Электрическое тело пою! - Брэдбери Рэй Дуглас

Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77

Мусор скапливается не только на лужайках и пляжах, но и в душах. С помощью всего лишь яркой рубашки и примитивной палки с гвоздиком на конце для сбора мусора я каждый день на рассвете начинаю… чистить пляжи. О, как там много тел, согретых жарким солнцем! И сколько заблудших душ, потерявших дорогу во тьме! Я стараюсь никого не пропустить и ни об кого не… споткнуться.

В окно автобуса ворвался свежий и прохладный ветер, и по старой пестрой рубашке доктора пробежали волны.

Автобус остановился.

Доктор Брокау, точно вдруг заметив, что проехал свою остановку, вскочил.

— Подождите!

Все пассажиры разом обернулись с улыбкой, точно ожидая выхода эстрадной звезды.

Доктор похлопал меня по руке и бросился к передней двери автобуса. Уже готовясь сойти, он обернулся, шлепнул себя по лбу, снял черные очки, подмигнул мне и возопил:

— А вы-то!

По всей вероятности, я уже стал для близорукого доктора персонажем с картины какого-нибудь представителя пуантилизма — я сидел слишком далеко от него.

— А вы-то сами! — Да, он обращался ко мне — загадочному облачку живой материи, и точно такие же теплые облачка окружали его со всех сторон. — Вы-то ведь так мне ничего и не сказали! Так что же, что видите вы?

Он выпрямился во весь рост, чтобы я мог получше разглядеть его невероятную рубашку, рубашку Роршаха, трепетавшую на ветру и переливавшуюся всеми красками радуги.

Я посмотрел на нее. Зажмурился на мгновение и возвестил:

— Это восход солнца!

Доктор привычно мягко парировал:

— А вы уверены, что не закат? — И приложил согнутую чашечкой ладонь к уху, чтобы лучше слышать.

Я снова посмотрел на его рубашку и улыбнулся. Я надеялся, что он увидит, почувствует мою улыбку, даже если будет в тысяче миль от этого автобуса!

— Нет, — сказал я. — Это, конечно же, восход. И очень красивый.

Он зажмурился, как бы переваривая то, что я сказал. Его руки, великие руки доктора Брокау, блуждали по полотну старой, потрепанной и ставшей совсем мягкой рубашки, точно по знакомым берегам. Потом он согласно кивнул, открыл свои светло-голубые глаза, махнул мне на прощание рукой и шагнул в свой широкий мир.

Когда автобус тронулся, я посмотрел назад.

И увидел, как доктор Брокау, сразу же сойдя с шоссе, бредет по пляжу среди нежащихся на солнце тысяч купальщиков, выбирая наугад одного из представителей этого теплого мирка.

Казалось, он легко идет по морю из человеческих тел, «аки по суху», и мне еще долго была видна его высокая фигура.

ГЕНРИХ ДЕВЯТЫЙ

— Вон он!

Оба подались вперед, и вертолет резко накренился. Внизу показался берег.

— Кругом болото — как бы не промахнуться. Летчик поднял голову, машину сразу же развернуло и понесло. Белесые холмы Дувра скрылись из виду. Вертолет принялся кружить над лугами, взбивая лопастями мокрый снег — огромная стрекоза, которая ищет, куда бы ей опуститься.

— Стоп! Вниз!

Машина села и окунулась в траву. Тот, что сидел рядом с летчиком, с ворчанием откинул прозрачную дверцу и осторожно, точно у него не разгибалась спина, выбрался из кабины. Он попытался бежать, но очень быстро сбился с дыхания и, тщетно пытаясь перекрыть ветер, крикнул:

— Гарри!

Бегущий в гору человек на секунду замер на месте.

— Я не сделал ничего плохого! — отозвался он.

— Да это же я, Гарри! Это я — Сэм Уэлз!

Старик, за которым гнались, замедлил шаги и наконец застыл на краю обрыва, над самым морем, обеими руками держась за свою длинную бороду и зажмурив глаза.

Сэмьюэл Уэлз пыхтя плелся за ним, однако близко не подходил — боялся спугнуть.

— Черт бы тебя побрал, Гарри. Прошло уже несколько недель. Я боялся, что не найду тебя.

— А я боялся, что найдешь.

Гарри наконец решился открыть глаза и с опаской взглянул сначала на свою бороду и руки в перчатках, затем — на своего давнишнего друга, Сэмьюэла. Теперь они стояли рядом на мокром холодном камне — два древних, совсем седых старика. Они так давно знали друг друга, что было непонятно и неважно, кто у кого перенял манеры и мимику. Их вполне можно было принять за двух братьев. Вот только у того, что прилетел на вертолете, из-под темной одежды почему-то выглядывала яркая рубашка, какие носят на Гавайях. Гарри старательно отводил от нее взгляд.

В глазах у обоих дрожали слезы.

— Гарри, я пришел предупредить тебя.

— Зря старался. Зачем бы я тогда тут прятался? Что, уже последний день?

— Последний.

Они стояли и размышляли.

Завтра Рождество. А сегодня еще засветло отчалят последние лодки. И Англия, эта каменная глыба в море тумана и воды, превратится в памятник самой себе, и дожди напишут на ней эпитафию. Весь остров отойдет в безраздельное владение чаек и сотен бабочек-данаид, что июньским днем разом выпорхнут в воздух, точно конфетти, выпущенное из хлопушек в честь моря.

Не сводя глаз с бьющихся о берег волн, Гарри спросил:

— Так, значит, к закату с острова уберутся все, до последнего кретина?

— В том то все и дело.

— Дрянное дело. А ты, Сэмьюэл, пришел, чтобы затолкать меня в вертолет?

— Скорее уж — уговорить.

— Уговорить? Сэм, слава Богу, ты знаешь меня пятьдесят лет. Мог бы понять, что я захочу остаться последним во всей Британии… нет, не так — последним во всей Великобритании.

«Последний житель Великобритании, — думал Гарри. — Что это там? Никак бой часов? Ну конечно, это сквозь изморось и время доносится гул Биг Бена. Как благовест последнему, кто остается, и последнему, кто покидает могильный холм державы и чахлый закат в море холодного света. Все. Все кончено».

— Послушай, Сэмьюэл. У меня уже вырыта могила. Не могу же я вот так взять и бросить ее.

— Но кто положит тебя в нее?

— Я сам, когда придет время.

— А кто засыплет твой прах землей?

— Ну, на это есть ветер. О Господи! — Гарри с удивлением понял, что из его мигающих глаз хлынули слезы. — Что мы здесь делаем? Зачем эти проводы? Почему улетели последние самолеты, а последние лодки — уже в Ла-Манше? Где все, Сэм? Что, черт возьми, происходит?!

— Все очень просто, Гарри, — спокойно начал Сэмьюэл Уэлз. — Здесь дрянной климат. И всегда был таким. Никто даже не заговаривал об этом — что толку? Но теперь с Англией покончено. Будущее за…

Они разом перевели взгляды на юг.

— За какими-нибудь Канарами?

— За Самоа.

— И за берегами Бразилии?

— Не забудь еще Калифорнию, Гарри.

Оба негромко рассмеялись.

— Калифорния. Тебе бы все шутить. А правда, забавное местечко… Выходит, сегодня миллион англичан растянулся от Сакраменто до Лос-Анджелеса?

— И еще один миллион осел во Флориде.

— Получается уже два — и это только за последние четыре года.

Они покачали головами.

— Да, Сэмьюэл, что бы мы ни говорили, а солнце все делает по-своему. Человек неизменно стремится туда, где потеплее — то есть на юг. Это ясно вот уже две тысячи лет. А мы как будто только что узнали.

Первый загар всегда словно в первый раз — так же как новая любовь. В конце концов, мы оказываемся где-нибудь под чужим огромным небом и, щурясь на солнце, говорим: «О всемилостивейший Господь, научи нас!»

Сэмьюэл Уэлз с благоговейным трепетом покачал головой:

— Продолжай в том же духе, и мне не придется тебя похищать!

— Нет, Сэмьюэл, тебя, может, солнце чему-нибудь и научило, но меня, к сожалению, не смогло. А знаешь, ведь одному мне здесь будет скучновато. Вот если бы уговорить тебя, Сэм… Остались бы тут куролесить на пару, как когда-то сорванцами. — Он легонько толкнул товарища локтем в бок.

— Тебя послушать — так я предаю короля и государство.

— Да нет. Никого ты не предаешь — и предавать-то некого. Кто бы в восьмидесятом году, когда мы были мальчишками, мог представить, что в один прекрасный день обещание вечного лета разметает жителей туманного Альбиона по четырем южным континентам.

Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77