Встреча с хичи. Анналы хичи - Пол Фредерик

– Пожалуйста, Альберт, просто скажи, что ты сделал.

Он медленно ответил:

– Очень просто, Робин. Я захотел разрешить противоречие. Я знаю: мне это кажется более важным, чем вам; вы можете быть счастливы без решения космологических проблем, но я не могу. Все больше и больше своих возможностей я уделял этой проблеме. Как вы знаете, я могу использовать на этом корабле множество информационных вееров хичи. Некоторые из них никогда основательно не изучались. Очень трудная задача. В то же время я вел собственные наблюдения.

– Что ты сделал, Альберт? – взмолился я.

– Именно это я и сделал. В записях хичи я нашел много упоминаний того, что мы называем проблемой недостающей массы. Вы помните, Робин. Масса, которой должна обладать вселенная для объяснения ее гравитационного поведения, но которую астрономы не сумели найти…

– Помню!

– Да. Ну так вот, я ее нашел. – Он на некоторое время задумался. – Но боюсь, мою проблему это не решило. Наоборот, сделало ее еще более трудной. И если бы вы не добрались до меня через мою подпрограмму Зигфрида, я все еще плутал бы…

– Что ты нашел? – воскликнул я. Приток адреналина почти – но не совсем – заставил меня забыть, что тело подает сигналы бедствия.

Он указал на экран, и я увидел, что на нем что-то есть.

На первый взгляд то, что я увидел на экране, не имело никакого смысла. Но при втором взгляде, более внимательном, что-то заставило меня похолодеть.

Экран в основном был пуст. В одном его краю водоворот света – конечно, галактика; мне показалось, что она похожа на М-31 в Андромеде, но я в этих делах не специалист. Особенно если вижу галактику без окружающих ее звезд, а звезд на экране не было.

Было что-то похожее на звезды. Тут и там маленькие светлые точки. Но это не звезды, потому что они мигают, как огоньки на рождественской елке. Представьте себе несколько десятков светлячков в холодную ночь, когда они зажигают свои фонарики не очень часто, к тому же они далеко, и их нелегко увидеть. Вот как это выглядело. Самый заметный объект среди них немного походил на невращающуюся черную дыру, такую, в какой я когда-то потерял Клару, но не столь большую и страшную. Все это выглядело очень странно, но не это заставило меня удивленно ахнуть. Я услышал возгласы остальных.

– Корабль! – потрясенно сказала Долли. Так оно и было.

Альберт серьезно взглянул на нас.

– Да, миссис Уолтерс, – сказал он, – это корабль. Я уверен, это тот самый корабль хичи, который мы видели раньше. И сейчас я думаю, не удастся ли установить с ним связь.

– Связь! С хичи! Альберт, – закричал я, – ты спятил! Разве ты не понимаешь, как это опасно?

– А что касается опасности, – серьезно ответил он, – то гораздо больше я опасаюсь кугельблитца.

– Кугельблитц? – Я окончательно рассердился. – Альберт, ты осел! Я не знаю, что такое кугельблитц, и не хочу знать. А беспокоит меня то, что ты чуть не убил нас и…

Я смолк, потому что Эсси рукой закрыла мне рот.

– Замолчи, Робин! – прошипела она. – Ты снова вгонишь его в фугу. Альберт, – спокойно сказала она, – расскажи нам, что такое кугельблитц. Эта штука кажется мне похожей на черную дыру.

Он провел рукой по лбу.

– Вы имеете в виду центральный объект. Да, это разновидность черной дыры. Но тут не одна черная дыра, а много. Я еще не смог определить сколько, потому что их нельзя наблюдать. Только поток входящей материи создает излучение, а между галактиками материи немного…

– Между галактиками! – воскликнул Уолтерс и смолк, увидев взгляд Эсси.

– Да, Альберт, пожалуйста, продолжай, – попросила она.

– Не знаю, сколько здесь черных дыр. Не менее десяти. Вероятнее, десять в квадрате. – Он вопросительно взглянул на меня. – Робин, вы понимаете, насколько это необычно? Как это можно объяснить?

– Нет. Я даже не знаю, что такое кугельблитц.

– О небо, Робин, – нетерпеливо сказал он, – мы ведь обсуждали такие проблемы раньше. Черная дыра возникает при сжатии материи до необыкновенной плотности. Джон Уилер предсказал возможность существования другого типа черных дыр, содержащих в себе не материю, а энергию – так много энергии и настолько плотно спрессованной, что она замыкает вокруг себя пространство. Вот это и называется кугельблитц!

Он вздохнул и продолжал:

– У меня есть два соображения. Первое. Все это образование – артефакт. Мы видим кугельблитц, окруженный черными дырами. Черные дыры должны помешать проникновению материи в кугельблитц; впрочем, материи здесь немного. Второе. Я думаю, перед нами недостающая масса.

Я подскочил.

– Альберт, – воскликнул я, – ты понимаешь, что говоришь? Ты хочешь сказать, что кто-то это сделал? Ты говоришь… – Я еще раз подскочил и не закончил фразы.

Не закончил, потому что не мог. Отчасти потому, что более страшного соображения мне никогда не приходило в голову: кугельблитц кем-то сделан, и он часть недостающей массы; отсюда следует неизбежное заключение, что кто-то вмешивается в законы вселенной, пытается повернуть расширение, по причинам, о которых я не могу (тогда не мог) догадаться.

А вторая причина в том, что я упал.

Я упал, потому что ноги перестали меня держать. Голова, в области уха, страшно заболела. Все посерело и начало расплываться.

Я услышал возглас Альберта:

– О Робин! Я не следил за вашим физическим состоянием!

– За чем? – спросил я. Вернее, попытался спросить. Но не получилось. Губы не желали произносить слова, и я почувствовал ужасную сонливость. Вспышка локализованной боли угасла, но смутно я сознавал, что меня ждет большая боль, она близко и быстро приближается.

Говорят, существует селективная амнезия относительно боли; прошедшую боль вспоминаешь только как неприятный эпизод. Иначе ни одна женщина не захотела бы рожать вторично. Для большинства из вас это справедливо. Многие годы было справедливо и для меня, но не теперь.

Теперь я все помню очень ясно и почти с юмором. То, что произошло у меня в голове, вызвало собственную анестезию, и мне не совсем ясно, что я испытывал. Но вот эту неясность я помню с большой четкостью. Помню панические возгласы, помню, как меня уложили на диван; помню долгие разговоры и уколы, когда Альберт вводил лекарства или брал образцы для исследования. И помню, как плакала Эсси.

Она держала мою голову у себя на коленях. Хотя обращалась она к Альберту и говорила по-русски, я много раз слышал свое имя и понимал, что она говорит обо мне. Я попытался погладить ее по щеке.

– Я умираю… – сказал я… вернее, попытался сказать.

Она поняла меня. Склонилась ко мне, длинные волосы упали мне на лицо.

– Дорогой Робин, – заплакала она, – да, это правда, да, ты умираешь. Вернее, умирает твое тело. Но это совсем не означает конец для тебя.

Конечно, за десятилетия, проведенные вместе, мы не раз говорили о религии. Я знал, во что она верит. Знал, во что верю сам. Эсси, хотел я сказать ей, ты никогда раньше не лгала мне, и не надо это делать сейчас, чтобы облегчить мне смерть. Все в порядке. Но получилось у меня иное:

– Означает.

Слезы упали мне на лицо, она гладила меня и плакала.

– Нет. Правда нет, дорогой Робин. У нас есть шанс, очень хороший шанс…

Я сделал огромное усилие.

– Загробного мира… нет, – сказал я, стараясь говорить как можно отчетливее. Все равно четко не получилось, но она меня поняла. Наклонилась и поцеловала меня в лоб. Я чувствовал, как ее губы касаются моей кожи, услышал, как она прошептала:

– Теперь есть.

А может, она добавила: «Здесь и После».

Я несколько раз объяснял Робину, что такое кугельблитц. Это черная дыра, возникшая в результате коллапса огромного количества энергии, а не материи, но так как раньше такую дыру никто не видел, он слушал не очень внимательно. Я также рассказывал ему о межгалактических пространствах – очень мало материи и энергии, не считая отдельных фотонов от далеких галактик и, конечно, универсального излучения 3,7К. Поэтому там очень удобно разместить кугельблитц: в него ничего не будет падать.