Через полчаса космодром опустел. Он вообще на Дене невелик. Планетка эта деловая, для собственного удовольствия никто здесь жить не будет: что за радость гулять вечерами в скафандре высокой защиты? Правда, притяжение здесь 0,3, и потому движения у всех размеренные и широкие.
Марианна — Павлыш уже успел познакомиться с ней и узнать, что геологи дежурят в баре по дню в месяц, — занималась своим делом — прижимала к губам диктофон и бормотала что-то об интрузиях и пегматите. Грустный механик сосал лимонад за столиком и с отвращением поглядывал на консервированные сосиски; парочка, сидевшая к Павлышу спинами, переживала какое-то тяжелое объяснение, и Павлыш подумал, что буфет космодрома — самое уединенное место на всей планетке, где каждый ее обитатель знает всех остальных в лицо.
… Человек влетел в буфет, словно прыгнул в длину. Сначала показались башмаки, измазанные землей, хотя никакой земли на Дене нет, потом башмаки втащили за собой прогнувшееся в спине нескладное худое тело. Человек не смог остановиться и пронесся, если это кошмарное движение можно так определить, до самой стойки. Закачались от движения воздуха шторы с неизбежными березками, за которыми не было окон. Зазвенели бокалы на полке. Барменша уронила диктофон, и тот, переключившись на воспроизведение, забормотал ее голосом об интрузиях и пегматитах. Замолкли влюбленные. Механик схватил и приподнял тарелку с консервированными сосисками.
— Я этого не потерплю! — воскликнул человек, врезаясь в стойку. Голос у него был дребезжащий и резкий. — Они не привезли удобрений!
Тут ему удалось уцепиться за край стойки, и, смахнув на пол бокал, он наконец принял вертикальное положение. У него оказалось узкое, устремленное вперед лицо с острым носом, серые, близко посаженные глаза и лоб, столь сильно сжатый впадинами на висках, что выдавался вперед, как у щенка охотничьей собаки.
— Ну? — спросил он строго. — Что делать? Куда жаловаться?
Павлыш ожидал какой-нибудь резкости со стороны геологини за стойкой, смешков или улыбок со стороны других, но реакция девушки была совершенно неожиданной. В полной, как будто даже почтительной, тишине она сказала:
— Это действительно безобразие, профессор.
— Сколько раз, Марианна, я велел тебе не называть меня профессором?
— Извините, садовник.
— Вы, товарищ, откуда? — обернулся человек к Павлышу.
Но тут он увидел кого-то за спиной Павлыша и бросился вперед, к двери буфета, с такой скоростью, что обе его ноги в грузных башмаках оторвались от пола. И исчез. Лишь его высокий голос трепетал в зале ожидания.
Павлыш пожал плечами и поглядел вокруг. Все было тихо, словно только так садовники на Дене посещают местный космодром. Механик с отвращением жевал сосиски, а барменша чинила диктофон. Влюбленные шептались. «Интересно, — подумал Павлыш, — а что здесь делает садовник? Где его сады?»
Он подошел к бару.
— Простите, Марианна, — сказал он. — Я, как видно, не все понял.
— А, — сказала девушка, поднимая на Павлыша глаза. — Вы приезжий.
— Да. Жду рейса.
— Вам кофе?
— Нет, вы назвали его профессором…
— Он и в самом деле профессор, — сказала девушка, понизив голос. — Самый настоящий профессор. Он у нас в ссылке.
— Что? — Вот тут уж Павлыш удивился.
— В ссылке, — сказала девушка, наслаждаясь произведенным эффектом.
— Это точно, — сказал механик, отодвигая сосиски. — Он сейчас к диспетчерам побежал. Пропесочивает их. Боевой старик.
— Простите… — Павлыш был заинтригован. — Я полагал, что ссылка — понятие историческое.
— Это точно, доктор, — согласился механик, присмотревшись к нашивкам Павлыша.
— Он не шутит, — сказал молодой человек, который шептался со своей возлюбленной. — Садовник — самый популярный человек на Дене. Наша достопримечательность.
— Он совершил преступление, — сказала барменша Марианна.
— Дай сюда диктофон, — сказал молодой человек. — Мы его тебе сейчас починим.
— Но разве существуют преступления, за которые… — начал было Павлыш.
За дверью послышался грохот, звон стекла, и в буфете снова возникли подошвы летящего садовника.
Павлыш на этот раз был начеку, а потому бросился навстречу садовнику и подхватил его раньше, чем он успел что-нибудь разрушить.
Садовник сказал возмущенно Павлышу:
— Отпустите меня, в конце концов. Никуда я не денусь.
Павлыш опустил его на пол, и садовник, собиравшийся в этот момент вырваться собственными силами, тут же по причине малого притяжения потерял равновесие. Павлышу снова пришлось его ловить.
— Спасибо, — сказал садовник. — А вы случайно не из службы перевозок?
— Я из Космической разведки, — сказал Павлыш. — Я врач.
— Очень приятно познакомиться, — сказал садовник. — Гурий Ниц. Садовник.
Он смотрел на Павлыша оценивающе, словно спрашивал: а какая от тебя польза? Чем ты можешь нам пригодиться?
— У вас здесь оранжерея? — спросил Павлыш, чтобы завязать разговор.
— Оранжерея? Маленький клочок почвы, привезенной с Земли.
— Профессор шутит, — сказала Марианна, которая все слышала. — У нас замечательная оранжерея. Лучшая на астероидах. К нам прилетали с Марса. У них условия куда лучше, но они так и не смогли добиться ничего подобного…
— Марианна, — строго прервал ее профессор. — Ни слова больше.
— И вы выращиваете овощи?
— Какие это овощи! Я даже не могу накормить как следует моих людей. Вот если бы вы помогли нам добыть еще один корабль с черноземом…
Он посмотрел на Павлыша умоляюще.
— Но я…
— Может быть, у вас есть друзья в службе перевозок? К нам так часто приходят пустые корабли за рудой. Ну что стоит их загрузить вместо балласта!
— Вы по профессии биолог? — спросил Павлыш осторожно.
— Биолог? — Ниц горько захохотал. Хохот вырывался из горла, будто завели мотоциклетный мотор. — Я историк литературы.
— Он гениальный биолог, — сказала Марианна. — И гениальный историк литературы.
— Я немедленно ухожу отсюда! — возмутился Ниц. — Как ты смеешь, Марианна, ставить меня в неудобное положение перед чужим человеком?
— Простите, профессор, — сказала Марианна твердо, давая понять, что от своих слов отступаться не намерена.
Ниц махнул рукой.
— Тут создалось обо мне преувеличенное мнение. Некоторые успехи, которых я добился в огородике, связаны лишь с моей настойчивостью. Ни таланта, ни школы, ни настоящих знаний у меня, увы, нет.
— Профессор! — взмолилась Марианна.
— Все! — сказал Ниц, поднимаясь. — Я ухожу. — Он обернулся к Павлышу: — А если вы желаете поглядеть на мои овощи…
Тут голос его упал, и Ниц застыл с полуоткрытым ртом. Он глядел на книги, купленные Павлышем в киоске космопорта.
— Новое издание, — сказал он, словно умолял Павлыша разубедить его.
— Да, — сказал Павлыш. — Полное. Я со школы не удосужился перечитать. А на Земле, слышал, выходит полное издание «Мертвых душ», да упустил.
— Вы это купили здесь?
— А где же?
— И я упустил! Бежим же, купим еще!
— Боюсь, что это была последняя книга, — сказал Павлыш. — Но если вам она так нужна — возьмите.
Павлыш взял с дивана том Гоголя и протянул садовнику:
— Считайте, что она ваша.
— Ну что же, — сказал Ниц. — Спасибо.
Он раскрыл книгу и показал Павлышу на титульный лист. Там было написано: «Публикация, комментарии и послесловие профессора Гурия Ница».
Ниц схватил Павлыша за руку и повлек к выходу.
Лишь оказавшись в зале, он сказал ему на ухо:
— Они не должны знать. Мне будет страшно неудобно, если они узнают. Они думают, что я сюда приехал в качестве садовника. Но они славные люди, и, когда в шутку называют меня профессором, я не сержусь.
Павлыш подумал, что профессор недооценивает проницательность своих соседей, но спорить не стал. Он уже понял, что Ниц не из тех людей, с которыми легко и приятно спорить.
— Пойдемте, наденем скафандры, и я проведу вас в оранжерею, — сказал Ниц. — Здесь нас могут услышать. Вы скоро улетаете?
