— Иван, проводите меня до вокзала.
— Баронесса?
— Успеете вернуться, когда проснется барон. Если же еще не проснется, пожалуйста, не тревожьте его.
— Кажется, барон вышел, — сказал старый, обшитый золотыми галунами швейцар, серьезный и важный, как провинциальный корпусной генерал. — Я не заметил, как он вышел, но я видел барона на улице. Он о чем-то спросил городового и, должно быть, отправился гулять в Александровский сад, потому что пошел по направлению к Адмиралтейству.
— Но он уже вернулся и давно спит, — с милой улыбкой возразила баронесса.
— Извините, баронесса, — тоже не заметил. Сейчас на вокзал отвозили вещи графов Комаровских и господина Прейса. Конечно, баронессу надо проводить, — молвил швейцар в ответ на вопросительный взгляд лакея и получил от баронессы на чай серебряный рубль.
— Если кто будет спрашивать, — повернув к швейцару сияющее личико, сказала баронесса, — то скажите, что я вернусь к вечеру и проведу в Игельштромдорфе самое короткое время. Но, возможно, впрочем, дела меня задержат до завтра — тогда утром.
— Слушаю, баронесса, — сказал по-французски швейцар, знавший небольшое число слов на каждом европейском языке.
Лакей захлопнул дверцу таксомотора и вскочил на козлы рядом с шофером.
XVI
Новые супруги
В двухместном купе около Милли сидел новый обладатель ее.
— Я расправлюсь с тобой еще в Або, — в ожидании парохода.
Она задорно посмотрела на него:
— За что? Глупо срывать на мне ярость. Пора успокоиться. Разве я виновата, что барон умнее вас? Я спать хочу. Спите и вы. Надо выспаться.
— Стать, в конце концов, игрушкой! — кричал Иван Николаевич.
— Сними с меня туфли.
— Но я сделаюсь вашим палачом, господа.
— А пока сделай постель.
— Я бы охотно выбросил тебя за окно.
— Бедненький. Всю дорогу до Або я буду смеяться.
— Тварь.
— Я плюю на тебя.
— Унижусь, но ты не пикнешь.
— Получи.
Она ударила его по лицу своей маленькой, беленькой ручкой.
— Я стою этого.
Она ударила его по другой щеке. Он не пошевелился. Страшное облегчение испытал он. Подставлял лицо.
— Вот, вот, вот тебе!
— Еще, еще, Милли.
Щеки его горели. Милли раскраснелась, закусила губу, похорошела. Ей шла злость.
— Идиот.
Она устала, задыхалась. Когда же перестала драться, упала на диван. Иван снял туфли с нее, развязал ремни у постели и поднял ее.
Глаза их встретились. Милли вздрогнула под тяжестью его мрачного взгляда.
— Все-таки, Милли, я вытяну из тебя жилы, — сказал он.
Высоко поднималась и опускалась ее грудь.
— Хорошо — потом, в Або! — прошептала она и крепко заснула.
А в Або он снял с руки Милли толстое золотое обручальное кольцо и сплющил его двумя пальцами.
Милли поднесла батистовый платок к своим глазам и склонилась головкой к плечу спутника.
Неделю прожили они в гостинице, и шторы их номера были все время опущены.
XVII
Встреча
На огромном пароме, который перевозит железнодорожный поезд из Швеции в Данию, бывшая баронесса Милли и бывший лакей, он же архангельский купец Смирнов, поднялись по лесенке в ресторан и, сидя в светлой и просторной столовой, ждали, пока им подадут обед. Солнце, отражаясь от моря, бледными зайчиками играло на порозовевшем и почти счастливом лице Милли.
Архангельский купец значительно пополнел с тех пор, как выехал из России. На его большом животе, поверх шелкового жилета, блестела золотая цепочка с брелоками. Правда, лицо было худощаво по-прежнему. Но его трудно было узнать — потемнели его усы и борода. Супруги, — Милли была уже Смирновой — разговаривали вполголоса.
Они заказали себе бифштекс раньше, но господин, пришедший после них, уже ел бифштекс. Они все ожидали. Гарсоны торопились услужить вошедшему, который сидел спиной к молодым людям. Милли и Смирнов приревновали к спине незнакомца и к его широко расставленным локтям. Что же это все подают ему, а их не замечают? Кто он? Герцог, владетельный князь? Но Милли первая разглядела его. Она вдруг встала, дошла до половины столовой и заглянула прямо в лицо незнакомцу.
— Вольдемар!
Барон Игельштром повернулся всем корпусом и сочным густым голосом сказал:
— Привет землякам. Милли, — продолжал он, привставая и целуя у ней руку, — не знаю, как он уже тебе приходится, но передай ему, что он поступил так, как я поступил бы на его месте. Что же касается меня, то я ни на минуту не терял вас из виду. Деловые отношения наши не должны мешать нашему взаимному уважению. Хорошо мы сделали бы на чужбине, если бы соединились вокруг одного столика.
— Судя по газетам и телеграммам, за нами гонятся, — сказал Смирнов, — и безопасность требует, чтобы мы не очень-то узнавали друг друга, Милли, ступай на свое место.
Милли, взволнованная и красная, села рядом с ним — и бифштекс, наконец, был им подан.
— Не находит ли барон, во всяком случае, что все это вышло крайне странно?
— Вышло логично.
— И вы хотели отделаться, кстати, от Милли?
— И дать ей приданое, которое — сумма очень крупная — вы и получите в Берлине в Центральном банке по сему чеку.
— Благодарю вас. Я уже в Або не сомневался, что вы так именно разрешите это недоразумение. Но вы предвидели, что Милли понравится мне.
— Я большая фигура и с фантазией, но вы были сухарем, монахом, и женщина только могла смягчить вашу черствость. Душевный механизм наш требует смазки. А тогда вы стояли у дверей, действительно, как часовой, и спали. Полагаю, что сон ваш продолжался не больше одной минуты, то таково уж мое счастье.
— Поразительно, — обиженно вскричала Милли. — Почему же вы не пробудили меня?
— Птичка, не задавайте птичьих вопросов; минута была бы упущена.
— С вами был «сон»? — спросил Смирнов.
— Был платок, но он со мной и остался. Клянусь, вы спали, как спят солдаты и лошади, на ногах. Но я знал, что вы будете благоразумны и возьмете Милли. Оттого, Милли, я был спокоен за тебя. Я не сомневаюсь также, Милли, что и ты довольна.
Встреча долго беспокоила архангельского купца. В Берлине Милли была очень раздумчива. Новый супруг ее, не зная немецкого языка, несколько дней томился в гостинице и, под предлогом нездоровья, не выходил. У него было опасение, что барон отнимет Милли. Но у барона были другие виды, и он считал низость несовместимой с его рыцарской профессией взломщика и бандита, противопоставляющего силе современной государственности — силу своей изобретательной личности.
В газетах несколько лет назад писали о каком-то виконте Дариаке, который на собственной яхте переплыл Атлантический океан, но у самых берегов южной Бразилии потерпел крушение. Он сделался владельцем обширнейших кофейных плантаций. Это был барон Игельштром. Это тем более любопытно, что на острове Лунолулу у него же оказались большие земельные поместья, и независимые островитяне избрали его сначала депутатом в свой парламент, а потом президентом республики. Почти фантастично и сказочно, но вчерашняя телеграмма, напечатанная во всех газетах, хотя замеченная немногими, сообщила, что виконт Дариак произвел уже переворот в стране и вступил на престол с живописным и сложным титулом, сообразно особенностям местной риторики: «Старший дядя Золотой Луны и младший брат Красного Солнца, повелитель мира и супруг всех Небесных Звезд, непобедимый и неуловимый, все- счастливейший, всесветлейший, вседержавнейший государь и отец отечества Лупус Сто Первый».
Иероним Ясинский
ФИНСКИЙ НОЖ
