Альтер эво - Иванова Анастасия

Перед глазами плавала алебастровая белизна… Слишком ярко освещенная алебастровая белизна. Марк поморщился от рези.

Потом он обнаружил, что на деле не открыл глаза, а только подумал об этом. Вот сейчас… Сейчас уже открыл, да. Яркая белизна, чтоб его.

– Вы меня слышите? Как чувствуете себя?

Из белизны выплыла говорящая голова. Сосредоточившись, Марк осознал, что позади головы парит огромный диск лампы, обрамляя голову нимбом, отчего смотреть на нее было больно.

– Отвратительно.

Голова хмыкнула. Одновременно Марк почувствовал, как с его локтевыми сгибами, запястьями и пальцами проводят какие-то манипуляции. Рядом что-то мерзко пищало. Монитор жизненных показателей?

– Должно было быть хуже, честно вам скажу. У вас две ножевые раны, одна довольно глубокая, большая кровопотеря. Но самое скверное то, что лезвие, очевидно, послужило механизмом доставки нейротоксина. – Выражение лица освещенной с затылка головы было не разобрать, но в голосе ее послышалось явное осуждение: – Крайне неспортивно.

На голове – точнее, на лице, – была медицинская маска, и какая-то часть сознания Марка весело пустилась в спекуляции по поводу предлагаемой подобным аксессуаром анонимности и еще до следующей реплики почти успела сочинить половину остросюжетного романа «Убийство в помещении, где велась дуговая сварка».

– Нейротоксина? – Несмотря на то что каждое второе слово медика доходило до него со световой задержкой, Марк все же попытался сесть на постели.

– Ну-ну-ну. Вам еще рановато. Лежите, пожалуйста.

– Жить-то буду?

– Кто может сказать – в нашей-то альтернативной вселенной? – философски изрек медик и добавил: – Секундочку. Не уходите никуда.

Через секундочку, наполненную все тем же мерзким пищанием, алебастровой белизной, светом и прочими отвратными ощущениями, рядом послышались какие-то новые звуки.

– Итак! – это снова был врач, бодрый и деловитый. – Поскольку запрос поступал с разных сторон, отвечу всем сразу. Он будет жить! Так что, пожалуйста, не проводите больше на территории лечебного учреждения акций, подобных той, что устроили в коридоре. И на лестнице. И затем во дворе. От всего штата парамедиков нашей больницы – заранее горячая вам благодарность.

В ответ послышался какой-то бубнеж. Поднимать веки было слишком напряжно, но Марк, поднатужившись, определил, что слышит голос Бубна – удрученного Бубна, даже раскаивающегося Бубна, насколько существование такого Бубна в принципе допускается теорией.

– Спасибо… Спасибо вам. Извините за… Ну, извините.

А этот голос все же заставил его открыть глаза.

Рядом с медиком парили две новые головы: повинный Бубен и взволнованная Инта:

– Ты как себя чувствуешь?

Господи ты боже. Марк снова попытался сесть, в то время как врач возобновил возню с его запястьями, пальцами, венами и медицинской карточкой.

– Малышок… – Язык во рту распух и еле шевелился. – Ну какого косого ты здесь делаешь, а? Я же просил.

– И я тоже просил, мужик, – хмуро покивал Бубен. – А она ни в какую. Эти щелкунчики когда приехали – думал, мешаться под ногами будет девка. Но она ничего, знаешь, молодцом. Помогла даже.

Электронный писк резко зачастил: Марк почувствовал, как в кровь хлещет адреналин, и на сей раз это помогло-таки ему сесть прямо.

– Щелкунчики?

– Угу. – Бубен задумчиво потер щеку, и Марк только сейчас разглядел на ней ссадину – кастет? Гравиевые перчатки? – Уж не знаю, кого хотели, тебя или ее. Но ты не парься, с ними уже все. Ты же для этого звонил, да?

От прилива нежности Марк едва снова не обмяк на постели. Вот в этом весь Бубен, понимаете ли: сначала покрошит человечков, а потом поинтересуется, то ли от него требовалось.

– Спасибо, Бубен. Спасибо, дорогой.

– Что спасибо-то? – Бубен наморщил нос. – Я того раза в луна-парке не забыл и не забуду.

– Ты уже сто раз за него рассчитался.

– Тебе мозги отшибло? – Бубен покосился на медика, словно советуясь по этому вопросу с ним. – Ты мне тогда жизнь спас. За такое не рассчитаешься никогда. Я и пытаться не собираюсь.

Доктрина выживальщиков, вспомнил Марк. Жизнь – превыше всего. Вот же славная религия.

– Уважаемые, ваши взаимные чувства вызывают во мне искреннее восхищение и одобрение. – Медик, наконец, оставил в покое онемевшие члены Марка и вежливо, но твердо оттеснил гостей подальше от койки. – Но потерпевшему требуется покой. Жить-то он будет, но насчет восстановления нейронных связей я бы еще подумал: мне там придется похимичить кое с чем – в прямом смысле слова, и как раз об этом была моя докторская, удивительное совпадение.

Напрягшись до последней степени, Марк идентифицировал медика как того самого интерна, принявшего его при поступлении. Потом зрение с явственным щелчком в голове обострилось, и он с легкостью различил буквы на прицепленном к белому халату бейдже – «Н. Рашевский, д. м. н., зав. каф., почет. чл. Академ.» и что-то еще совсем мелко на других языках.

– Слушай, Бубен… – внезапно сообразил Марк. – А… кого-то знакомого среди этих щелкунчиков ты видел?

Друг помотал головой и положил ладонь Инте на плечо.

– Не волнуйся. Она пока со мной побудет.

– Да сейчас тебе, – огрызнулась Инта. – Пока я побуду, где захочу.

– Дети, дети! – Врач раскинул руки и пошел на них, оттесняя к дверям.

Лишь когда Инта с Бубном были вытолканы взашей, до Марка дошло, что теплая лапка в его руке, которая сжимала его пальцы до сих пор, принадлежала вовсе не медику. И, хочется верить, не Бубну.

После этой обнадеживающей мысли он снова запрокинулся куда-то назад – и в поток.

Только сейчас Майя осознает, что над головой уже какое-то время слышится рокот.

Вертолеты, думает она рассеянно, в прошлый раз у них не было вертолетов. Хотя в прошлый раз это и были не они, но какая разница.

Эль Греко смотрит на нее нейтрально – то ли ждет чего-то, то ли вспоминает, покормил ли рыбок.

Зато тревога вороны Марка заметно нарастает: она делает несколько смешных прыжков по земле, вертит головой, затем подскакивает, взлетая, держа курс на ветку, но после передумывает и снова приземляется ей на плечо:

– Крр… Тебе не пора линять, а? Тут ситуация какая-то нездоровая.

Это точно. Теперь Майя видит его – вертолет. Он зависает над полем, между ними и стоящим на обочине транспортом, медленно снижается.

– Она уже достаточно раз линяла, – замечает Эль Греко, которого вовсе не спрашивают. – Возможно, пора уже расправлять крылья.

– И как они каждый раз меня находят… – бормочет Майя, не сводя глаз с машины, не делая ни одного шага, потом косится на ворону у себя на плече. – А, ну да…

– Что? – Марк топорщит мелкие черные перышки на шее. – Да кто ж такой на тебя охотится-то? Я тебя нахожу, потому что я ретривер, а… – Птица резко затыкается.

Майя смотрит, как из вертолета выпрыгивают и черными тараканами разбегаются прочь люди. Водолазы? Кажется, да. Она очень устала за сегодня.

– Кажется, я еще вижу немножко вперед, – делится она, поднимая беспалую руку к вороне Марку и рассеянно поглаживая птицу. – Во времени, в смысле. Я не совсем уверена, но… По-моему, у тебя там будет конец света. Вижу тебя в твоей рубашке оранжевой, и ты… Тонешь, что ли?

Ворона смотрит на нее как баран на новые ворота.

– Не бери в голову, – говорит Майя. – Это нормально. Я всегда конец света вижу. Ты просто… Ну, постарайся не утонуть в ближайшее время.

Черные водолазы уже настолько близко, что она различает их черты. Бегущий впереди – со стволом наизготовку, все дела, – это тот же самый, что был у гаражей. С неприятным лицом. С дикой, вымораживающей улыбкой голема. Тот самый, который тогда сказал ей…

– Ах ты, сука…

Водолаз видит их между березок. Эль Греко не поворачивает головы, а вот ворона Марк на плече у Майи вдруг страшно напрягается, пригибает голову и вглядывается в водолаза, на физиономии у которого и в этот раз блуждает мерзкая эта улыбочка.