Черный воздух. Лучшие рассказы - Робинсон Ким Стэнли

Все шло в соответствии с моим планом, и вы можете подумать, что я себя чувствовал на высоте, однако на самом деле я нервничал даже больше, чем утром. И все потому, что мы приближались к стойке Королевской непальской авиационной компании…

Когда я подошел к стойке узнать про наш рейс, дежурная сказала, что его на сегодня отменили.

– Что? – заорал я. – Как отменили? За что?

Дежурная за стойкой была, наверно, самой красивой женщиной в мире. В Непале это случается постоянно – идешь, например, мимо крестьянки, собирающей рис, а она вдруг поднимает голову, и лицо у нее ну прямо как на обложке «Космополитена», только вдвое красивее и без вампирической косметики. Наша дежурная могла бы заработать миллионы, демонстрируя модели одежды в Нью-Йорке, но она едва говорила по-английски, и в ответ на мой вопрос «За что?» ответила:

– Идет дождь.

Затем повернулась к следующему в очереди.

Я сделал глубокий вздох. «Помни, – подумал я, – ты имеешь дело с Королевской непальской авиационной компанией. Что бы в таком случае сказала Красная Королева?» Я указал на окно.

– Дождя нет. Посмотрите.

Видимо, это было уже за пределом ее знаний английского. Она лишь повторила: «Идет дождь» и поискала взглядом своего начальника. Подошел высокий худощавый индус с красной точкой на лбу и вежливо кивнул.

– В Дж. идет дождь.

Я покачал головой.

– Прошу прощения, но я сам слышал на коротких волнах сообщение из Дж. Кроме того, вы можете взглянуть на север и убедиться, что никакого дождя там нет.

– В Дж. слишком мокрая посадочная полоса. Там нельзя садиться, – парировал он.

– Прошу прощения, но вчера там дважды садились самолеты, и никакого дождя с тех пор не было.

– Самолет не исправен.

– Прошу прощения, но у вас там стоит целая эскадрилья небольших самолетов, и, когда один ломается, вы его просто заменяете другим. Я сам знаю: меня однажды пересаживали здесь из одного самолета в другой три раза.

Последняя реплика произвела на Сару с Натаном гнетущее впечатление. Однако наш разговор привлек внимание начальника над нашим начальником – появился еще один худощавый индус с серьезным выражением лица.

– Полет отменен, – заявил он. – По причинам политического характера.

Я снова покачал головой.

– Пилоты КНАК бастуют только на рейсах в Луклу и Покхару. Только на этих двух направлениях и набирается достаточно пассажиров, чтобы забастовку кто-нибудь заметил. – Мои страхи по поводу истинной причины отмены рейса медленно подтверждались. Сколько пассажиров летит этим рейсом?

Все трое служащих авиакомпании пожали плечами.

– Полет отменен, – сказал первый начальник. – Попробуйте завтра.

Теперь я понял, что моя догадка верна. Они набрали меньше половины пассажиров и решили подождать до завтра, чтобы самолет был полон. (Может быть, завтра кто-то даже не сможет улететь, но им-то какое дело?) Я объяснил положение Натану, Саре и Будде, и Натан тут же бросился к стойке, требуя, чтобы самолет вылетел по расписанию. Начальники подняли брови, словно решили, что вот сейчас-то и начнется самое веселое, но я его сразу оттащил. Пытаясь дозвониться своему другу в туристическое агентство, я объяснил Натану, что для азиатских бюрократов доведение разгневанных пассажиров до помешательства – это излюбленный вид спорта (или, может быть, правильнее сказать, искусство). После третьей попытки я наконец дозвонился. Ответила секретарша:

– «Йети Трэвлс». Вас слушают.

Я даже вздрогнул, потому что успел забыть название компании. Но тут трубку взял Билл, и я вкратце обрисовал ему ситуацию.

– Опять заполняют самолеты? – рассмеялся он. – Я им сейчас напомню про ту группу из шести человек, которая должна была лететь вчера, и думаю, это вас выручит.

– Спасибо, Билл.

Я решил выждать пятнадцать минут. Все это время мы с Сарой успокаивали Натана, а Будда стоял у окна и разглядывал взлетающие и садящиеся самолеты.

– Нам непременно нужно улететь сегодня, – твердил Натан. – Во второй раз обмануть их уже не удастся.

– Мы знаем, Натан.

Вернувшись к стойке, я обратился к дежурной:

– Будьте добры, я бы хотел получить посадочные документы на рейс номер 2 до Дж.

Мне без задержки выдали документы. Двое начальников стояли чуть поодаль и старательно избегали моего взгляда. Обычно я на такие фокусы не обращаю внимания, но из-за Будды я был немного на взводе и потому, заполучив наконец документы, спросил – громко, чтобы слышали оба начальника:

– Отмен больше не будет, а?

– Какие отмены?

Я счел, что этого достаточно.

XVI

Конечно, посадочные документы – это всего лишь бумага, и, когда в маленький двухмоторный самолет сели только восемь пассажиров, я снова начал нервничать. Однако самолет взлетел по расписанию. Когда мы поднялись наконец в воздух, я откинулся на спинку кресла, и облегчение накатило на меня, словно поток воздуха от пропеллера. До этого момента я даже не понимал, насколько сильно нервничал. Натан и Сара, сидевшие впереди, улыбались и пожимали друг другу руки, а Будда сидел рядом со мной у окна, разглядывая долину Катманду или, может быть, сияющие круги пропеллера – трудно сказать. Но держался он просто потрясающе и был абсолютно невозмутим.

Затем мы оставили позади зеленые террасы долины Катманду, в совершенстве своем чем-то напоминающие толкиеновское Средиземье, и полетели над горами на север, в край снегов. Остальные пассажиры – четверо британцев – охали и ахали, разглядывая в иллюминаторы божественные пейзажи, и совершенно не обращали внимание на то, что один из туристов выглядит в высшей степени странно. Здесь никаких осложнений. Когда самолет набрал высоту, в салоне появился стюард и предложил нам маленькие, завернутые в бумажки леденцы, как в других авиакомпаниях предлагают спиртное или закуски. Выглядело это очень мило – словно дети, играющие в авиакомпанию. Такое сравнение тоже может показаться очень трогательным – пока не вспомнишь, что летишь с этими чудаками на высоте 17 000 футов, и они должны перебросить тебя через самые высокие в мире горы, чтобы потом посадить самолет на самый маленький в мире аэродром. Разумеется, ощущение трогательности происходящего тут же пропадает, остается лишь сделать глубокий вздох и постараться не думать о нисходящих потоках воздуха, страховке, усталости металла и загробной жизни…

Я наклонился вперед, надеясь, что остальные пассажиры не заметили, как Будда проглотил свою конфету вместе с оберткой. Возможно, те двое, что сидели через проход от нас, и заметили, но это были британцы – даже если им показалось, что Будда выглядит как-то странно, они не подали виду и вообще перестали смотреть в его сторону. Все, как положено.

Спустя некоторое время появился стюард, сказал: «Пожалуйста, не курить», и самолет, нырнув вниз, понесся прямо на гряду особенно острых заснеженных пиков. Никакой посадочной полосы я не видел, да и сама идея, что здесь может быть аэродром, казалась просто абсурдной. Я снова сделал глубокий вздох. Сказать по правде, для меня летать – хуже нет.

Некоторые из вас, возможно, знают аэродром Лукла в предгорьях Эвереста. Он расположен на одной стороне ущелья Дудх-Коси, где травяная поляна длиной всего двести ярдов поднимается под углом градусов в пятнадцать и упирается прямо в отвесную скалу. Когда самолет приземляется на этом аэродроме, вам видно только эту стену, отчего кажется, что вы вот-вот в нее врежетесь. Однако в последний момент пилот задирает нос машины вверх и сажает ее на поляну. Самолет, разумеется, нещадно трясет на буграх и кочках, но из-за большого наклона полосы он очень скоро останавливается. Короче, удовольствие не для слабонервных: люди, которым довелось такое пережить, случалось, вдруг обретали веру или во всяком случае переставали летать.

Однако самое ужасное заключается в том, что у непальской авиакомпании есть еще по крайней мере дюжина аэродромов, которые гораздо хуже, чем в Лукла, и, к несчастью, аэродром Дж. стоит в этом списке чуть ли не первым. Прежде всего он начал свою жизнь вовсе не как аэродром: поначалу это было просто ячменное поле – одна терраса среди многих подобных ей на склоне горы над деревней. Ее слегка расширили, поставили в конце шток с полосатым ветровым конусом, и все. Ну, разумеется, убрали ячмень. Проще не бывает. Кроме того, посадочная полоса размещалась в довольно глубокой долине – около пяти тысяч футов. Вертикальная стена в миле от аэродрома с одной стороны и пропасть – с другой, тоже в миле от полосы. Ни одному нормальному человеку не пришло бы в голову ставить аэродром в таком месте – эта убежденность крепла во мне все десять тысяч футов, пока мы падали в долину. Потом самолет выровнялся и полетел вдоль крутого склона так близко, что, будь у меня желание, я бы легко определил, сколько там соберут ячменя с гектара. Мне подумалось, что надо бы успокоить Будду, но он в это время выковыривал из пепельницы мой фантик от конфеты и не хотел отрываться от дела. Видимо, в жизни снежного человека тоже есть свои преимущества… Потом я заметил посадочную полосу, прямо у меня на глазах она росла – и выросла до размеров деревянной линейки, – а потом мы приземлились. С пилотом нам повезло: самолет подбросило всего два раза, и, когда он наконец остановился, до стены оставалось еще несколько ярдов.