Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 89
Вы, конечно, уже догадались, как ко мне попали чертежи машины времени. Совершенно верно: однажды,
несколько месяцев назад, я проснулся утром и обнаружил на тумбочке у кровати записи, нацарапанные моим
собственным почерком (этой писаниной я занимался, когда впервые послал себя в прошлое). Таким образом,
я воспользовался уже готовыми чертежами. Поэтому, сдается мне, на самом-то деле не я один изобрел эту
машину — по правде говоря, мы придумали ее всей компанией. Само по себе это не так уж важно, мистер Пол,
только ведь выходит, что я далеко не гений-самоучка, и поэтому мне в моем нынешнем положении срочно требуется
помощь.
Видите ли, беда в том, что, как я упомянул выше, у машины пока не отлажена шкала временных перемещений, и всякий раз, возвращаясь в настоящее, я попадаю не в истинно настоящее время, а отклоняюсь от него в ту или иную сторону на несколько секунд или минут. Поэтому теперь, когда я забрасываю себя в будущее, я вечно нос к носу сталкиваюсь с самим собой, а когда кидаюсь назад, пытаясь попасть в точно намеченное время, только еще больше осложняю обстановку. То же происходит, когда я посылаю себя в прошлое: я неизменно натыкаюсь на своего двойника.
Дело кончилось тем, что я постоянно встречаюсь с самим собой, и чем больше стараюсь исправить дело, тем больше его запутываю. Теперь, мистер Пол, мне просто боязно прыгать туда-сюда во времени.
Чтобы не утомлять Вас дольше, мистер Пол, скажу: сейчас в этой квартире нас уже около трехсот (300),
каждый, как идиот, носится со своей собственной машиной времени, и всем в равной степени не везет. Что
до меня, то я уже отчаялся исправить положение и прекратил все попытки, но остальные для этого еще не
созрели… Чтобы прийти к такому решению, нужно испытать все на собственной шкуре, а пока нас становится
все больше. К примеру, сейчас нас уже набралось 310 (триста десять) человек, и в последние несколько
минут я мог бы воспользоваться пишущей машинкой пятидесяти (50) своих двойников, дружно потеющих над
письмами с просьбой о помощи.
По всем статьям, мистер Пол, нас вот-вот отсюда выселят за перенаселенность. Вдобавок у нас уже не осталось ни крошки съестного, а о теснотище и говорить не приходится. Когда же кто-либо из нас отправляется за провизией, из этого ни разу ничего не выходит… Впрочем, все равно это бы нас не спасло, потому что, когда заварилась эта каша, у меня в кармане было ровнехонько два (2) цента, а чтобы прокормить только десятерых из нас, нас должно быть по крайней мере несколько тысяч — надеюсь, Вы понимаете почему.
Вот в какое положение попал я, Уильям Койн. Спрашивается, как мне (нам) быть? Нам позарез нужно как можно быстрее сколотить на этой машине капитал, а между тем мы намертво застряли во временном поле. Каким же образом мы сумеем это провернуть? Мы только и делаем, что встречаемся друг с другом, приходится до одури каждому объяснять все заново, и каждый из нас уже на пределе. Пожалуйста, если Вы не сможете сами этого сделать, будьте так добры, попросите одного из Ваших авторов написать обо мне (нас) рассказ и поскорей выслать нам деньги. Очень уж нам всем тут худо.
С надеждой
УИЛЬЯМ КОЙН
Перевод с английского С. Васильевой.
РОБИН СКОТТ
ТРЕТИЙ ВАРИАНТ
[25]
В то утро перед отправлением Джонатан Берк задержался в сроей конторе при Нью-Чикагской галерее,
чтобы ознакомиться с новыми приобретениями разведки времени из Колорадской пещеры и продиктовать несколько
писем в диктофон. Попыхивая сигаретой, он ожидал, пока аппарат выдаст исправленные копии, просмотрел
их, подписал и передал секретарю, чтобы тот отправил их по назначению, после чего вышел из коридора Галереи
к станции междугородных экспрессов. Здесь он показал контролеру сертификат стерильности и разрешение
на свободное передвижение и оставил отпечатки пальцев на пластиковом диске с обычным чувством раздражения,
которое вызывали у него все эти процедуры бесконечных проверок. Подобно всем рациональным людям своего
времени, он признавал необходимость контроля за ростом населения, за передвижением отдельных лиц и т. д.,
и все же все это его злило. Он видел слишком много других эпох и других цивилизаций, и ему было трудно
подчиняться всякого рода проверкам и ограничениям.
Пока экспресс, пересекая кольцевые дороги по среднему скоростному уровню, мчался к промежуточной
станции в Цицеро, чтобы оттуда сделать двадцатиминутный рывок к Сент-Луису, Берк расслабился и под влиянием
ускорения глубоко погрузился в мягкое кресло. От проблемы, которая мучила его с утра, мучила каждое утро
— и каждый день и вечер вот уже несколько месяцев, — больше нельзя было просто отмахнуться. Сейчас, на
время избавившись от всех отвлекающих дел, которые до сих пор принимал как спасение, он должен был наконец
взглянуть правде в глаза. С выражением горечи на лице и с отвращением к самому себе за недостаток умственной
дисциплины Берк вздохнул, закинул руки за крупную, почти квадратную голову и, уставившись невидящим взглядом
в закругленный потолок кабины, снова начал беспокойный внутренний диалог.
„Какого черта, Берк! Выбор достаточно прост. Даже очень прост. Перед тобой два — пересчитай по
пальцам! — два выбора. А: ты принимаешь пост помощника директора Галереи и больше не участвуешь в разведках
времени; Б: ты отказываешься от директорства и предпочитаешь вести разведки во времени. Как видишь, выбор
прост. Если ты останавливаешься на первом варианте, тебя не трясет, как паршивого пса, всякий раз, когда
ты подхватываешь какой-нибудь немыслимый вирус, о котором в твое время никто и не слышал; в тебя не стреляют
из луков мавры XVI столетия и ты не попадаешь в переплет между враждующими партиями в итальянских войнах
XVIII века; тебе не приходится полгода мерзнуть в ледяном баварском подвале, чтобы собрать хоть какое-то
подобие действующего антигравитатора даже без помощи паяльника; ты не чувствуешь себя постаревшим на
полгода или даже на целый год каждый раз, когда возвращаешься после часовой работы.
Но этого мало. В первом случае ты сидишь в покое и уюте, и пусть с маврами сражается какой-нибудь другой йеху; ты получаешь солидную прибавку к окладу и статус класса II; у тебя появляется возможность управлять музеем, как это давно уже следовало бы делать; ты можешь встретить приятную девушку и заключить с ней временный контракт, а может быть, даже получить генетическое разрешение и жениться! Как было бы хорошо иметь своих детишек, а ведь ты не становишься моложе, Берк. Ты стареешь, Берк, и стареешь быстро.
Это первый вариант.
Вариант второй. Ты продолжаешь разведки времени. Ты болеешь. Тебя пытаются убить. Ты все время
кочуешь. И вскоре ты уже не чувствуешь себя дома даже в своем времени, потому что перемещаешься в десятки
других эпох. Ты перекатиполе. Да, все это так, зато ты свободен. Ты один из шестнадцати человек — самым
тщательным образом отобранных и прошедших самую интенсивную тренировку среди всех людей на Земле, — ты
из группы разведчиков времени. Ты работаешь в невероятных условиях, и ты страдаешь. А что получаешь взамен?
В отдельные отрезки жизни — когда ты находишься вне своего времени, вдали от своей цивилизации — ты живешь
свободно, без всяких проверок. Пусть ненадолго, но ты становишься самим собой.
Да, Берк, решение простое. А или Б.
И не какие-нибудь А и Б. А именно эти А или Б“.
Экспресс миновал Сент-Луис и устремился на юг, к Кейро. До пункта назначения Берка оставалось около пяти минут.
Ускорение прекратилось. Берк выпрямился в кресле и невидящим взглядом уставился на свое отражение
в двери кабины. Чем больше он бился над этой нелегкой проблемой, тем злее и пронзительнее становились
его серые, широко расставленные глаза под черными кустистыми бровями. Он испытывал растущий бессмысленный
гнев. И больше всего злила не сама необходимость выбора, а то, что, избирая один вариант, он должен был
полностью отказаться от другого. Он хотел получить пост помощника директора, очень хотел, но одна мысль,
что тогда придется раз и навсегда забыть о путешествиях во времени, была ему почти физически невыносима.
„Почему человек не может заниматься и тем и другим? — думал он с бессмысленным раздражением. — Почему
человек должен отказываться от одного любимого дела ради другого любимого дела?“.
