Русская весна - Спинрад Норман Ричард

– Это так несправедливо! – Соня едва сдерживала слезы.

Илья взял ее за руку.

– Я согласен – ты меня знаешь... «Медведи» готовы загрызть любого... любого, кто кажется им недостаточно русским.

– Ты не слишком далеко зашел, желая помочь мне?

– А плевал я на них! – Он сделал неприличный жест. – А кто зашел слишком далеко, – эти ублюдки-шовинисты еще свое получат. Кто еще кого похоронит, как сказал Никита Хрущев...

– Ох, Илья! – вздохнула Соня.

В конце концов она отправилась к нему на квартиру и там нашла себе утешение – хотя бы на вечер. Он был таким надежным другом... И если ей надо иметь любовника – кто может быть лучше, чем Илья Пашиков?

Она не собиралась бросать Джерри из-за Ильи. Сама мысль, что в этого человека можно влюбиться и совершать из-за него безумства, была нелепа. Илья и сам частенько об этом говорил. Он был товарищем в лучшем смысле этого слова. Она понимала, что спать с ним – предательство, но, во всяком случае, это не грозило крушением семьи.

Илья сделал все возможное, чтобы ее работа с Раисой Шорчевой оказалась более или менее терпимой. Раиса, в отличие от Ильи, обращалась с Соней не как с коллегой, а как с подчиненной. Шорчева была на десять лет моложе Сони и находила удовольствие в том, чтобы помыкать более опытной женщиной. Истинная причина заключалась, возможно, в том, что сама она ничего не умела, кроме как собирать планы и отчеты, ставить под ними свою подпись и представлять начальству как собственную работу. Ее назначение имело политическую подоплеку: московские «медведи» желали держать «Красную Звезду» за глотку. Раисе предписывалось проводить их экономическую стратегию: как можно скорее взять контроль над промышленностью Объединенной Европы. О последствиях такой стратегии никто не задумывался.

Шорчева без умолку трещала об особой славянской миссии, нажимая на то, что работу в Париже воспринимает как ссылку, которую надо перетерпеть, после чего она вновь вернется к серьезным и нужным делам на священной русской земле. Только Соня могла противостоять ее методам командования, грозившим катастрофой. В отсутствие Сони Илья предпочитал держаться от Шорчевой подальше. Что и как надо делать, они решали в частных беседах, – это, конечно, не способствовало добрым отношениям Сони с ее непосредственным начальством.

Она понимала, что от нее при первой же возможности избавятся. И когда Роберт безапелляционно сообщил о принятии американского гражданства – а это ее окончательно губило, – она потеряла контроль над собой.

...Однако – как она считала – это не оправдывало тона, который Джерри позволил себе в разговоре с Франей. Через два дня после этих перемен дочь дозвонилась родителям, чтобы порадовать их хорошими новостями. При звонках с орбиты видеосвязь не работала, но Соня и так представляла себе счастливое лицо дочери.

Один ее друг, космонавт (судя по голосу, не просто друг) устроил ей через всесильного родственника направление в школу пилотов «Конкордски» – сразу же по окончании ее срока на «Сагдееве».

– Это так здорово, папа! – кричала Франя. – Имея пилотские права «Конкордски» и год работы на орбите, я буду первой в списках, когда начнет разворачиваться твой «Гранд Тур Наветт». Николай говорит то же, что и ты!

При словах «твой “Гранд Тур Наветт”» Соня и Джерри вздрогнули.

– Мы очень рады за тебя, Франя, – поспешно сказала мать, чтобы молчание отца не было так заметно. Теперь она радовалась, что видеоканал не работал – не хватало, чтобы Франя увидела выражение его лица. – Ты уверена, что все уже решено?

– Нет проблем, мама! – заверила ее Франя. – За меня ходатайствовал сам маршал Донец, и как только я получу гражданство...

– Получишь что?! – рыкнул Джерри.

– Советское гражданство. В Москве все решено, но, пока документы не придут в школу пилотов, они формально не могут...

– Ты сделала это без моего разрешения? – хрипло спросил Джерри.

– Я взрослый человек, отец, и твоего разрешения не требуется, – отрезала Франя. Затем гораздо мягче добавила: – Кроме того, маршал Красной Армии не может ходатайствовать за человека, у которого нет советского гражданства. Это выглядело бы смешно, если не хуже...

– Ты сделала это, чтобы потрафить долбаному русскому генералу? – заорал Джерри.

– Я... я думала обрадовать тебя, отец, – сказала Франя страдальческим голосом.

– Чем обрадовать? Что приняла советское гражданство и лижешь волосатую задницу русского генерала?

– Джерри, прекрати!

– Папа, я хотела тебя обрадовать: у меня есть шанс оказаться на борту твоего «Гранд Тур», может быть, пилотом! – Франя едва сдерживала гнев и обиду. – Ты же говорил мне: мы с тобой на ГТН летим к Луне, к Марсу...

Франя еще не договорила, но Соня поняла, что отец сейчас взорвется. Худшего нельзя было придумать. Джерри в последние дни себя не помнил, когда затрагивали эту тему. Но такой злости она от него не ожидала. Лицо его позеленело, руки сжались в кулаки, глаза наполнились слезами.

– Мой «Гранд Тур»! – закричал он прерывающимся от рыданий голосом. – Проклятые русские украли у меня проект. Я не полечу на своем корабле из-за проклятых русских! Я никогда не увижу Луны! Русские свиньи украли у меня жизнь! Ты мне противна, Франя! Мне тошно тебя слушать!

– Джерри!

– Отец!

Но он уже выскочил из гостиной и захлопнул за собой дверь.

...Итак, после всех этих бедствий и драм, они сидели вдвоем в гостиной и в очередной раз ругались из-за Роберта и Франи. Вторая чашка кофе остыла, как их супружеское ложе. Соня сидела на огромном диване, обтянутом голубой кожей, Джерри намеренно пересел в кресло по другую сторону кофейного столика.

– Умоляю, Джерри, – говорила Соня. – Ты должен помириться с Франей. Ты не можешь оттолкнуть от себя дочь!

– Тогда ты должна помириться с Бобби! – огрызнулся он.

– Я уже говорила, как только ты извинишься перед Франей, я позвоню Роберту и все улажу. Более того, если ты согласен помириться с Франей, я могу позвонить Роберту первой.

– Это она должна извиниться передо мной!

– За что? За то, что поступила в школу пилотов и кое-что вынуждена была для этого сделать?

– Чем это лучше того, что сделал Бобби?

Соня вздохнула.

– Ничем. Я тоже была неправа. Но я хочу все исправить. Ты просто упрямишься, Джерри, ты сам это видишь. Ты злишься на Вельникова, а вымещаешь злость на первом попавшемся русском, и этим человеком оказывается твоя дочь. Не говоря уже...

Зазвонил телефон, Джерри нажал кнопку ответа.

На экране мелькнул советский флаг. Сменился лицом молодой женщины.

– Почему-то думаю, это тебя, – проворчал Джерри, уступая Соне место перед аппаратом.

– Соня Гагарина-Рид?

– Да, я.

– Мне поручено передать, что вам необходимо явиться в четверг к трем часам дня к помощнику советника заместителя начальника политотдела советского посольства Ивану Иосифовичу Лигацкому.

– А вам... вам не поручено сообщить, по какому вопросу?

Молодая женщина посмотрела – или сделала вид, что посмотрела, – на скрытую от камеры бумажку.

– По вопросу членства в партии, – сказала она. – Постарайтесь не опаздывать.

Соня ошеломленно смотрела на погасший экран.

– Что это было? – ядовито спросил Джерри. – Тебе приклеят очередную красную ленточку?

Соня посмотрела на него и по тому, как переменилось его лицо, догадалась, как она сама сейчас выглядит.

– Что-то серьезное? – мягко спросил он, глядя на нее с неподдельным участием, чего с ним не было уже очень давно.

– Очень серьезное, – мрачно ответила Соня. – Похоже, случилось то, чего я боялась, когда Роберт принял американское гражданство. Я знала, что Шорчева повернет этот факт против меня, но так...

Джерри подошел к ней и опустил руку на спинку кресла, не касаясь, однако, ее плеча.

– Это связано с КГБ?

В другое время Соня рассмеялась бы, услышав такой вопрос.

– Хотела бы я, чтобы было так. КГБ сейчас не может влиять на руководство «Красной Звезды»; хватило бы двух звонков Ильи, чтобы они отстали. Нет, это... это гораздо хуже.