— А ничего хорошего. Вчера вот одну индийскую сказочку читали…
И Колтухов со смешком принялся рассказывать о матвеевской рукописи, выставляя приключения флота поручика в юмористическом свете.
«Старый болтун! — подумал Привалов. — Впрочем, что ж секрет из этого делать…»
Он снял очки и пошел купаться.
— Борис, далеко не заплывай, — напутствовала его беспокойная Ольга Михайловна.
— Разошелся наш Пал Степанов! — недовольно шепнул Николай Юре.
Юра не ответил. Приподнявшись на локтях, он смотрел на Валю, которая плескалась возле черной скалы.
Опрятин с улыбочкой слушал Колтухова. Но, когда тот упомянул — как об анекдоте — о матвеевском ноже, улыбка сбежала с лица Опрятина, а взгляд его стал острым и внимательным.
— Простите; что перебиваю, Павел Степанович. Этот нож… В рукописи сказано, как его сделали проницаемым?
— А, чепуха, — сказал Колтухов. — Сказки для дошкольников. В одно могу поверить: в электростатику. Для восемнадцатого века вещь возможная. Кстати… — Старый хитрец, как ему казалось, ловко перешел на другую тему, ради которой и затеял весь разговор: — Кстати, слышал я, сосед, что у тебя в институте собран мощный электростатический генератор. Верно? Так вот: разреши попользоваться. Часто беспокоить не буду. А?
— Что ж, пожалуйста, — сказал Опрятин. — А для чего вам, собственно?
Но больше ему ничего выведать не удалось: Колтухов пустился в воспоминания своей бурной молодости.
Прибежала Валя. Она стянула с головы резиновую шапочку, распушила черные волосы, подсела к Ольге Михайловне и стала расхваливать скалу.
— Это она, вы говорили, перевела рукопись? — негромко спросил Опрятин у Колтухова.
— Ага. Знакомьтесь.
Опрятин представился Вале.
— Валентина, а дальше как? — спросил он, осторожно пожимая Валину узкую руку.
— Валентина Савельевна, — улыбнулась Валя. Ей понравился любезный тон Опрятина.
— Поздравляю вас с интересной находкой. Шутка ли сказать: оригинальная рукописи петровской эпохи! Вот знаете, Валентина Савельевна…
И Опрятин завязал с Валей оживленный разговор.
Юра искоса посмотрел на них, потом поднялся, кликнул Рекса и пошел на скалу. Николай, движимый чувством солидарности, последовал за ним. Они сели, свесив ноги в воду, переглянулись и затянули унылыми ямщицкими голосами:
Мяте… мяте… мятелки вязали.
Мятелки вязали, в Москву отправляли…
— Рекс, а ты чего? — строго сказал Юра.
Пес задрал морду, судорожно зевнул и начал тихо подвывать.
Валя посмотрела на певцов, пожала плечами.
Со скалы неслось заунывное:
В Москву… в Москву… в Москву отправляли,
В Москву отправляли, деньгу зашибали…
2. Николай и Юра находят эскизы трех ящичков и клянутся на отвертке «Дюрандаль» под окнами Бенедиктовых
Дюрандаль мой, сиянье славы,
Меч заветный…
«Песнь о Роланде»
В углу институтского двора, у стены, почти скрытой айлантами и акациями, стоял громоздкий стенд для вибрационных испытаний труб. Рядом была сколочена беседка. В летние дни, когда требовалось дежурство у стенда, лаборанты обычно устраивались в беседке, а зимой перекочевывали в маленькую кладовушку, дверь которой выходила во двор.
До зимы было еще далеко, и Привалов разрешил Николаю и Юре занять пустующую кладовушку. Молодые инженеры перевезли сюда домашнюю установку с «ртутным сердцем» и пьезоэлектрическими весами. Они обегали все отделы, выпрашивая где вольтметр, где табуретку, где мостик Уитстона. Николай повесил на стенку портрет Менделеева, а Юра притащил откуда-то табличку «Уходя, выключай ток» и привинтил ее к двери.
Затем Юра критически оглядел установку, поцокал языком и сказал:
— Здорово! Такой хаты-лаборатории и у Фарадея не было.
Но, несмотря на это явное преимущество, дела в «хате-лаборатории» шли значительно хуже, чем у Фарадея. Наши друзья создавали вокруг «ртутного сердца» различные комбинации электрических полей. «Сердце» добросовестно пульсировало, но не обнаруживало ни малейшей склонности к усилению поверхностного натяжения ртути.
Однажды вечером в кладовушку зашел Привалов. Он насмешливо щурил глаза за стеклами очков, разглядывая установку и выслушивая объяснения Николая.
— Так, — сказал он, дослушав до конца. — Через сколько лет вы рассчитываете добиться желаемого результата?
— Через сколько лет? — удивленно переспросил Николай.
— Именно. Чтобы перепробовать все мыслимые для данного случая комбинации частот, может не хватить целой жизни. Идти на ощупь — не годится это, друзья. Нужна математическая закономерность.
— Мы хотим сначала найти форму спирали-индуктора. Матвеев не случайно пишет про «сукрутину». Это какой-то индуктор оригинальной формы.
— «Матвеев пишет»! — сердито повторил Привалов. — Вы еще сошлитесь на старика Хоттабыча… Поймите, упрямый человек: если вы будете знать величину требуемой самоиндукции, то рассчитать форму индуктора можно будет без особых затруднений.
— Шеф прав, — заявил Юра, когда Привалов вышел. — Тычемся, как слепые котята.
— Варить смолу интереснее? — язвительно спросил Николай. Ему не нравилось, что Юра в последнее время слишком уж зачастил в колтуховский чуланчик.
— Во всяком случае, полезнее, — возразил Юра. — Конкретное дело: изоляция трубопровода. Скажешь — нет?
Николай ничего не сказал. Но на другой день, в обеденный перерыв, он привел в кладовушку Гусейна Амирова, молодого инженера из отдела автоматики.
Смуглолицый Гусейн, войдя, покрутил длинным носом.
— Почему фенолом пахнет? — спросил он скороговоркой.
— Это оттуда. — Николай кивнул на дощатую перегородку. — За стеной колтуховская смолокурня.
— Смолокурня! — Гусейн вздернул черные брови, отрывисто посмеялся. — Ну, показывай скорей, мне некогда, очередь занял в настольный теннис…
«Ртутное сердце» заинтересовало Гусейна. Он забыл о теннисе и весь перерыв просидел в кладовушке, пробуя генератор на разных частотах.
— Интересная штука, только режим не тот, — сказал он, уходя. — Я подумаю, Коля.
А через час он позвонил Николаю в лабораторию и закричал в трубку:
— Слушай, дорогой, ты неправильно делаешь! Надо пропускать высокую частоту прерывистыми импульсами. Понимаешь? Камертонный прерыватель надо устроить!
И вскоре в кладовушке появился камертон. Электромагнит заставлял непрерывно вибрировать его ножки, и контакты, помещенные на ножках, замыкали и размыкали электрическую цепь. Частоту колебаний регулировали подвижными грузиками, надетыми на ножки камертона [29].
Прерывистые импульсы — это была хорошая идея. И все же никак не удавалось нащупать комбинацию высокой частоты и частоты прерывания, при которой «ртутное сердце», сжатое усилившимся натяжением, перестало бы пульсировать. А может быть, и вовсе не существовало в природе такой частоты?..
Как бы там ни было, а в самый разгар опытов нашим друзьям пришлось расстаться с «хатой-лабораторией».
Вот как это произошло.
Николай и Юра в тот вечер, как обычно, возились с установкой. Перестраивая генератор, они исследовали очередной ряд частот. Дело не ладилось.
Юра с грохотом отодвинул табуретку.
— Как, друзья, вы ни садитесь, — сказал он, — а в Фарадеи не годитесь.
— Не годимся, — со вздохом подтвердил Николай и погрозил «ртутному сердцу» кулаком.
Он достал из портфеля красную папку с матвеевской рукописью. Он выпросил ее у Привалова на сегодняшний вечер: завтра рукопись должны были отправить в Москву с препроводительным письмом академика Багбанлы.
