. Глаза Чипа смотрят совсем по-иному, они ищут лазейки и дыры в правилах, ведь смотрят они не умом, но надеждой. А если человек ставит надежду превыше фактов, то неизбежно столкнется с последними лбом и удар этот будет болезненным. Чип видел, чем могут закончиться все возможные разговоры с отцом, я показал ему, но он все равно попытался. Он хотел прыгнуть выше головы, но споткнулся и упал, а за его ошибку заплатят другие. Отец — лишь начало, и он же — конец. Ваш конец.

Этот странный голос и непонятный акцент, вызывали у Литтла непреодолимое чувство тревоги, но, когда мальчик произнес: «Ваш конец» и посмотрел прямо на него, тревога тут же переросла в ужас.

Симпсон, услышав грохот у себя за спиной, повернулся, чтобы проверить, что случилось, и увидел школьного психолога, спешно поднимавшего с пола свой мобильный телефон.

— Извини, — прошептал Литтл, засмущавшись, затем проверил, не треснул ли экран, и снова навел объектив на Чипа, который продолжал свой жуткий монолог.

— Люди не понимают, не хотят видеть дальше собственного носа. Все уже происходит, по кругу, снова и снова, взаперти единовременности. Тысячи лет вы не видите, как перед вами пролетает жизнь, недоступная вам, но оберегающая вас. Никогда вы не ценили их дар и думали, что знаете, как лучше. Теперь они уходят, оставляя вас наедине с последствиями. И снова надежда подвела вас, ударив головой о факты.

С каждой новой фразой, выдаваемой Чипом, Симпсон все больше терял ход мысли, путаясь в размытых формулировках и абстракциях, при этом выходя из себя. И вот, терпение, наконец, лопнуло. Оставив мысли о том, что при гипнозе необходимо быть крайне осторожным, он полностью поддался своей жажде получить ответы, из-за которой однажды был с позором уволен из университета, и начал спрашивать в лоб.

— Кто такие они? — ни о каком размеренном и убаюкивающем тоне Симпсон уже не беспокоился. — Чип, о ком ты говоришь?

— Там, куда я водил вас сегодня, за рамками той реальности, за которую с таким отчаянием цепляется ваш разум, я видел время со стороны. Все, что было и будет, и чего никогда не произойдет. И я видел ИХ, чей свет в бесконечной темноте вселенной горит ярче всего. Их след растянулся на миллионы лет до, и совсем немного — после. Они скитальцы, путешественники поневоле. Их дома больше нет, как и многих других, в которых они побывали. Эти миры поглотила тьма, болезнь, идущая по пятам и не отстающая ни на шаг. Долго они бежали, в надежде придумать способ, оружие или лекарство. Но силы их таяли так же быстро, как и та надежда. Тогда решили они не бежать, но спрятаться. Придя в новый мир, наш мир, они сотворили механизм, природа и действие которого мне непонятны, и поместили его в одного из нас. Они улучшили его тело, сделали вечным, а затем использовали, как мы используем аккумуляторы в автомобилях. По их великому замыслу механизм должен был скрывать наш мир от болезни, сделать невидимым для нее и иных разумных, желающих познать нас. Потому мы и думаем, что одиноки в космосе, будто дети, выросшие взаперти и не знающие мира снаружи.

— Чип, я уже совсем запутался. Ты хочешь сказать, что…

— И два миллиона лет они живут среди нас, — Чип уже не обращал никакого внимания на Симпсона. Начав рассказ, мальчик, словно локомотив, постепенно набирал обороты, и теперь, войдя в раж, был просто не в силах остановиться, — храня свой секрет от чужих глаз. Они спрятали человека, питавшего механизм, стерли память о нем, а сами изменились, приспособились к нашему миру, заметая следы о своем присутствии мифами и сказками.

Симпсон, чувствуя, что окончательно теряет контроль над ситуацией, решил закончить сеанс гипноза раньше, чем рассчитывал. Он снова протянул вперед руку в которой сжимал свои очки, и, разместив их прямо перед уже раскрасневшимся лицом Чипа, начал вращать их.

— Сконцентрируйся на моем голосе, забудь все, что тебя беспокоит. Все тревожащие мысли покидают тебя ты…

— И снова человек подумал, что знает, как лучше, не видя всей картины целиком, — мальчик смотрел сквозь очки бородача, совершенно их не замечая. — Он, ведомый ошибкой и ложными выводами, сломал то, что было построено так давно, то, что давало нашему миру жить среди бушующего моря тьмы и заразы, поглотившей галактику. Этого еще не произошло, но непременно будет, все пути ведут к катастрофе, и этого не изменить. Нельзя прыгнуть выше головы.