Культурные особенности (СИ) - Зарубин Александр

— Извините, господин. Да, конечно.

— То есть… — черные пальцы машинально пробарабанили по столу, — то есть удаленно отключить сможешь?

— Да, господин…. - уверенно сказала Эмми. Стук клавиш — музыкой по ушам. И тут же расстроенный выдох:

— То есть нет. Сетевые адреса есть, порты назначены, но не отвечают. Должно быть, неучтенная в акте модификация. (на самом деле — троерукий Хуан в Фиделите не смог понять, зачем орудийным башням две антенны вместо одной. Погадал, почесал механической рукой в затылке да и снял лишнюю, по его мнению, деталь. Хорошая получилась удочка).

— Бывает, милая, ничего страшного. Иногда враги умнее, чем кажутся.

— Подождите, господин. В глобальной сети установки отсутствуют, но в тактическую они соединены. Обмен идет — я вижу на сканере. Возможно, удастся влезть…

Еще минута сосредоточенного стука пальцев по клавишам — и опять разочарованный вздох:

— Не удастся. Приемники слишком слабы. Если только из непосредственной близости.

«Она хоть знает, о чем говорит? — с непонятным себе раздражением подумал вдруг Дювалье, — впрочем, откуда ей. Эх, люди…»

А в голос сказал:

— Иди. Возвращайся к себе, разверни систему и жди сигнала. Будет тебе… непосредственная близость…

Вышло двусмысленно — щеки Эмми полыхнули огнем. Мягким шелестом по ковру — каблуки. Стукнула дверь. Ушла. Полетела на крыльях.

«Только не та, что ты думаешь», — подумал ей в след Дювалье, гадая, откуда взялось раздражение в мыслях.

В эту ночь ДаКоста напился. Основательно, в лучших традициях космического флота земной федерации — в дюзу то есть. Точнее, в противозенитный маневр — его ноги и впрямь описывали по земле кренделя, сильно напоминавшие маневры флотских истребителей. Только те в синем небе а он — на твердой земле, на пыльной, пахнущей пылью, смазкой и пряной травой улице Фиделиты. Меж двух зеленых, обвитых лозой заборов. И оба, попеременно, так и норовили толкнуть матроса под ребро или бросится, внезапно, под ноги.

ДаКоста остановился, на полном серьезе погрозил левому забору кулаком. Лоза и доски штакетника ему не ответили — по понятным причинам. Лишь сверкнули в звездах цветы. Маленькие розовые, алые и белые цветы — густо, один к одному по верху забора. Звездный свет бежал по лепесткам, мерцал на каплях росы — казалось, цветы ему подмигивают.

— И нечего издеваться, — на полном серьезе сказал им ДаКоста. Язык заплетался, конечно, ңо — слегка, матрос мог собой гордиться. Учитывая количество выпитого — он еще очень даже трезв. И вообще. Может отдохнуть честный матрос славного космического флота?

Цветы гордиться матросом не спешили. Явно. Наоборот. Качали головами — соцветиями на легком ветру, кланялись — издевательски, как показалось ДаКосте.

— Вот возьму и сорву, — на полном серьезе сказал цветку ДаКоста. Шип уколол руку, боль хлестнула по нервам, прочищая туманные от водки мозги. Глухо рыкнул ящер — длинношеий Чарли из озера наклонился, замотал на ДаКосту рогатой башкой — сердито. ДаКоста уже отступил, поднял руки — понял, мол, не дурак. Но розовый цвет — маленький, аккуратный, остался в ладони.

В уши хлестнул женский смех. Короткий, беззлобный в общем-то, заливистый. Звенел рояль вдалеке — за углом, на площади еще гуляли. ДаКоста встряхнул головой, сообразив, что стоит как дурак — с цветком в руке посреди пустой, пыльной улицы.

«Куда пойти?» мелькнула дурацкая мысль. Душа после водки жаждала подвигов. И площадь недалеко. Пообщаться с местными?

— Э, нет, спасибо, Эрвин уже пообщался, — мотнул головой моряк, отгоняя дурацкую мысль, — с месными ухо востро, Эрвин, вон, бедолага, аж пить бросил…

Загудела оса. Под ухом, заливисто, грозно. Большая, полосатая желтобрюхая тварь зависла под самым носом. Капля яда — на жале ее и брюхо светится в ночи, мерцает колдовским светом. ДаКоста сморгнул. Раз, другой. Даже пьяная пелена исчезла из глаз, разорванная гулом хитиновых крыл в клочья. Оса обернулась, облетела вокруг его головы. Раз, другой — близко, царапая кожу. ДаКоста изумленно сморгнул — на миг показались, почудились слова в грозном гудении крыльев. Оса сделала еще один круг. Потом заметалась, зависла в воздухе и полетела прочь, в темноту. ДаКоста встряхнул головой. И — как был, с цветком в руке — зашагал в след, ловя глазами желтое мерцание осиного брюха. Все ускоряя и ускоряя шаги. Звездный свет лился с неба, мигал в глазах, водил пьяный хоровод в голове. Оглушительно хрустела под сапогом мелкая галька. С башен «коммы ахт» на холме мигнул зеленым сигнальный огонь. Знак «все в порядке», но уверенности он сейчас ДаКосте не прибавлял. Наоборот — неживое, ритмичное мерцание в пряной ночной тишине выглядело жутко.

Шаг, другой, поворот. Желтая искра во тьме парила — впереди, не позволяя себя догнать, но и не убегая. ДаКоста ускорил шаг. Непонятно, зачем, в пьяной голове не осталось места для мысли. Искра мигнула и пропала вдали. Внезапно, стоило матросу моргнуть — и все, была и исчезла. ДаКоста огляделся вдруг — недоуменно, пытаясь понять, куда же он попал. Ноги вынесли его на окраину Фиделиты, к самому подножию холма. «Комма ахт» мигала вверху, почти над его головой, полосы света ложились зеленым маревом — на землю, лицо и руки. Тишина — плотная, вяжущая слух тишина. Даже рояль вдали умолк — гулянка на площади прекратилось.

ДаКоста обернулся на каблуках — раз, другой, недоумевая. Прошипел под нос:

«Чего я здесь забыл?»

Ни звука в ответ. Лишь голова загудела, запульсировала в висках тупой, пьяной болью. Налетел, взъерошил волосы теплый ветер. Чуть в стороне, по левую руку — длинный ряд одноэтажных деревянных сараев. Крайний, вроде, знаком. И точно — это туда они с Эрвином днем закинули отрядные пожитки.

Матрос махнул еще раз рукой, неведомо кому и шагнул туда — спать, раз больше ничего не оставалось. Прошел, качнувшись, мимо забора, постоял, толкнул широкую дверь. И услышал — внутри, в темноте — знакомое, глухое жужжание. Дернулось веко, заныла голова. Рука невольно пошарила в темноте справа. Вроде бы туда он сегодня утром закинул флотский шотган. Знать бы еще зачем. Пальцы легли на цевье. ДаКоста непонятно чему улыбнулся, подхватил одной рукой верный «мир» и шагнул наугад. Желтый, мерцающий свет сочился из щели в дальней стене. Гудение, вроде, стало басовитей, четче. Голова — кругом, в висках билась бравада и спиртовая, тяжелая хмарь.

Треснула задняя дверь, разлетевшись в щепу под кованными сапогами. Испуганный визг.

— Ой, мать моя… — прошептал ДаКоста тихо, застыв в дверях. Тихо, с пьяной улыбкой на лице. Последнее, что он сейчас хотел — это напугать до смерти Лиианну. Посреди комнаты — застывшую соляным столбом. Осы парили в воздухе, вели вокруг нее хоровод, желтое мерцание крыл плясало бликами, ложилось ей на лицо яркими тревожными полосами.

— Эй, ты чего? — окликнул он, шагая ближе. Ногу повело. Веки дернулись, глаза сомкнулись на миг. А потом был удар, опрокинувший его на пол, в беспамятство.

— Скотина… скотина пьяная, — прошипела Лиианна — тихо, сквозь еще стучащие от бешенства зубы. Герой, мать его. Вломился — глаза косые, безумные, аж на ногах не стоит. Рожа — у пьяных она вообще страшная, а у ДаКосты сейчас — вдвойне. Мятое, высушенное кораблем. И розовый цвет в руке — цветок ночной богини. Цветок предложения. А в другой — шотган, видимо, чтобы она, Лиианна, не медлила с согласием. Стукнуло дерево. Дубина выпала из ее руки. Осы зажужжали вокруг, завертелись в танце. Лиианна кивнула, наклонилась, столкнула бесчувственного ДаКосту в яму в углу. Не удержалась, пощупала — дышит. Уж больно детское стало у парня лицо — сейчас, когда беспамятство стерло пьяную удаль. Розовый цвет так и остался в руке. А на щеках — россыпь мелких, рыжих веснушек.

«Ну и ночная с ним», — пожала плечами она. Отодвинула в угол, накрыла, с глаз подальше, брезентом, выпрямилась. Осы гудели, бились о потолок, выбивая слова звоном хитиновых крыльев:

— Жди… Скоро…

Замерцало в углу. Тем же желтым, неярким светом, но — ярче, отчетливей. Полоснул по ушам резкий, басовитый гул. Клубок ос влетел, распался у Лиианны над головой, уронив пластиковую коробку ей на руки. Небольшую, со спичечный коробок.