Ознакомительная версия. Доступно 34 страниц из 167
Часть вторая
Охота на меня
Фантазия сама по себе, по-видимому, аморальна и жестока, как ребенок: она увлекается ужасным и смешным.
Карел Чапек
I. Баллада о великой суете
(Эрзац-пролог-2)
Все создается второпях.
Миры – не исключенье.
Бегом, вприпрыжку, на ходу,
В заботах и делах,
Куда-то шел, спешил, летел,
Пил чай, жевал печенье,
Случайно сделал лишний жест,
Тяп-ляп – и ты Аллах.
Мир неуклюж, мир кособок,
В углах и заусенцах,
Его б рубанком! Наждаком!
Доделать! Довести! —
Но поздно. Отмеряя век,
Уже забилось сердце,
И май смеется, и февраль
Поземкою свистит.
Кто миру рожицу утрет
Махровым полотенцем,
Кто колыбельную споет,
Дабы обрел покой?
Ты занят множеством проблем,
Тебе не до младенца,
И мир твой по миру пойдет
С протянутой рукой.
Подкидыш, шушера, байстрюк,
Готовый в снег и сырость
Бродяжить, драться, воровать,
Спать у чужой двери, —
А время в бубен стук да стук,
А мир, глядишь, и вырос
И тоже наспех, в суете
Кого-то сотворил.
Мы миром мазаны одним,
Миры, мы умираем,
Смиряем, мирим, на Памир
Карабкаемся, мор
В муру мечтаем обратить
И в спешке, за сараем,
Из глины лепим новый мир,
Как суете письмо:
«Спешу. Зашился. Подбери.
Авось не канет в Лету.
Твой Я».
II. Великий хлопчатобумажный путь
Я бреду сквозь пьяный почерк.
То, с чем бился этой ночью,
От корней до твердых почек
Покрывает гладь стола.
Макс Сергеев
Из кустов, сопя, выбрался дикий хрыч. Рыло зверя было в пуху: разоряя гнезда, обуян жаждой полакомиться яйцами скобаря, хрыч всегда рисковал напороться на кладку голенастых пигалиц, – клювы, когти и адова уйма гордыни. Заполошное хрюканье всколыхнуло ельник, осыпав дождь иголок; хрыч излил тоску-печаль, после чего вразвалочку двинулся прочь.
– Ой, – выдохнула Аю, прячась за поваленным стволом. – Здоровый какой…
Бут-Бутан молчал. Он до сих пор не отвык бояться встречи с чужим насилием, бояться не за себя, ибо Аю могла вспомнить. Пусть даже это было насилие жирной твари над пичугами. Крючок самострела поддастся и пальцу ребенка, а посему глупо пренебрегать мелочами. Когда позавчера девушка наконец пришла в сознание, Куриный Лев обнаружил, что у нее отшибло память. Не целиком – выборочно, и выбор был из наилучших. Взятие Дангопеи осталось для Носатой пустым звуком, пришлось все рассказывать по новой, и Бут-Бутан постарался, чтобы ни он сам, ни семья каменщика Джунгара не напомнили бедняжке о толпе насильников. Не было. Никогда. Ясно?! В силу крайней юности скверно разбираясь в девицах, он тем не менее предполагал, что по косвенным признакам, а также по синякам и царапинам, сошедшим не до конца, Аю может заподозрить неладное. Мучась необходимостью придумать объяснение на этот случай и бессильный сочинить правдоподобную байку, Куриный Лев втайне радовался, ибо Аю не заводила разговоров на опасную тему.
Ну и слава Лучшему-из-Людей!
Парень точно знал, кого следует благодарить за спасительную забывчивость Носатой. Там, в ложбине, после долгого ожидания увидев фигуру в мантии цвета морской волны, расшитой снежными лилиями, с говорящим обругаем на плече, Бут-Бутан сразу понял: свершилось. Вались, горы! Вскипай, моря! Земля, разверзнись! – они непременно дойдут до цели, ибо дух Лучшего-из-Людей указует им путь.
Оставался пустяк. Вернее, два пустяка.
То есть три.
Спасти Мозгача Кра-Кра из лап Алого Хонгра, отыскать недостающие части Лучшего-из-Людей и вернуться в Ла-Ланг, где настанет День Познания.
«Селезенкой чую, домой надо. Отчизна зовет. Ох, Кривая Тетушка, подай нежданную удачу! Вывези, милостивица!..» Оборвав мольбу на полуслове, Бут-Бутан навострил уши. От Великого Хлопчатобумажного Пути послышался топот – странный, отнюдь не конский, а скорее похожий на удары кулаками по доскам-боевкам, плотно обмотанным вервием из конопли. Он знал этот звук, его трижды гнали взашей из тайных школ «Обезьяны-на-Богомольце» и дважды – из семей, веками практикующих стиль «Прекрасного Далёка», славного секретами «гибкой Цыц»; но услышать гулкий, дробный грохот здесь, в дне пути от разграбленной Дангопеи?!
План рушился. Еще в городе, узнав, что Алого Хонгра, армейского мага тугриков, без промедления вызывают в окрестности Ла-Ланга, дабы противодействовать во время осады тамошнему чародею Нафири-су, владельцу Треклятой Башни, – Бут-Бутан сразу понял, что надо делать. Лететь в горшке-самолете или на пернатом трезубце маг не станет. Не захочет зря растрачивать силы перед опасной схваткой с Нафири-су. Значит, поедет в карете. А по выбоинам, буеракам и колдобинам Великого Хлопчатобумажного Пути особо не разгонишься. Если выбраться на сутки раньше и двигаться в нужном направлении, во время привалов тайком наблюдая за лагерем Алого Хонгра, то – ах, Кривая Тетушка! ох! ух!!! – может подвернуться случай для спасения Мозгача. Волшебникам тоже надо спать, есть, облегчаться…
Но карета, запряженная лошадьми, грохочет совсем иначе.
Неужели полетел в горшке?!
– Аю! Скорее! – махнув Носатой, чтоб поторапливалась, Куриный Лев ринулся к дороге. Позади раздавался треск сучьев и шорох листвы: это девушка неслышно кралась за спутником. Едва не скатившись в овраг, на дне которого кишело голодное жужло, больно ударившись плечом о ствол висельной осины, всполошив рой медучих шмелей и чудом избежав их жвал, сочащихся ядом, Бут-Бутан вылетел на склон дюны, откуда был хорошо виден ближайший поворот, и рухнул под защиту кудрень-лопуха. Вскоре на парня упала запыхавшаяся Аю, волнуясь грудью и толкаясь локтями, отчего Куриный Лев испытал удивительную смесь чувств, но разбираться в ощущениях было поздно – грохот «кулаков» надвинулся, оглушая, и на Пути возник армейский маг со свитой.
Алый Хонгр ехал в паланкине.
О дорогу же стучали не кулаки, а пятки носильщиков.
Впервые в жизни Бут-Бутан видел настоящих верблюдей – вьючных скороходов, выращиваемых особо искусными магами из детей-подкидышей. Верблюди оказались высокими, но не очень, лишь на голову выше самого Куриного Льва, зато ноги скороходов были чрезвычайно длинные, мосластые, с ороговелыми подошвами и коленками, похожими на кукиши великанов. На спине каждого мотался лохматый горб: верблюдь умело подсовывал его под рукояти носилок, смягчая тряску. Лица же оказались недоразвиты и слеплены наспех – клубень носа, влажные смородины глаз, а губастый рот трясется при каждом шаге.
– Ой, – снова сказала Аю.
Она увидела Мозгача: волшебник-заика сидел на плечах одного из двух заводных носильщиков, удобно примостив тощую задницу на горбу верблюдя. От обруча на шее Кра-Кра к паланкину тянулась медная цепочка.
Ознакомительная версия. Доступно 34 страниц из 167
