Книга песчинок. Фантастическая проза Латинской Америки - Пальма Клементе

Когда я вернулся к музею, уже почти совсем стемнело. Беспокойство не проходило. Темнота была невыносима. Я ходил по комнатам, нажимая выключатели,— света не было. Похоже, мое предположение о том, что моторы (посредством расположенного на болотах устройства) питаются энергией приливов, подтверждается. Пришлецы истратили накопленный запас. После двух больших приливов наступил длительный период затишья. В тот вечер он кончился. Мне пришлось запереть все окна и двери; казалось, море и ветер сговорились разрушить остров.

Сидя в первом подвале среди кажущихся огромными в темноте моторов, я чувствовал себя раздавленным, уничтоженным. Усилие, необходимое, чтобы покончить с собой, не имело смысла: после исчезновения Фостин даже старомодная мысль о смерти не приносила облегчения.

Отчасти идя на компромисс, отчасти чтобы оправдать свой спуск в подвал, я попробовал запустить движок. Несколько слабых вспышек — и вновь темнота, тишина, только снаружи завывала буря, и ветки кедра бились в толстое стекло слухового оконца.

Смутно помню, как я поднялся наверх. Выйдя из подвала, я услышал гудение мотора; свет почти мгновенно залил все кругом; передо мной стояли двое: один в белой, другой в зеленой куртке (повар и официант). Кто-то из них спросил (по-испански):

— Скажите хоть вы, почему он выбрал это Богом забытое место?

— Ему виднее,— прозвучал ответ (тоже по-испански).

Я жадно вслушивался. Это были уже другие люди. Эти новые порождения (моего ли больного мозга, измученного, отравленного, или самого проклятого острова) были испанцами, из чего я заключил, что Фостин не вернулась.

Они продолжали спокойно разговаривать, словно не слыша моих шагов, словно меня вообще не было.

— Не спорю; но почему же Морель...

Сердитый голос прервал их:

— Что вы возитесь? Ужин уже час как готов.

Неожиданно появившийся мужчина поглядел на них в упор (так пристально, что мне показалось, будто он борется с искушением взглянуть на меня) и вдруг так же неожиданно исчез, восклицая что-то на бегу. Повар бросился за ним, официант — в противоположную сторону.

Я безуспешно пытался подавить дрожь. Прозвучал удар гонга. В моей жизни бывали моменты, когда даже герою стало бы не по себе. Думаю, что и сейчас любой смельчак занервничал бы слегка. Ужас становился непереносимым. К счастью, это длилось недолго. Я вспомнил о гонге. Много раз я видел его в столовой. «Бежать!» — подумал я. И тут же успокоился. Бегство было исключено. Буря, лодка, ночь... Да если бы буря и стихла, не менее ужасна была мысль выйти в море в эту безлунную ночь. К тому же лодка вряд ли долго продержится на плаву... Низины наверняка затоплены. Далеко убежать мне не удастся. Лучше остаться, следить, слушать, выжидать.

Оглядевшись (с улыбкой — хорошая мина при плохой игре), я спрятался в маленькую комнатушку под лестницей. Это было необычайно глупо (так я рассудил уже позже). Если бы меня стали искать, сюда бы обязательно заглянули. Какое-то время я просидел без единой мысли в голове, очень спокойный, но еще ничего не понимая.

Мне предстояло разрешить два вопроса:

1) Как они попали на остров? Ввиду такой бури ни один капитан не осмелился бы приблизиться к берегу; предположить высадку на лодках было бы абсурдно.

2) Когда они появились? Ужин был готов уже давно, но ведь когда я четверть часа назад спустился в подвал, в музее никого не было.

Они назвали Мореля. Значит, безусловно, речь шла о тех же людях. И возможно (подумал я с замиранием сердца), я снова увижу Фостин.

Я выглянул из своего укрытия, полагая, что тут же буду схвачен и все загадки наконец разрешатся.

В коридоре никого не было.

Я поднялся по лестнице, прокрался на один из балконов и, скрытый лепными гирляндами, из-за плеча терракотового божка заглянул в столовую.

Вокруг стола сидела дюжина или более человек. Мне они показались похожими на новозеландских или австралийских туристов; создавалось впечатление, что они решили обосноваться здесь надолго.

Хорошо помню, что сначала сравнил эту публику с туристами, отметил, что она не похожа на ту, что была прошлый раз, и только потом подумал о Фостин.

Впрочем, я тут же ее заметил. Приятный сюрприз: бородача рядом с Фостин не было; однако приятный лишь наполовину: он сидел прямо против нее.

Разговор за столом не клеился. Морель завел речь о бессмертии. Говорили также о путешествиях, о празднествах, о методах (в смысле диеты). Фостин и ее соседка, светловолосая девушка, обсуждали какие-то лекарства. Алек, молодой человек, причесанный волосок к волоску, с восточным типом лица и зелеными глазами, ненавязчиво и безуспешно пытался поведать о том, как идут его дела по торговле шерстью. Морель с внезапным воодушевлением заговорил о площадке для игры в мяч или теннисном корте, который можно устроить на острове.

Мне представилась возможность несколько больше познакомиться с обитателями музея. Слева от Фостин сидела женщина (Дора?) с пышными светлыми волосами, беспрестанно улыбавшаяся, с большой и слегка откинутой назад, как у норовистой лошади, головой. Справа — молодой человек, смуглый, с живыми глазами и низким лбом, который он постоянно хмурил — так, что брови едва не касались волос. За ним сидела высокая девушка с впалой грудью, непропорционально длинными руками и брезгливым выражением лица. Ее звали Ирэн. Была там и женщина, говорившая о привидениях в тот вечер, когда я в первый раз поднялся на холм. Остальных я не запомнил.

Когда я был маленьким, то любил играть в путешественника по книжным картинкам: я подолгу глядел на них, и все новые подробности непрестанной чередой вставали перед глазами. И теперь, вопреки всему, я какое-то время был не в силах оторваться от женщин, тигров (а может быть, котов) с рисунков Фудзиты.

После ужина публика прошла в холл. Медленно, замирая от страха (мои враги находились совсем рядом, в холле, а прислуга — в подвале), я спустился по служебной лестнице, ведущей к двери за ширмой. Первая, кого я увидел, была женщина, которую звали Ирэн; сидя рядом с одной из алебастровых чаш, она вязала, одновременно беседуя с другой, мне не знакомой; рискуя быть замеченным, я продолжал разглядывать холл и увидел Мореля; в компании из пяти человек он играл в карты; женщина, сидевшая за тем же столом ко мне спиной, была Фостин; столик был маленький, ноги сидевших сдвинуты очень тесно, и несколько минут (не могу сказать сколько) я, затаив дыхание, пытался разглядеть, не соприкасаются ли колени Фостин и Мореля. Впрочем, я мгновенно позабыл об этом жалком занятии, охваченный ужасом при виде круглых, глядящих на меня в упор глаз и красного лица слуги, вошедшего в холл. Услышав шаги, я бросился бежать. Я спрятался между рядами алебастровых колонн круглого зала-аквариума. Подо мной плавали те самые рыбы, разлагающиеся тела которых я вытаскивал когда-то из воды.

Успокоившись, я подошел к двери. Фостин, Дора — ее соседка по столу — и Алек поднимались по лестнице. Движения Фостин были деланно неспешны. Ради этого необъятного тела, ради этих длинных стройных ног, этой пошлой чувственной внешности я готов был поставить на карту все: свой покой, вселенную, воспоминания, свою жгучую тоску, свою многоопытность в понимании действия приливов и неких вполне безобидных корешков.

Я пошел следом. Неожиданно все трое зашли в комнату. Дверь комнаты напротив, пустой и ярко освещенной, была приоткрыта. Я с опаской вошел. Без сомнения, кто-то, бывший здесь прежде, забыл погасить свет. Вид кровати и туалетного столика, отсутствие книг, одежды и следов малейшего беспорядка указывали на то, что в комнате никто не жил.

В беспокойстве я ждал, пока остальные обитатели музея разойдутся по своим комнатам. Услышав шаги на лестнице, я попытался погасить свет, но выключатель не поддавался. Я решил оставить все как есть: свет, погасший в пустой комнате, мог привлечь внимание.

Если бы не сломанный выключатель, я, пожалуй, лег бы поспать, побуждаемый к этому усталостью, тем, как мало-помалу гас свет в других комнатах (но, главное, успокоенный присутствием большеголовой Доры в комнате Фостин!). Я понимал, что если кто-нибудь пройдет мимо, то, увидев свет, обязательно зайдет в комнату, чтобы его погасить (весь музей уже погрузился в темноту). Пожалуй, это было, с одной стороны, неизбежно, с другой — не так уж опасно. Увидев, что выключатель сломан, пришлец удалится, не желая беспокоить соседей. Достаточно было спрятаться так, чтобы только не оказаться на самом виду.