Любовник из прошлого - Брюс Виктория

Странная мысль обожгла меня. Если мой отец стоит передо мной, не изменившись с тех пор, как я последний раз видела его, то где я нахожусь? Где может произойти такое?

Я хотела было позвать его, но остановилась. Если я не сплю и не сошла с ума, могло быть только одно объяснение происходящему. Я читала когда-то, что каждая любящая душа переживает однажды такое мгновение: предмет ее любви является к ней с того света, чтобы поприветствовать ее.

И это бывает незадолго до смерти.

Отец протягивал мне руки, и я поняла этот жест: он хотел разрешить недоразумения прошлого – такое же желание испытывала и я сама. О, как я хотела прикоснуться к нему, заполнить пустоту, оставшуюся в душе после его исчезновения! Но не могла. Не меньше этого я хотела, чтобы отец взял меня за руку и повел за собой. Но в этом случае я умру, а я не готова к смерти. Я любила своего мужа и хотела жить с ним и для него. Как бы я ни стремилась узнать правду об отце, из-за этого не стоило терять Дэвида.

Сопротивляясь желанию последовать за отцом в неизвестность, я сосредоточила все свои мысли на Дэвиде. Он – моя семья. Он – моя жизнь. Я не могу жертвовать этим. Ради чего бы то ни было.

Отец был уже так близко, что я слышала его голос, четко различая каждое слово, будто он громко шептал мне на ухо.

– Это даже к лучшему, девочка. Все теперь будет хорошо. Тебе не понадобится даже совать нос в банки со снадобьями. Ты уже прихватила немного этого порошка на кончик своего носа...

Открыв глаза, я увидела склонившегося надо мной незнакомого человека, его подвижное обветренное лицо как бы парило над моим, широкий галстук подобно опахалу раскачивался надо мной взад и вперед. Он, пожалуй, в большей степени напоминал музейный реликт, чем гида, но, глядя на него снизу вверх, сквозь пелену, все еще застилавшую мне глаза, я смогла разобрать, что, исключая потертый галстук, который следовало отнести к давно ушедшей моде, его одежда вполне современна. Но я была удивлена, почему его рубашка так плохо отглажена – вся в складках. Я поняла, что пожилой мужчина передо мной – либо вдовец, либо старый холостяк, и мысленно посочувствовала ему.

– Возьмите мой носовой платок, – сказал он.

– Спасибо, не надо. У меня есть. – Я вытащила из кармана свой шелковый носовой платок и осторожно вытерла остатки порошка со своего носа.

– Вот в чем дело. – Он ободряюще улыбнулся.

Окончательно придя в себя после ужасного приступа, я огляделась и отметила, что аптечное помещение приобрело свой прежний вид.

– Я, должно быть, потеряла... сознание. – Я высказала мысль, которая первой пришла мне в голову: она звучала наиболее правдоподобно. Во всяком случае, происшедшее заставило меня слегка усомниться в здравости собственного рассудка.

– Вы можете встать?

Я кивнула, и пожилой незнакомец помог мне подняться на ноги. Пока он вытаскивал мою соломенную шляпу из-под витрины, я заметила на прилавке след порошка. Мне стало стыдно при виде учиненного мной беспорядка, и я торопливо протерла прилавок своим носовым платком.

Он поднял бутылку ту, которую я уронила.

– Горлышко откололось.

– Очень жаль, – смущенно сказала я. – Могу я заплатить за это?

Он покачал головой и бросил осколки в мусорную корзину.

—Никто не заметит. Я только сегодня утром нашел эту склянку в чулане.

– Что там было? – спросила я, отправляя носовой платок обратно в карман. «Быть может, я отравилась?» Я ухватилась за эту мысль, как утопающий за соломинку, все еще подыскивая объяснение случившемуся: отравление все-таки более приличная вещь, чем сумасшествие.

– Наверное, какое-то гомеопатическое снадобье. – Он пожал плечами и усмехнулся. – А если нет, это может быть все что угодно – от толченых миндалин овцы до змеиного яда. Вряд ли это предмет гордости AMА (АМА – Американская медицинская ассоциация.), – добавил он. – Впрочем, наркотики и колдовство – это не все средства, что были в арсенале врачей в стародавние времена.

Я поежилась. Неудивительно, что я не распознала этот аромат. Внезапно я почувствовала, как мои ноги снова становятся ватными, голова закружилась... Старик успел подхватить меня; его хватка оказалась на удивление сильной.

– Никто вас здесь не видит, присядьте на минуту и отдохните, – сказал он, помогая мне передвигаться по комнате. – Все из-за этой проклятой жары.

Он подвел меня к потешному фонтанчику с питьевой водой такие встретишь только в старинных парках и скверах. Над фонтанчиком красовалась надпись: «Кока-кола дарует бодрость». Кажется, в своем недавнем бреду я видела на этом месте лицензию на продажу листьевкоки; там была еще надпись о том, что именно листьядают эту самую бодрость. Наваждение упорно не оставляло меня.

– Здесь больше не подают содовую воду, – виновато произнес мой спаситель, заметив, как пристально я разглядываю надпись. – Но я принесу вам немного минеральной воды – той самой живой воды, благодаря которой наш город стал широко известен. – Он улыбнулся и зашаркал прочь из комнаты.

Вскоре он возвратился, торжественно поставив передо мной полный до краев стакан.

– Попробуйте. Это помогает и при внутреннем, и при наружном употреблении.

Я сделала несколько глотков, стараясь не замечать легкий запах серы, щекотавший мой волшебный нос. Пошло хорошо.

– В чулане у меня постоянно стоит кувшин. Вода и ничего больше, – сказал он, продолжая улыбаться. – Я противник каких бы то ни было добавок.

Я не возражала, делая глоток за глотком и надеясь, что это питье поможет мне избавиться от недомогания и уж, во всяком случае, не причинит вреда.

– Действует! – торжественно объявил старик. – Вот и щечки порозовели! А ведь вы выглядели так, будто только что встретились с привидением.

После всего, что случилось со мной, мне даже думать не хотелось ни о каких привидениях. Но слово было произнесено, и потрясение, которое я испытала, встретившись с призраком моего отца, вновь заявило о себе. Мне вдруг захотелось убежать, вырваться из этого ужасного места, вернуться домой и постараться все забыть. Но что-то удерживало меня. Пусть настоящей причиной всего была жара, так странно подействовавшая на меня, пусть; сейчас я острее, чем когда-либо раньше, чувствовала необходимость разобраться со своим прошлым.

– Меня интересует Чиггер-клаб, – начала я, предварительно сделав несколько хороших глотков.

Его обветренное лицо на мгновение смягчилось.

– Прошло очень много времени с тех пор, – сказал он задумчиво. – А ведь когда-то каждый, кого ни спросите, наперебой стал бы рассказывать вам об этом.

– Я Мэгги Таггарт, – сказала я, использовав свою девичью фамилию.

– Вы из тех Таггартов? Что из графства Гарланд?

Я кивнула, и добрая улыбка расцвела на его лице.

– Я Бу Макгрю. Я хорошо знал Адмирала. Он был постоянным клиентом клуба, а я в те годы работал там. – Он ткнул пальцем в потолок. – Исправно работал наверху до шестьдесят седьмого. В тот год меня отправили сюда, вниз.

– Кажется, это тот самый год, когда карточная игра была объявлена вне закона? – Мои губы сжались. Я была гораздо терпимее к подобным вещам, пока не узнала о несчастной слабости моего отца.

Бу почесал за ухом и усмехнулся.

– Черта с два! Чуть ли ни каждый год, сколько я себя помню, принимались какие-нибудь законы на этот счет. Законы записывались в книги, книги ставились на полки и покрывались там пылью: когда приходится делать выбор между законностью и выгодой, люди закрывают глаза на закон. В те дни мы больше страдали от порицаний баптистов, чем от закона. Каждый понедельник мы платили штрафы согласно судебным решениям, равно как и вознаграждения чиновникам: главной нашей заботой было, чтобы эти суммы попадали в нужный карман.

– Взятки?! – почти прокричала я.

– Да, взятки. – Слегка покраснев, он снисходительно похлопал меня по руке, очевидно удивляясь тому, как быстро я схватила суть. – Парни из Вашингтона считали, что мы создали самый крупный картежный притон в южных штатах. Такого не сотворишь, если не подмажешь как следует кучу жадных чиновников, вплоть до самого губернатора.