Сорока на виселице - Веркин Эдуард

Уистлер все еще пытался раздавить колбу.

– Пойдем.

Уистлер поднял несколько самолетов, сложил пополам, спрятал в карманы комбинезона.

– Ну пойдем. Но лучше побыстрее… Где ты хочешь найти воск?

Я направился к выходу из лаборатории, Уистлер догнал.

– Если встретим Штайнера, скажем ему, что ищем Барсика. Барсик опять сбежал, а мы его опять ищем.

– С чего ты решил, что мы его встретим? И ты хотел с ним поговорить…

– Я хочу с ним поговорить… но не сейчас. Скажем, что ищем Барсика, Барсик опять сбежал… Погоди…

Уистлер остановился.

– Погоди…

Уистлер выглянул в коридор.

Он стоял и смотрел, направо смотрел.

– Зеленое… опять…

– Что?

– Барсик опять… так где взять воск?

Мы оставили оптическую лабораторию, спустились в низкий холл, покинули здание Института и двинулись к кораблю. Он, как всегда, висел над землей, и в свете набирающих пурпур облаков сам светился пурпурным, сверху. Не полет.

– Похоже…

– Что?

Шагали медленно.

– Ты когда-нибудь бывал на Порт-Филлипе?

– Нет…

– Там такие же облака, поразительное совпадение, как такое может быть… Поразительные совпадения преследуют меня с детства, поэтому я занялся синхронной физикой.

Уистлер рассуждал, глядя на облака.

– Если представить, что Совет даст разрешение на проведение опытов, если допустить… Скажем так, пусть in silico… я ведь думал про это, поразительное совпадение… Задать требуемые параметры несложно, это умели давно, зато раскрывается широкий… нет, широчайший простор для моделирования!

Это не очень-то гуманно.

Мы приближались к кораблю.

– Ян, ты же умеешь задавать вопросы… Прелюбопытное, кстати, качество, ты всегда умел задавать вопросы? В детстве ты любил задавать вопросы?

– Я не помню. Мы часто дрались с братом, я раздражал его…

– Как его зовут?! Почему дрались?!

Уистлер остановился и схватил меня за руку.

– Я интересовался рыбами, а он тоже стал ими заниматься, хотя ему было все равно, а я любил рыб…

– Кассини, Шуйский и Шнайдер! – воскликнул Уистлер. – Они же…

Уистлер перешел на шепот:

– Они в высшей степени подозрительны! Разве такое бывает в жизни? Ты встречаешь человека, а он тебе рассказывает про каких-то медведей… Зачем мне знать про медведей?!

Уистлер двинулся дальше. Мы вошли в тень «Тощего дрозда», стало чуть холоднее.

– Или вот взять барьер Хойла, Ян, тебя никогда не смущал барьер Хойла?

– При чем тут барьер…

– Зачем после каждого вектора проводятся когнитивные тесты? Да, ты сейчас расскажешь про ангиопатию и тому подобное, аневризмы, разрастание турецкого седла… но это, в сущности, маскировка известного факта – с каждым вектором когнитивные способности снижаются. Чем шире ойкумена, тем глупее люди! Вселенная для дураков… Блаженные нищие, им все достанется… как там еще… И все-таки его ирония неистощима…

– Кого?

– Великого корзинщика, так, кажется… Кстати, это весьма изящно объясняет парадокс Ферми – блаженны и слабоумны, браво, браво… Синхронная физика создала очередную проблему… Сойер… он ведь мог это предвидеть, мог…

Уистлер покачал головой.

– Что предвидеть?

– Вот! – Уистлер указал пальцем в сторону горизонта. – Барьер Хойла! С чего мы решили, что синхронный привод позволит обойти барьер Хойла?! А если нет?! А если сила воздействия барьера пропорциональна пройденному расстоянию? На восьми векторах у многих из глаз течет кровь… А что будет на восьмистах векторах?! Причем непрерывных?! Пройденных разом, в миллисекунду?! Синхронная физика наполнит космос сумасшедшими!

Уистлер болезненно засмеялся.

– Может, так и надо? – спросил я. – Может, он настолько чужой…

– Да, да, не ad astra, но ad dementia…

С севера поднимались облака, ветер настойчиво ставил их друг на друга, они набирали тяжесть, влагу, облака меняли цвет, наливались синевой, когда заходящее солнце коснется земли, облака окрасятся пурпуром, вокруг станет пурпур.

– Куда мы идем? – спросил Уистлер.

– Вероятно, в будущее, – ответил я.

– Нет, ты не понял… Сейчас мы куда?

Я запрыгнул на грузовую аппарель.

– Поразительно, как это похоже на Порт-Филлип…

Трюм «Тощего дрозда» оставался в темноте, свет был вокруг нас, я шагал уверенно в свете. Вдоль боксов с книгами, вдоль боксов с приборами, к правому борту, мимо боксов с эталонами для репликаторов, мы пробирались через трюм, Уистлер молчал, иногда звал Барсика, останавливался, вслушиваясь в тишину.

Я отметил изменения, произошедшие в трюме, – странные устройства, предназначенные для нужд синхронных физиков, исчезли – ни шипастых серебристых елок, ни решетчатых башенок, ни спиралей, на их местах располагались предметы не менее необычные – изувеченные строительные роботы, гигантские металлические вентили, оплавленные и разорваные, острые обломки скал в человеческий рост. Балласт, догадался я. Полезная нагрузка постепенно извлекается из трюмов, и ее место занимает балласт. При расчете вектора для прыжка должна учитываться масса смещаемого объекта, изменение массы на плече вектора – это дополнительные вычисления, это время, и снова дополнительные вычисления, бесконечное внесение поправок, поэтому для возвращения проще забить трюмы камнями и металлом.

Мы обогнули балласт и вышли к прочному корпусу. Здесь тоже располагались боксы, тысячи боксов в несколько ярусов, двинулись вдоль них по направлению к носу.

– В чем-то ты прав, – говорил Уистлер. – Как ни странно, но до сих пор нет ни одного сколь-нибудь вразумительного осмысления универсума, хотя в библиотеках философии пространства отведены целые секции. Наши философы ожидаемо ошибаются с методом, они не смотрят в небо восхищенными глазами Аристотеля, они описывают ойкумену в узлах и футах, языком пьянчужки-лоцмана, может, в этом просчет? Может…

– Здесь, – я остановился.

Боксы. Стандартные. Я снял крышку ближайшего.

– Это пчелы? – растерянно спросил Уистлер. – Зачем… тут пчелы?

– Думаю, Реген готовят к колонизации. Пчелы всегда первые, насколько я знаю…

– Ты, наверное, прав…

Пчелы оставались неподвижны, Уистлер погрузил ладонь в рамки, в черную блестящую массу.

– Интересные ощущения… – сказал Уистлер.

Он извлек руку, на ладони осталась пчела, прицепилась. Живая, вяло шевелила лапками.

– Насколько нам известно, барьер Хойла пагубно влияет на насекомых, выживаемость один к двадцати… – Уистлер потрогал пчелу. – Что-то с делением кислорода… Интересно, она будет летать? Вопрос в том, полет пчелы – это полет или что-то другое… барахтанье… отталкивание от воздуха… Это надо проверить, обязательно, в библиотеке, трактат «О полете»… кто-то же должен в этом разбираться.

Уистлер поймал пчелу за крылья. Вселенную постепенно заполнят пчелы, комары и сумасшедшие. Уистлер подкинул пчелу. Она упала на палубу.

– Долгая Труди. Дружелюбна, трудолюбива, неприхотлива… Как добывают воск?

– Думаю, его срезают с рамок.

– Всех рано или поздно срезают с рамок…

Уистлер поднял пчелу, растер ладонями, понюхал.

– Никогда не думал, что они так пахнут… У них, оказывается, технический запах. Может, они, как Барсик, ненастоящие?

Уистлер зачерпнул из улья еще несколько пчел, смял их в кулаке, я смотрел на происходящее с недоумением.

– Ты сможешь отличить настоящую пчелу? – спросил он. – От ненастоящей?

– Нет… А зачем нужны ненастоящие пчелы?

– Не знаю… Они наверняка лучше работают. Больше приносят, меньше потребляют… Не жалят. На Регене у пчел не будет врагов, зачем им жало? Но вот как понять, настоящая она или нет…

Уистлер приложил кулак к щеке.

– Нет, непонятно… Надо обязательно обдумать этот вопрос, это интересно… Сюда бы Сойера, ему бы понравилось… Спасибо, Ян, теперь я знаю, где раздобыть воск.

Уистлер аккуратно закрыл крышку улья, затем крышку бокса.

– Кстати, я видел у реки цветочки… похожие на ноготки… так что не исключено, что наши пчелы тут преуспеют. Лет через пять можно будет попробовать регенский мед, он будет горек, тягуч, прекрасен…