Когда взошло солнце (СИ) - Крат Павел Георгиевич
Ужин закончился, Глэдис представила меня собранию и я начал свою речь.
— Дорогие товарищи! Вы живете в том раю, о котором мечтало человечество прошлых тысячелетий, — говорил я. — Рожденные в новых условиях благополучия, в царстве разума и братства, вы, быть может, и не осознаете ту неизмеримую цену, которую заплатило человечество за ваше общественное устройство. Вы — словно дети разбогатевшего батрака. Прошлые поколения страдали, терпели, погибали, пока не подготовили почву для этого рая. Я счастлив, что вы его достигли, а еще больше радуюсь тому, что вы не остановились на месте, не удовлетворились определенными достижениями, но идете дальше и расширяете завоевания, начатые разумом тысячи и тысячи лет назад. Чтобы вы понимали отличие ваших условий жизни от наших, я приведу для вас несколько картин из прошлого.
И я начал рисовать эти образы:
— Далеко в Карпатских горах, где громоздятся по склонам столетние ели, в задымленной хатке, похожей на логовище зверя, родился ребенок. Родился под проклятия отца — ведь в хате появился лишний рот. Мать затыкала рот новорожденному куском хлеба, а сама должна была идти на работу, на барщину… Но все же ребенок вырос. Пас гусей, потом телят, потом скотину в лесу; немного ходил в школу, затем попал на то же господское поле, что отняло жизнь у его отца. Летом тяжелый труд, зимой голод и холод были постоянными спутниками Петруся… Говорили, что едва стукнет ему двадцать лет, заберут его в армию…
Как птицы перед наступающей зимой улетают на юг, бежали парни из своего карпатского плена в далекую, неведомую им Канаду. Убежал и Петрусь…. И вот он в Квебеке, блуждает по улицам, никому не известный, никому не нужный, без знания языка, без гроша в кармане… И начались его страдания в этой свободной стране… голод, непосильный труд и муки, муки без конца… Страх за существование гнал его все дальше и дальше на далекий Запад. Там он взялся за науки, пытаясь хоть так себя спасти. Но и науки давались нелегко. Приходилось кровавым потом зарабатывать летом, чтобы учиться зимой. Никто не помогал, никто не сочувствовал, никто не приходил с словом утешения. Те, что уже взобрались повыше, видели в нем лишнего конкурента, а другие, из лагеря рабов-наймитов, завидовали и ненавидели.
И сейчас тот же Петрусь снова очутился в той же Канаде… Но какая перемена! Его приветствуют, кормят, за ним ухаживают, его лечат, и не потому, что он что-то из себя представляет… нет, только потому, что он человек и попал к людям, к людям новой высшей эпохи — эпохи коллективизма.
Понимаете ли вы теперь, дорогие мои, разницу между вашими и моими временами? — так закончил я свою речь.
На глазах этих добрых созданий блестели слезы. Они засыпали меня сочувственными возгласами.
— Вашу речь слушал весь мир, — сказала мне Глэдис и показала на устройства в стене возле кафедры.
Потом начались развлечения. Заключались они в том, что несколько актеров выступили с пением, несколько поэтов и поэтесс продекламировали свои новые стихи, всемирно известный композитор сыграл специально написанный им для этого вечера этюд; один ученый-биолог предложил маленький доклад о своем изобретении, позволяющем продлить жизнь до двухсот пятидесяти лет; снова последовало хоровое пение и наконец, после десяти, гости начали разлетаться восвояси. Жившие поближе забрали к себе прибывших издалека; меня и нескольких гостей из Флориды Глэдис пригласила в свой дом.
IV
Я проснулся в семь утра. Слышал движение в доме: ходили, болтали, смеялись.
«Видимо, гости из Флориды давно проснулись. Может быть, готовятся к отъезду. Надо пойти попрощаться с ними», — и я стал одеваться.
— Товарищ Пит, вы уже встаете? — спросила Глэдис из-за двери.
Я ответил, что уже поднялся, и вышел в коридор. В окна врывались розовые лучи утра. Глэдис указала мне дверь в ванную комнату. Там было несколько товарищей из Флориды. Они купались, делали друг другу массаж, брились и занимались гимнастикой. Приняли и меня в свой круг. Глянув на себя в зеркало, я с удивлением отметил, что уже не выгляжу той пожелтевшей египетской мумией, какой был вчера. Новые товарищи посмеялись над тем, как внимательно я себя разглядывал, и заверили, что через несколько дней я стану таким же здоровым и крепким, как они.
Когда мы закончили свой туалет и вышли из купальни, я спросил:
— Вы сейчас уезжаете домой?
— Нет.
— Тогда почему вы так рано встали?
— В семь мы все обычно уже на ногах. Знаете, как говорится: «Кто рано встает, тому бог подает».
— Оно и правда. Но в мое время рабочие и фермери вставали в пять и мало что с этого имели, — заметил я.
— Потому что они не работали на себя, — ответил один из флоридцев.
Глэдис позвала нас завтракать.
Ее дом был обставлен не хуже жилища Ласси, однако чувствовалось присутствие врача: на бюро в гостиной стоял, оскалив зубы, человеческий череп, в углу находился шкаф с блестящими медицинскими инструментами, на стене большая картина, изображающая девушку с лучезарным, как солнце, щитом; за ней укрывалось человечество, а от светлых лучей ее щита разбегались во все стороны черные силы болезней. Стены были украшены и венками из пшеницы. Сидя за столом, я спросил о них Глэдис.
— Это мой отец… Он влюблен в зерно.
— Я бы хотел с ним познакомиться, — сказал я.
— Он сейчас на севе в прериях в качестве главного агронома северо-западного земледельческого района… Но мы надеемся, что не сегодня-завтра земледельцы прилетят домой.
После завтрака флоридцы куда-то телефонировали, спрашивали Глэдис о каких-то «рабочих крыльях» и потом гурьбой поднялись на крышу дома, говоря, что улетают на работу. Глэдис также нарядилась во что-то подобное бывшим комбинезонам и походила теперь на розового младенца. Она тоже готовилась к работе.
Я не мог оставаться трутнем среди этих трудолюбивых пчелок. Сказал, что тоже хочу что-нибудь делать.
— Вы еще на положении больного, — ответила мне Глэдис.
— Какой же я больной? Если я не способен выполнять тяжелую работу, поручите мне что-нибудь детское.
— Мы летим на склады разгружать ящики с апельсинами, которые мы вчера привезли с собой, — сказали флоридцы. — Летим с нами!
— Хорошо, — согласилась Глэдис. — А после работы я покажу Питу наши фабрики и склады.
Я думал, что мы снова полетим на самолетах, но на крыше увидел, что мои товарищи вынесли из расположенной здесь же будки какие-то устройства, похожие на крылья, и прицепили их друг другу на спины. Эти крылья были сработаны наподобие крыльев майских жуков: одна пара оставалась неподвижна и поддерживала летунов в воздухе, а другая, подвижная, обеспечивала полет. Мотор устанавливался у летуна на спине и закреплялся ремнями, пропущенными под мышки.
— А почему вы не летите на обычных самолетах? — спросил я, когда и на меня надели крылья.
— Самолеты слишком большие, и когда на работу съезжаются несколько тысяч человек, их негде поставить.
Мне показали, как приводить крылья в движение и направлять полет вверх и вниз. Шестеро флоридцев и Глэдис взлетели с крыши, как сказочные ангелы. Мне было боязно. Они кричали, чтобы я летел за ними. Тогда я нажал пуговку, крылья задвигались и понесли меня вверх. Глэдис помчалась за мной, стараясь на лету обучить меня управлению ими. Наконец я выровнял лет. Через несколько минут мы были уже на крыше фруктового склада в прерии Сумас.
В направлении бывшей границы Соединенных Штатов тянулась шеренга многоэтажных зданий, над крышами которых висели в воздухе огромные грузовые корабли-самолеты. Как рой птиц, со всех концов долины Фрейзер трудовой люд слетался на работу. Приземляясь на крышах, работники весело здоровались друг с другом, сбрасывали крылья и затем, как солдаты, занимали места в своих отделениях.
Еще вчера мне казалось, что этот народ не знает никакого порядка. Но сейчас я увидел, что у них царит такая дисциплина, до которой моим временам было далеко. Услышал, как стали называть имена кандидатов.
Похожие книги на "Когда взошло солнце (СИ)", Крат Павел Георгиевич
Крат Павел Георгиевич читать все книги автора по порядку
Крат Павел Георгиевич - все книги автора в одном месте читать по порядку полные версии на сайте онлайн библиотеки mir-knigi.info.