- А о Кате... О Кате вы что-нибудь узнали? - спросил помрачневший Воронцов, отхлебывая из чашки ещё глоток "антиопия". Хосы прищурился и мелко, рассыпчато рассмеялся:
- Не торопись, Сергей Степанович! От пожарников я поехал к своему другу, афганцу, тому, кторый нам помог на улице Инессы Арманд. Взяли живым они, к сожалению, лишь одного из "центровиков", сопротивлялись они, как сумашедшие, а когда кончились патроны, двое взорвали себя гранатами! Но одного, я говорю, все же взяли, и "раскололи". Вот что он сказал про Катю: её нет в Москве, она очень далеко, где-то у черта на рогах, не то в Костромской, не то в Вологодской, не то в Архангельской области. Сам "язык", кстати, простой боевик, ничего толком не знает, но он сопровождал её туда, ночью, на вертолете, знает, что летели они на север, и запомнил лишь одно слово: "Комоляки", - так называется это место, то ли деревня, то ли хутор... От Москвы туда лету - два с лишним часа на "аугусте", это скоростной итальянский вертолет. Так что, вот такие дела! Надо искать!
- А это... военнопленный, он про сам Центр что-нибудь сказал? спросил Сергей.
- Нет! Ну, почти ничего, по крайней мере, ничего нового для нас с тобой! - ответил Хосы, но Воронцову показалось, что Руслан Кимович слегка... слукавил.
- А как вы обьяснили вашему другу-спецназовцу, кто мы с вами и что, и какие у нас взаимоотношения с Центром? И кстати, спецназом какого ведомства командует ваш друг?
Руслан Кимович снова рассмеялся, но на этот раз в его голосе послышался звон самурайских мечей:
- Много будешь знать, Сергей Степанович... Надо искать эти самые Комоляки! Нужны хорошие карты нашей страны, подробные и точные, с классической топономикой, лучше всего - военные. В современных, продаваемых сейчас атласах России я уже проверил - никаких Комоляк там нет! Видимо, это даже не населенный пункт, а просто место, урочище какое-нибудь или урман... Есть какие-нибудь соображения?
Воронцов с минуту подумал, потом решительно кивнул:
- Есть! Но для того, чтобы связаться с... картовладельцем, надо наконец разобраться в моих отношениях с полковником Урусовым!
* * *
Катя проснулась рано - за заледеневшим окном ещё было темно. Она встала, умылась над раковиной, привела себя в порядок, и уселась перед телевизором. После ночи Катя более-мение успокоилась, решив, что пока, по крайней мере, ничего ужасного с ней не произошло.
На улице рассвело, часов в девять появился угрюмый мужчина с судками, и огромным тулупом в руках. Он, как всегда, молча кивнул Кате, поставил завтрак на стол, повесил тулуп на вешалку, и не обращая внимания на попытки Кати заговорить с ним, ушел, однако входную дверь не запер, видимо, для того, чтобы Катя смогла погулять возле дома.
В судках оказались макароны, салат и четыре котлетки. Катя без особого аппетита поела салат, поковыряла котлетину, и натянув тяжеленную овчину, вышла на крылечко, с наслаждением вдохнув зимний, лесной воздух.
Метель, бушевавшая всю ночь, улеглась, завалив все вокруг сугробами. Заснеженный лес сверкал на солнце мириадами искорок, с крыш капало, где-то перекликались какие-то птахи.
Катя огляделась. Мощный забор стал как-будто ниже из-за высоченных сугробов. Домики утонули в снегу, теперь ничего не стоила дотянуться до сосулек, висящих на кромках крыш.
"А, пожалуй, я смогла бы перелезть через забор, если бы забралась на сугроб! При условии, что снег плотный, и я не провалюсь!", - вдруг пришла в Катину голову шальная мысль. Правда, мысль эту пришлось сразу же и оставить - из-за соседнего дома с лаем вынеслась стая сторожевых псов, рыжих, здоровенных, крепкими лапами взрывающих пушистый снег.
Катя стояла и смотрела на собак, и в её сердце вновь начала заползать тоска...
Вдруг она почувствовала на себе чей-то взгляд. Резко обернувшись, Катя встретилась с желтоватыми, тяжелыми глазами огромной собаки, появившеся из-за сугроба возле дома. Сперва Катя испугалась - псина, с головой больше, чем у взрослого человека, выглядела устрашающе, но потом что-то во взгляде зверя заставило Катю вернуться в дом, взять миску с котлетами, и выйдя вновь на крыльцо, кинуть одну котлету собаке.
Собака повела себя странно - не смотря на явный голод - при виде котлеты с желтых клыков сразу закапала слюна, но псина не спешила брать еду. Она походила вокруг, улеглась так, что вожделенная котлета оказалась между её вытянутых передних лап, подняла лобастую голову и снова уставилась на Катю немигающим взглядом своих удивительно умных, звериных глаз.
- Ну чего ты, дурашка! - ласково сказала Катя: - Ты же хочешь есть! Бери котлетку, ну! Да не бойся! Не отравлю же я тебя!
Вряд ли пес понимал человеческую речь - Катя читала, что собаки, не смотря на весь их разум, не способны на это. Скорее всего, желтоглазая косматая собака, почувствовав ласковые интонации в голосе женщины, решила довериться человеку.
Она повернула короткую, широкую морду, чуть наклонила голову, словно вслушиваясь, потом очень медленно опустила черный, блестящий нос к котлете, и аккуратно, не проронив в подтявший снег ни крошки, съела её.
- Ну вот! Вкусно? - улыбнулась Катя и кинула собаке вторую котлету, при этом сделав к животному один, маленький, шажок. Если бы у Кати спросили, зачем она это делает, она скорее всего, и не ответила бы - просто ей было одиноко, тоскли и страшно в этом Богом забытом поселении за высоким забором, и очень хотелось, что бы рядом была хоть одна живая душа, пусть даже и собачья, которая относилась бы к ней хорошо...
Собака съела вторую котлету, затем третью, а потом позволила, именно позволила Кате осторожно опустить руку на лобастую, тяжелую голову. Сперва, правда, собака оскалилась и вздыбила шерсть на загривке, но Катя, не переставая говорить, провела рукой по жесткой темно-рыжей щетине, и волоски улеглись, собака зажмурилась, вздохнула, совсем как человек, когда Катя почесала ей за ухом, и слегка завалилась на бок, доверившись женщине.
Четвертую котлетку Катя припасла для собаки "на потом" - самой ей есть не хотелось, все же, хотя беременность её и проходила достаточно легко, без сильных токсикозов, без приступов дурноты, но временами на Катю наваливалась слабость, отсутствие аппетита, и она могла по нескольку дней не есть совсем ничего, или, наборот, устраивать "праздник живота". Сейчас был период "поста"...
