Исчезнувшая Луна (сборник) - Брэкетт Ли Дуглас

Хлынул дождь. Мэтт промок до нитки, но не замечал этого.

— Нет, — сказал он снова, — я не хочу верить в такой бред. Я не ребенок, чтобы верить, будто игрушки могут ожить.

Но о игрушках ли шла тут речь?

Он вздрогнул, услышав голос Люсиль, зовущей его. Чувствовалось, что его жена чем-то встревожена. Он зашагал к дому. Она встретила его на полпути и спросила, что он делает под дождем. Он пытался успокоить ее, но она откровенно тревожилась и не хотела слушать никаких объяснений.

— Ложись, — сказала она и, укрыв его пледом, сошла вниз к телефону. Мэтт несколько минут лежал спокойно, пытаясь взять себя в руки, борясь со своими нервами и стыдясь этой неожиданной паники. С него покатился пот, и он отшвырнул плед.

Воздух в комнате был влажным, тяжелым и спертым. Мэтт чувствовал, что страдает, как..

Черт побери, разве можно спать в такой духоте?!

Он встал и пошел вниз.

Люсиль только что отошла от телефона.

— Кому ты звонила? — спросил он.

— Фреду, — ответила жена. — И пристально взглянула на него, как бывало всегда, когда Люсиль твердо решила что-то сделать. — Он сказал, что приедет завтра утром. Пусть он определит, что с тобой.

— Но мой доктор… — раздраженно начал Мэтт.

— Твой доктор не знает тебя так хорошо, как Фред, да и плевать ему на тебя.

Мэтт заворчал, но было уже поздно что-либо предпринимать. Затем он подумал, что у Фреда, возможно, найдется хоть какой-нибудь ответ. Может, если рассказать ему…

О чем?

Правильно: вытащить все это, изложить словами. «Я думаю, что Джон Картер не просто безвредный зверек. Я думаю, что он разумен. И думаю, что он ненавидит меня, ненавидит Землю, куда его случайно завезли, словно домашнее животное. Я думаю, что он что-то делает с моими детьми».

Сможет ли он сказать все это Фреду?

Люсиль позвала детей ужинать.

— О Господи, опять они в этом сыром погребе! Джо, Барби, выходите сию минуту!

Мэтт обхватил голову руками. Боль разрывала его виски.

Он спал в эту ночь внизу на диване в гостиной. Он делал так и раньше в жаркое время. Тут вроде бы казалось прохладней.

Он щедро отмерил себе аспирину и на некоторое время погрузился в тяжелый сон, полный темных фигур, преследовавших его на местности, которую он не мог разглядеть, но знал, что она чуждая и угрожающая. Затем в тяжелые часы между полуночью и рассветом он ударился в панику: ему почудилось, что он вот-вот задохнется. Воздух был плотным, как вода, и вес его горой лежал на груди Мэтта, на его плечах, на бедрах.

Он включил свет и начал поднимать и опускать отяжелевшие, непослушные руки. Цепенящий ужас волной прокатился по его телу и укутал его, как мокрый снег облепляет дерево.

Гостиная выглядела чужой, привычные вещи скрывал налет страха, все следы Джо, Барби, Люсиль и его самого вдруг стали резкими и символическими указателями, как на картинах Дали. Библиотечный роман в коричневом переплете, статуэтки на камине смотрят на Мэтта своими неподвижными белыми лицами. Бутылка из-под газировки — нет, две — виновато выглядывают из-за дивана, голубой жакетик с порванным карманом под лампой, куча комиксов, его собственное кресло с продавленным сидением, обои, линолеум, коврик — все окрасилось в какие-то грубые, кричащие цвета. Он нащупал пол ногой. Пол был тонкий, как ледок на луже, он вот-вот треснет, и Мэтт провалится туда, где лежит чужак, лежит, думает и ждет.

Все они на Марсе лежат под землей и ждут. Они думают ночи напролет и ненавидят людей, которые вытаскивают их из нор, убивают, расчленяют и с любопытством разглядывают их мозг, кости, нервную систему или же берут на поводок, сажают в клетки, но не подумают заглянуть им в глаза и увидеть, что прячется там, в зеленовато-золотой глубине.

Ненависть и ожидание — вот их внутренний мир, ненависть и спокойное, расчетливое подталкивание людей к безумию.

«Вот как меня, например, — думал Мэтт. — Он сам страдает, его давит наша гравитация, он задыхается в этом воздухе, и он заставляет страдать меня. Он знает, что умрет. Как далеко простирается его сила? Он может только заставить меня почувствовать то, что чувствует сам, или может... Допустим, может. Допустим, он знает, что я хочу рассказать Фреду, и он остановит меня. А что дальше? Джо? Барби? Люсиль?»

Мэтт стоял посреди комнаты.

«Он убьет меня, — думал он. — Он знает».

Его качнуло. Комната завертелась перед его глазами. Какой-то странный паралич сковал его мышцы, связал их в узлы.

Но Мэтт повернулся и пошел. Бежать он не мог, но с каждым шагом он шел быстрее, напряженный и задыхавшийся. Он открыл дверь в погреб и спустился вниз, не забыв включить свет.

Джон Картер издал звук, единственный звук, который Мэтт от него слышал, слабый тонкий визг, совершенно животный и абсолютно бездумный.

С первым утренним поездом приехал Фред.

Все стояли на лужайке у задней изгороди и смотрели вниз. Дети плакали.

— Наверное, его схватила собака, — сказал Мэтт.

Он говорил это и раньше, но его голосу не хватало убедительности, которая происходит от знания и уверенности. Он хотел бы отвести глаза от того, что лежало на земле у его ног, но не мог. Фред смотрел на него.

— Бедный маленький зверек, — сказала Люсиль. — Наверное, это все-таки собака. Как по-твоему, Фред?

Фред наклонился. Мэтт уставился на свои ноги. Руки в карманах сжались в кулаки.

Он хотел сказать. Искушение, страстное желание рассказать были почти непреодолимы.

Он прикусил зубами кончик языка.

Через минуту Фред сказал:

— Это сделала собака.

Мэтт взглянул на него, но теперь Фред смотрел на свои ноги.

— Надеюсь, что она не мучила его, — сказала Люсиль.

— Думаю, что нет, — ответил Фред.

Жалобно всхлипывая, Джо простонал:

— Я взял самый большой камень, какой мог найти. Я никак не думал, что он сдвинет.

— Что поделаешь? — сказала Люсиль.

Обняв детей, она повела их к дому, оживленно произнося обычную смесь вздора, какую родители призывают на помощь в таких случаях.

Мэтт тоже хотел уйти, но Фред не двигался, и Мэтт понял, что нужно остаться. Он стоял, опустив голову, и чувствовал, что солнечные лучи бьют ему в спину, как молоты по наковальне. Он хотел, чтобы Фред сказал что-нибудь, но тот молчал.

Наконец Мэтт выговорил:

— Спасибо.

— Я не видел оснований говорить им. Они не поймут.

— А ты понял? — закричал Мэтт. — Я не понял. Зачем я сделал такое? Как я мог сделать такое?

— Это страх. Я, кажется, говорил тебе как-то. Это ксенофобия.

— Нет, вряд ли. Я не понимаю, как ее можно тут приложить.

— Это не только страх к незнакомым местам, но и к незнакомым вещам, ко всему, что странно и непривычно.

Он покачал головой — Признаться, я не предполагал найти это дома, но мне следовало бы подумать о такой возможности, кое-что вспомнить.

— Я был так уверен, — сказал Мэтт. — Абсолютно все сходилось.

— Человеческое воображение — удивительная вещь. Я знаю, я ведь десять месяцев варился в этом. У тебя, конечно, были симптомы?

— О Боже, да. — Мэтт перечислил их. — В последнюю ночь мне было так плохо, что я подумал… — Он взглянул на маленькое тело у своих ног. — Как только я это сделал, все прошло, даже головная боль. Как это называется? Психо…

— Психосоматическое, да. А у наших парней все начиналось с ангины.

— Мне очень стыдно, — сказал Мэтт. — Я чувствую…

— Ладно, — сказал Фред. — Это всего лишь животное. Вероятно, он и так не прожил бы долго. Не надо было мне привозить его.

Из дома снова вышли Джо и Барби. Джо нес сундучок, а Барби — охапку цветов и лопату. Они прошли мимо того места на лужайке, где большой камень был сдвинут и нора снова открыта — только слегка, снаружи, но Мэтт надеялся, что дети этого не заметили. Он надеялся, что они никогда не узнают.