Тоннельщики (СИ) - Сапегин Александр Павлович

— Вряд ли, иначе нас давно бы разложили на атомы. Надо быть Ли, чтобы задуматься о чём-то подобном. Таких уникумов раз-два и обчёлся на всю галактику.

— Кто ещё знает о ваших… вашей работе и, так сказать, результатах измышлений?

— Я, Ли, вы третий.

— Вызови Ли ко мне, посекретничаем с товарищем с глазу на глаз. Сдаётся мне на Хань дорога ему отныне перекрыта, придётся парню довольствоваться Пандорой. Ничего, невеста приютит, пригреет и приласкает. Бабы у нас сердобольные. Марья, запиши под протокол…

Богдан продиктовал шестизначный цифровой код, присовокупив к нему буквенную бессмыслицу. Только что проект сотрудника с китайскими корнями получил высший уровень секретности и главный приоритет. На решение математических задач и прочие нужды исследователя передавалось семьдесят процентов ресурсов Марьи, а все результаты подвергались двойному шифрованию персональным кодом начальника участка. В случае повторной атаки на станцию Марья была обязана уничтожить блок с инфокристаллом, содержащим результаты исследований, а вся «святая» троица лишалась права сдачи в плен в любом виде. Хоть тушкой, хоть чучелком Ли и Марья записывались в добровольные смертники.

— Шеф, за что?

— Зато ты теперь мотивирована, Маша. И я вместе с вами. Не переживай, будем живы — не помрём. Считай меня мстительным ублюдком, если тебе так будет спокойней.

— Масс-детекторы фиксируют гравитационные возмущения в ста тысячах километров от оси ординат транспортного кольца, — сообщила Марья. — Есть транспортный переход. Наблюдаю сторожевой фрегат, тип «Цербер».

— Кто? Что говорит система «свой-чужой»? — рукав робы оттёр мгновенно выступивший на лбу пот.

— Свои, — в голосе Марьи чувствовалось облегчение. — Третий флот пожаловали. Срочно требуют дать начальство, торопыги.

— Не тормози, Маша. Выводи сюда.

— Есть!

Богдан не любил рыжих. Быть может оттого, что силу естественных мутаций и жёстко контролируемой евгенической программы на планетах Провала рыжих нет? Трудно найти рыжего, когда у тебя серебристая, золотая, красная или охряного цвета кожа? Соответственно и цвет волос варьируется весьма в широком спектре, а если приплести генетическую линию «мультов» с их синими, зелёными, фиолетовыми и красными — не рыжими, а насыщенно-красными или вишнёвого оттенка волосами, так, вообще, получается полная палитра на любой вкус. Или от того, что все рыжие являлись выходцами с Земли или центральных миров Конфедерации, а между напыщенными землянами и «мужичьём» с окраин всегда стояла железобетонная стена менталитета. В конечном итоге причин может быть множество, но итог всегда оказывался однозначным: слова «рыжий» и «любовь» в разуме коренного ирийца были несовместимыми понятиями. Нет-нет, расистом, нацистом и видистом Северов не был, но не любил он веснушатых и всё тут. Видимо мироздание знало о его слабости, поэтому в лице командира фрегата «Скорый» подсунуло лопоухого, веснушчатого, рыжего капитана третьего ранга Золотухина.

Командир боевого судна так и остался безымянным. То ли он стеснялся имени-отчества, то ли считал, что в глазах гражданской штафирки выглядит солиднее когда его называют «капитан Золотухин» или просто капитан, опуская приставку «три», но со стороны это смотрелось забавно. Ладно, нехай с ним, каждый по своему с ума сходит, Богдану бы со своими тараканами в голове справиться, тут не до чужих, но Золотухин выбесил его с первой минуты разговора. Словно глухарь на току, не слыша чужих аргументов, каптри потребовал «сворачивать шарашку» и быть готовыми всем цыганским табором отчалить через шесть часов с объекта. Сначала Северову показалось, что он ослышался, взгляд в сторону визора Марьи и появление в воздухе голограммы стройной брюнетки, состроившей большие глаза, показали ошибочность первоначального домысла. Так-так, речевыми галлюцинациями никто не страдает.

— Товарищ капитан, вы сказали шесть часов? — выпрямился на кушетке Богдан.

— Так точно, вы меня правильно расслышали, — предельно вежливо подтвердил командир «Скорого».

— Кто отдал приказ об эвакуации строительного комплекса? — хмуро спросил Богдан, подозревая какой-то подвох.

— Вице-адмирал Крашенниников.

— Что, так прямо и сказал: «Шесть часов вам на сборы и не секундой больше»? Могу ли я увидеть карт-распечатку с подтверждением шифр-кода?

Тут уже посмурнел и стушевался Золотухин. Ага, чувствуется личная инициатива:

— У вас нет соответствующего допуска, — нашёл выход он.

— Ничего, как видите, — Северов указал пальцем на зажатую меддроидом ногу, — я никуда не спешу. Меня вполне удовлетворит подтверждение приказа начальником главной строительной станции, в данном случае допуск к секретным шифрам не требуется. Порядок должен быть во всём, согласись, командир.

Любовь, не любовь, всё-таки ему с Золотухим детей не крестить, но совсем расплёвываться с военными не стоит. Люди они подневольные, братья-сестры вахтовикам, только возомнившие себя старшими родственниками, которые позволяют себе помыкать младшим поколением, но собой помыкать Северов не позволит, тем более:

— Тем более, командир, мы никуда не сдвинемся с места, пока не вернётся с рейда к Свону корвет.

— Корвет? — лицо на голограмме с поплывшими вверх бровями заняло всю проецируемую плоскость. — Какой корвет? Какого хрена у вас тут творится?

— Командир, ты извини за грубость, — фамильярно перешёл на «ты» Богдан, — вам оглядеться в пространстве религия не позволяет? Мы тут, если что, не в бирюльки играем.

Громадное лицо, усыпанное веснушками, несколько раз глупо хлопнуло ресницами, после чего качнувшись назад, резко уменьшилось и пропало из виду. В фокус голокамеры угодила рубка с несущими боевое дежурство пилотами, штурманом и старпомом. Послышались отрывистые команды и рапорт старпома, за спиной которого развернулось схематическое изображение строительной площадки, сменившейся видом уполовиненной вахтовой станции, утыканной противометеоритными и рельсовыми орудиями. Дрейфующие облака космического мусора, каких-то обломков и висящие возле принтера разбитые штурм-боты каас, из которых ремонтники пытались собрать один более или менее рабочий экземпляр.

— Марья, перешли им подготовленный начальству рапорт с записью боя.

— Есть!

На второй голограмме в рубке вспыхнула иконка принятого информационного массива.

— Бардак, — показательно закатив глаза, брякнул Богдан. Ближайший к камере пилот спрятал за кулаком перед губами короткий смешок.

— Отбой связи! — донеслось до Северова. Осознав, что предметного разговора у них не получается, командир «Скорого» принял соломоново решение вникнуть в обстановку, после чего уже действовать. Сразу бы так. Голограмма пошла рябью и погасла.

— Что скажешь, Маша?

— Столичный хлыщ. Ставлю свой процессор против печатной машинки, Золотухин считает себя несправедливо обойдённым. Запихали на калошу третьего класса и в самую дыру галактики засунули. По косвенным признакам, как-то: вызов без предварительной разведки, смешки пилотов и покачивание головой у штурмана, Золотухин не пользуется авторитетом у экипажа. Приказ на эвакуацию в течение шести часов подтвердить отказался — это ничем не прикрытая инициатива из желания выслужиться перед вышестоящим командованием. Показать какой он молодец. Незнание специфики консервации объекта. Экстренно или аварийно мы можем уложиться в два или три часа, но на регламентную консервацию требуется не менее полутора суток. Военного положения не объявляли и информации от ИИ корабля я не получила. Мне элементарно запретили доступ к разрешённым массивам.

— Ладно, солнце моё электронное, я тебя понял. Тем не менее, нам предстоит с ним как-то взаимодействовать и стараться не шибко топтаться по гордости и неудовлетворённым амбициям молодого человека, ха, и раздутому чувству собственной важности в спрямлённой фуражкой извилине. Печальная картина. Куда катится мир? Как его допустили командовать кораблём, не понимаю.