Украиский гамбит. Война 2015 (СИ) - Белозеров Михаил

Глава 2

Даже тряпье, которое нашел Игорь Божко, на этой смуглой чернобровой женщине выглядели, как на королеве. Ни на кого не глядя, она с изяществом переоделась в машине. Фигура у нее была дай бог каждой женщине. К тому же она, похоже, когда-то занималась спортом, и это тоже наложило на нее отпечаток с лучшей стороны. Сашка сразу повел нос по ветру. Костя, который едва сдерживал себя, тихонько заметил:

— Кончай дуру валять. Не хватало нам поссориться.

Сашка Тулупов покорно склонил стриженую голову и сказал:

— Есть, командир, не валять дуру.

Сергей очень серьезно подошел к командировке: купил на Ленинском камуфляжную форму с разгрузкой, подстригся под 'ноль' и даже сбрил усы. В таком виде он походил на 'черпака', и шансы его у этой женщины, на взгляд Кости, были ничтожны. Но он и сам, невольно косился в ее сторону. Не мог удержаться. Здесь на Украине женщины были какими-то особенными — длинногими, стройными, смуглыми и чернявыми, яркими, одним словом. В Питере, откуда Костя Сабуров был родом, такие женщины встречались крайне редко, были они в основном искусственными из косметических салонов, а здесь — натуральные и на каждом шагу. Везет же людям, думал Костя Сабуров, невольно думая об Ирке. Ирка была шатенкой с зелеными глазами. Костя считал, что ему не очень повезло, и последнее время заглядывался на кареглазых брюнеток. Но сейчас было не до романов, да и счастье, кажется, уже улыбнулось Божко. Костя даже не представлял, можно ли перейти ему дорогу.

Налет кончился так же внезапно, как и начался. Последняя мина взорвалась на перекрестке Университетской, не долетев до больничного забора каких-нибудь метров двадцати. По окнам и фасаду ударили осколки.

— Все! Больше не будет, — уверенно сказал Игорь, вылезая из-под машины отряхивая колени.

Костя очень удивился. Еще где-то грохотало. Еще рушились здания, а Игорь уже командовал:

— Вылезайте! Давай руку, Елизавета!

— Хорошее имя. А мы и не знали, — с огорчением вздохнул Костя, выбираясь из-под больничного крыльца, куда они с Саней залезли очень быстро — почти мгновенно, когда 'газель' застряла в больничных воротах. Он и сам было не против взять опеку над Елизаветой.

Пейзаж изменился. Тринадцатая школа горела, над крышей сквозь дым прорывались языки пламени, а здание госбезопасности за высоченным забором осталось целехоньким. Жилые дома через дорогу тоже горели, а в огромный квартал, который занимала железнодорожная больница вместе с госпиталем ППУ не залетело ни одного снаряда.

— Вот сволочи! — выругался Игорь. — На террикон залезли!

— Откуда ты знаешь? — спросил Сашка и даже открыл рот от удивления.

— Так это ж младенцу ясно, что бьет минометная батарея. А где ее удобнее всего установить?

— Ну? — не сообразил Костя.

— Я бы установил на терриконе! Во-первых, окрест видно километров на двадцать, а во-вторых, никто же не подойдет.

— А-а-а… — сказал он и посмотрел туда, куда показывал Игорь.

За крышами высоток и зеленеющими верхушками деревьев, в километрах трех торчали две рукотворные горы. Одна из них была почти срезана на одну треть, с вершиной, похожей на шпиль. Иногда там возникало облачко пыли, через пару секунд раздавался вой снарядов.

— Вон с того, ближнего и бьют, — уверенно сказал Игорь. — Там наклонная дорога и круговая площадка на триста шестьдесят градусов. Пуляй, не хочу. Всю ночь должно быть мины таскали.

— С чего ты решил? — спросил Костя.

— Я здесь сызмальства все знаю.

— Надо бы нашим сообщить. Да связи нет, — посетовал Сашка, украдкой поглядывая на Завету.

— Это мы сейчас… — заверил их Игорь и почему-то посмотрел на здание ППУ.

На его центральным корпусом возвышалась 'глушилка' — здоровенная антенна кубической формы. По его словам эта антенная еще в советские времена глушила 'Голос Америки'. Теперь она глушила все подряд.

— Вы пока бензин поищите, — посоветовал он, доставая винтовкой В-94 и проверяя оптику, — а мы с Заветой попартизаним.

Костя давно заметил, что любое оружие в руках Игоря словно оживало и приобретало заложенную в нем значимость, словно оно понимала Божко, а Божко понимал его. Даже Сарайкин обращался с оружием не так ловко. Чувствовалось, что Игорю это дело привычное и оно ему нравилось не потому что из него надо было убивать, а как законченная, эстетическая вещь с вполне определенными функциями.

Как истая женщина, Елизавета сказала, блеснув белозубой улыбкой:

— Я боюсь… — и обняла себя худыми руками, словно ей стало зябко.

Ноги у нее были стройными, как раз то, что очень и очень нравилось Косте, и он старательно отводил от них взгляд, но, забывшись, обнаруживал, что снова пялится на них. В общем, глаза у него так и лезли куда не надо, хотя с некоторого времени Завета не спускала восхищенного взгляда именно с Игоря. Впрочем, точно так же, как казалось Косте, она поглядывала и на него, и на Саню. Или ему казалось? Он не мог разобраться в этом вопросе. Женщины ему всегда нравились до безумия. Если бы я был Бог, обычно рассуждал он, я был создал мир из одних женщин. Я — и одни женщины! Красота!

Последняя мина оказалась для водителя черного 'BMW' роковой. Осколки пробили лобовое стекло и левую стойку и дверь. Машину занесло, и только благодаря тому, что водитель на перекрестке инстинктивно затормозил, машина всего лишь перескочила через поребрик и ткнулась в столб. Двигатель продолжал работать.

Парадокс, подумал Костя, если бы не соблюдал правила движения, то, наверное, остался бы жив. А так у него не было никаких шансов. И только потом понял, что гудит клаксон. После обстрела все остальные звуки казались ему тихими, как шелест ветра в степи. Да я слегка контужен, подумал он о себе, как о постороннем, и с третьей попытки открыл дверь 'BMW'. Салон был залит кровью. Водитель лежал лицом на руле. У него была аккуратно срезана макушка черепа. Стараясь не заглядывать в него, Костя, измазавшись чужой кровью, подлез под водителя и вытащил ключ из зажигания. Двигатель послушно отключился.

— На, качай, — сунул ключ Сане и не удержался и посмотрел на лицо убитого.

Лицо было безразличным. Глаз смотрел куда-то под колонку руля. На кончике носа кровь собиралась в капли, и Костя услышал, как они разбиваются о коврик под ногами водителя. Удивляла не сама смерть, а несоразмерность произошедшего и окружающая обыденность. Жизнь продолжала складываться из мелочей. Костя выпрямился и огляделся. Перекресток был пуст. Одиноко мигал светофор, и улицу наискось пересекла тень птицы. Ничего не изменилось. Вот так и меня когда-нибудь, подумал он, глупо и бессмысленно.

И сразу заработало радио. Нет, вначале все же грохнул выстрел — Костя не понял, где и почему. Но радио в машине внезапно ожило и выплюнуло на украинском языке фразы, смысл, которых он понимал через одну:

— Польские войска… бр-бр-бр… занимают позиции… бр-бр-бр… правобережью… Возводятся долговременные огневые точки… бр-бр-бр… До конца… бр-бр-бр… союз демократических сил… бр-бр-бр… свобода… достояние… западный мир… ополячивание… не надо бояться…

Потом он вычленил слова: 'Петлюра' и 'Бандера', 'НАТО' и 'Евросоюз'. Вроде бы, все это надо еще выше поднять на щит и даже канонизировать в качестве святынь. Потом разобрал целую фразу:

— Жителям левобережья предписано не покидать квартир… Оранжевые знамена… Польские стяги с орлом… Коалиция… Запад не даст… Комендант считает, что проклятые москали не решаться штурмовать… что… Молдавия получит часть Буковины… что… румыны… словаки и…

— Костя! Костя! — заорал Сашка Тулупов. — Костя!..

В этот момент по 'BMW' так что-то ударило, что Костю отбросило на асфальт, и он на карачках кинулся прочь, заметив однако на ходу, что Сашка стоит, пригнувшись, возле их машины и машет ему рукой, и подался в его сторону, сообразив все же, что выше уровня больничного забора лучше не поднимать башки, потому что от пуль летела бетонная крошка.