Во дворе его со свирепой радостью приветствовали куры.
— Что это вы? — удивился гость. — Как неделю не кормлены…
Он был очень недалек от истины, но не подозревал об этом. Дом был закрыт. Константин Тимофеевич пошарил рукой в старом ученическом портфеле, висевшем на стенке в сенях столько, сколько он себя помнил. Ключ был на месте. В доме уже успел воцариться запах, который называют нежилым.
«В самом деле, нежилой запах — скорее отсутствие запахов жилья. Но куда же их всех унесло?» — соображал он, проходя в комнату Тихона. Тут тоже царило запустение. Письменный стол был покрыт толстым слоем пыли. Самодельный магнитофон на столе, незаконченный генератор для отпугивания комаров, — все в пыли. Портрет Высоцкого на стене. Рядом с портретом — карта мира.
«Это уже что-то новое, — подумал Волков. — Откуда любовь к географии?»
Карта была усеяна кружками и цифрами, которые могли означать даты. Две из них были на Северном, две на Южном полюсе. Самая ранняя дата — 7.08.
«Что же у нас было седьмого? — механически отметил Волков. — A-а… Агафон коротнул сеть».
Особенно много дат стояло вокруг точки на карте с надписью от руки: «О-в Верблюд». Цифры наползали одна на другую. Последняя дата была той самой, когда Тихон с друзьями приезжали в институт.
«Швамбрания», — пробормотал Волков и вышел из дома.
— Эй! хозяева! — облокотясь на забор дома Русаковых, Константин Тимофеевич смотрел на цепного пса Вулкана, исходившего сдержанной радостью.
Гремя цепью Вулкан умчался в глубь двора. Деловито обнюхал стойки шасси ярко-оранжевого автожира, косясь на гостя.
— Странно… — отметил Волков. — Так много значил для ребят этот аппарат и вдруг под дождем…
Вулкан вприпрыжку вернулся к забору. Нервно зевнул и сделал стойку.
— Вулкан, ты меня не цапнешь?
Всем своим восторженным видом лес показал, что на такое он не способен.
Отбиваясь от наседавшего Вулкана, Константин Тимофеевич прошел в глубь двора. В огороде был виден блеклый старушечий платок.
— Агриппина Васильевна! А, Агриппина Васильевна!
Агриппина Васильевна, и так-то не отличавшаяся особой остротой слуха, была занята делом, а потому вообще ничего не слышала. Дело состояло в том, что, держа за ручку штыковую лопату, она широко размахивалась и лупцевала странный овощ.
Вглядевшись, Константин Тимофеевич напрягся. Овощ представлял из себя зеленый помидор диаметром около полуметра. Помидор этот был так реален в своей брызжущей соком упругости, что удивляться не хотелось.
Подойдя поближе, Константин Тимофеевич понял, что овощ был не помидор. Это была балаболка. Есть такие, на картошке растут. В детстве Волков очень любил насадить такую на прутик и… вжик! Эту тоже можно было вжик… Если вместо прутика взять оглоблю.
Хозяйка наконец заметила гостя.
— А-а-а… Костя! Когда приехал? Наших — ить нет? Дома-то был?.. На свадьбе твои.
Константин Тимофеевич не сводил взгляда с балаболки.
— Пашка все, — махнула рукой старуха. — Опыты проводит, стервец.
— Кстати, где они, Агриппина Васильевна?
— А хто ж их знаить? С того дни черти носют гдей-то. Он, да Тихон ваш, да сын учителки Левка.
— С того дня, говорите?
— Ну да… С того… Може, кваску с дороги выпьешь? Пойдем у хату…
Она подтянула узел платка под подбородок и зашагала, переваливаясь, к дому.
— Я на масленку эту ихнюю грешу, — продолжала Агриппина Васильевна. — С ней оне последнее время все занимались. Всю ночь проваландаются, а утром опять не добудишься, куда послать.
— Что за масленка? — рассеянно опросил Константин Тимофеевич, глядя на большой лист очень грубого картона, приваленный к крыльцу. Картон был настолько груб, что из него торчали щепки. Через весь лист тянулась надпись, сделанная огромными синими буквами… МОР КАНАЛ.
— Хто ж ее знаить… Може, нашли, може, сами изделали. Тут она стояла у их, — махнула Агриппина Васильевна в сторону сарая. — Ще косяк споганили, черти… Не проходила у ворота.
Старуха открыла дверь и оттуда, чуть не сбив хозяйку с ног, вылетело рыжее чудище. Не то кот, не то собака.
— А, п-пятнай т-тя в нос! — напутствовала хозяйка диковинного зверя. — Лучше б на поросенка тот витамин извели… — сказала она и шагнула в сени. Оттуда послышалось бряцанье банок и ее ворчание. Константин Тимофеевич сел на ступени крыльца.
Рыжий котище величиной со взрослого дога, резвясь, прыгнул на забор — и забор повело. Посыпалась труха, затрещали доски.
Испуганный Вулкан, подвывая, забрался в конуру.
На крыльце появилась Агриппина Васильевна, неся большой ковш кваса и стеклянную масленку.
— О цэ… — протянула она масленку. — Только вот тут потолще, — указала она на выступающее основание масленки. — И вот этой нету, — потрогала она шишечку на куполе. — Большая только.
— И где же она?
— Та я ж говорю: нету! Ни масленки этой, ни их.
— А витамин, вы говорите… Что за витамин такой? Для поросенка, говорите…
— Та то б для поросенка! А то ж на кота извели! Куда же это годится? Он маленький ить. Третий месяц. А куда ж ему расти? Господи прости… — быстро перекрестилась Агриппина Васильевна. — С соседей конфуз, опять-таки…
Константин Тимофеевич пил квас и кивал головой.
— Бэ, — говорит, — триста шесть — витамин. Я уж у фершела спрашивала для поросенка. А он говорит, не витамин такой, а лак для пола.
Константин Тимофеевич поставил ковш на крыльцо.
— Где стояла масленка эта?
— Та я ж говорю: в сарае… — заторопилась Агриппина Васильевна. Ей не терпелось пролить свет на таинственные явления, окружающие ее в последнее время.
В сарае было сумрачно. Когда глаза привыкли к темноте, Константин Тимофеевич увидел верстак, заваленный инструментом, мотки провода на стенах. Возле верстака стоял станок, сооруженный ребятишками. В основу станка была положена старая «эмтээсовская» дрель. У противоположной стены на ребре стоял большой металлический диск.
У Константина Тимофеевича екнуло сердце. По краям диска видны были колосья. В центре стояла полуметровая единица, а ниже было выбито: «копейка».
Волков поискал глазами, куда можно сесть. Надо было попытаться понять, что означает этот, охвативший все кругом гигантизм.
Взгляд его упал на стоящие вдоль стен модели. С поразительной точностью кем-то были воспроизведены: паровоз, бульдозер и около десятка грузовых автомобилей. Наклонившись, Волков попытался поднять паровоз. Но тендер, за который он взялся, оказался несоизмеримо тонок в сравнении с весом модели. Металл прогнулся под пальцами Константина Тимофеевича, оставляя на руках жирный слой копоти. Опустившись на колени, Волков понюхал паровозную трубу. Сомнений быть не могло: модель топили углем. Трактор источал запах солярки. В кабине его Волков разглядел рычаги с отполированными рукоятками. Единственная гусеница трактора была сильно изношена. Второй вообще не было на месте. Часть катков была демонтирована. Еще не вполне веря себе, Константин Тимофеевич осмотрел, ощупал и обнюхал модели автомобилей.
Среди них не было ни одной новой. Собрано было старье с изношенными протекторами, следами вмятин на капотах и дверках. У части автомобилей отсутствовали двигатели.
— Та-ак, — протянул Константин Тимофеевич. — Не только увеличивают, но и уменьшают.
— Что? — встрепенулась стоящая у двери Агриппина Васильевна.
Волков не ответил и отправился к верстаку, на котором заметил листы бумаги.
На первом, вверху, было написано: «Глубиномер системы Павла Русакова». Ниже был чертеж, выполненный от руки. Глубиномер системы Павла Русакова представлял собой ручной динамометр с небольшим приспособлением в виде сменных штоков различного диаметра. Ниже были приведены расчеты и небольшой рисунок с пояснительными надписями. Принцип действия Волков понять не сумел. Непонятным было, что за купол имел в виду конструктор, сквозь который надо было вдавливать шток в воду.
Обобщающей была надпись: «Для Марианской впадины — диаметр штока — 1,3 мм». Здесь же в коробке лежал и сам динамометр, когда-то подаренный им Тихону. Рядом — набор штоков различного диаметра. Видимо, исследование глубин мирового океана не ограничивалось одной только Марианской впадиной.
