Красная дорама — 2
1. Выписка
Теплым — если не сказать жарким — майским утром, в последний раз позавтракав больничной кукурузной кашей, сытной, но не особо вкусной, я вышел в госпитальный двор. Скучавший у дверей здания часовой, тот самый коротышка-ефрейтор, что первым предстал моему взору три недели назад, когда я пришел в себя в здешней палате (а до этого, подозреваю, именно его стараниями к моим и без того многочисленным травмам добавились разбитые стволом автомата губы, но это уже не точно, да и не важно, по большому счету) дружелюбно мне козырнул. Помешкав, я ответил бравому бойцу приветливым кивком, жеста его руки, однако, не повторив — головного убора на мне не было, а принято ли здесь в таком виде отдавать воинское приветствие, я так до сих пор и не выяснил. Нет, видел на стенде в «красном уголке» фотографию со строевого смотра, на которой улыбчивый Высший Руководитель приветствовал подобным образом личный состав части — сам при этом будучи с непокрытой головой — но тут, ясное дело, особый случай…
К тому же, формально госпиталь я нынче покидал человеком сугубо гражданским — что подчеркивалось отсутствием на выданной мне в дорогу полевой форме петлиц и каких бы то ни было иных нашивок. Обезличенный комплект цвета хаки — в Пхеньяне многие так ходят после демобилизации. Ну да, официально я снова пребывал в отставке — подобно Джу, в распоряжение которой и был сейчас негласно откомандирован. Но если Мун Хи удостоилась чести хранить свое офицерское удостоверение при себе, пусть и не козыряла им направо и налево, то мои документы младшего лейтенанта без вариантов остались в сейфе у полковника Кана.
Там же теперь лежал и врученный мне орден Государственного флага 3-й степени. Довольно красивый, серебристый такой, с позолоченной пятиконечной звездочкой по центру. Мне даже позволили пару минут благоговейно подержать эту высокую награду в руках, но затем решительно ее отобрали и заперли под замок — секретность, блин, куда деваться: для всех непричастных ровным счетом ничего экстраординарного в начале мая в стране не произошло. То есть не было ни похищения Джу, ни визита ко мне домой лейтенанта госбезопасности Лим, ни удара ей по затылку утюгом, ни нашего с Хи Рен ночного мотозаезда со стрельбой… Ни полудюжины боестолкновений с десятками убитых и раненых с обеих — если вообще не с трех — противоборствующих сторон. Ни мощного взрыва в здании министерства обороны, ни отчаянного десанта дельтапланеристов военной разведки прямо на крышу штаб-квартиры Кукка анчжон повисон…
Впрочем, последнего, возможно, и в самом деле не случилось — по другим слухам, группа захвата выдвинулась к цели снизу, из недр канализации. Еще гуляла версия, будто внутрь зашел всего один человек — парламентер — и зашел открыто, через парадный подъезд. А то якобы даже и без этого обошлось — все утрясли по телефону…
Как бы то ни было, сверлить для ордена дырочку в кителе мне так и не пришлось. Да и самого парадного кителя я не увидел вовсе — кто-то решил, что отставнику он без надобности. Но вот по этому поводу я как раз ничуть не переживал: реально тянуть армейскую лямку никакого желания у меня не имелось. А ведь, кажется, такой вариант — запереть меня на военной базе в строевой должности — командованием всерьез рассматривался, но Джу таки вытребовала меня к себе, в «Пэктусан».
Одна беда: мой шикарный костюм из «Тэсон» совершенно пришел в негодность — был в нескольких местах прострелен, залит кровью и заляпан грязью, а брюки, когда их с меня снимали в госпитале — попросту разрезали по всей длине штанин. Но Мун Хи и это учла: прислала ко мне прямо в палату своего портного. Тот приезжал даже дважды: сперва — с измерительной лентой, а затем уже — со сметанной на живую нитку работой. Но итоговый результат трудов мастера я должен был узреть уже только в Пхеньяне, так что в путь меня снабдили вот этой самой полевой формой без опознавательных знаков — чистой и отглаженной, но далеко не новой. Ладно, доехать — нормально.
Деньги, что были распиханы по карманам не пережившего приключений «тэсоновского» костюма, мне вернули все до последней воны и последнего юаня, тогда как «волшебный» пропуск-вездеход бесследно исчез, словно его никогда и не существовало. Что было ожидаемо, впрочем. А вот врученные мне буквально между делом лично полковником Каном водительские права — будто бы в компенсацию за изъятый пропуск — стали для меня сюрпризом. Приятным, разумеется. Навыков управления у меня, понятно, никто не проверял — на тот момент я и с больничной койки-то еще почти не вставал. Как видно, заочно зачли мой героический первомайский вояж из Пхеньяна. И выдали удостоверение сразу второй категории, минуя четвертую и третью — вроде как в норме их тут положено получать последовательно, добросовестно отъездив с каждой несколько лет и всякий раз потом заново сдавая квалификационный экзамен.
Хотя, наверное, данный порядок в принципе соблюдался не слишком строго: молодой донджю Ли Джин Хо, помнится, тоже сулил мне вторую категорию — со стартовой, четвертой, я получил бы право только на управление грузовиком. Да, традиционно именно это считалось здесь начальным уровнем — возможно потому, что исторически все легковые автомобили в стране являлись служебными и жизни их высокопоставленных пассажиров доверялись только самым опытным и умелым водителям. А картошку в кузове или, там, кирпичи, мол, каждый дурак довезет!
Третья категория, к слову, подразумевала, среди прочего, автобусы, «моя» вторая — разного рода легковой автотранспорт, включая мотоциклы, а вот про первую никакой внятной информации в «Кванмён» я так и не нашел. Правда, не так уж старательно и искал, если честно.
Кстати, о доступе в интранет — увы, мой служебный телефон разделил печальную участь костюма из «Тэсон», не то вдребезги разбившись при падении, не то и вовсе поймав экраном шальную пулю. Сдох с концами, в общем. Первую неделю в госпитале мне, правда, было и не до серфинга по сети, а вот потом, когда состояние мое заметно улучшилось, без смартфона сделалось уже скучновато. И только дня за три до выписки я получил в распоряжение уже знакомую мне некогда трубку — Джу прислала из Пхеньяна с оказией тот самый свой старый айфон. Для разнообразия — переоформленный на «Пэктусан» и с надлежащей доверенностью на мое имя.
Понятно, это предусмотрительная начальница не о моем удовольствии позаботилась — очевидно, пожелала, чтобы сразу по выходе из госпиталя я был на связи. Но все равно — спасибо ей большое, подгон пришелся весьма кстати, а то я тут уже на луну выть был готов с тоски!
Ну и вот: без уникального, подписанного лично Самим пропуска, без до неприличия дорогого костюма, без офицерских погон или петлиц — к полевой форме полагались именно последние — и без заслуженного ордена, но с новеньким водительским удостоверением в кармане, при немалых по местным меркам деньгах и с навороченным — опять же по здешним понятиям — телефоном я наконец покинул приютивший меня на три долгих весенних недели армейский госпитальный комплекс и аккуратной зеленой аллеей направился к дожидавшемуся меня у транспортных ангаров байку.
Да, про него-то я не рассказал! Моему верному хромированному коню минувшего первого мая тоже неслабо досталось. Говорят, из его стальных недр потом извлекли пять или шесть пуль, три из которых — пулеметные, достаточно крупного калибра. От задней шины остались одни ошметки — к счастью, в клочья ее растрепало, похоже, уже по приезде, за воротами. Рычаг переднего тормоза оторвало — его в итоге так и не нашли, заменили на самодельный. А в бензобаке якобы зияла дыра размером в кулак — но это, возможно, латавшие байк армейские техники уже присочинили: как я иначе вообще доехал-то? Ну и по мелочи там: разбитая фара, навылет простреленный в двух местах глушитель, согнутая в дугу подножка…
Шлем — тот, что был на мне, синий — оказался расколот — понятия не имею, как и когда это произошло. А вот красная сфера Хи Рен практически не пострадала. Похоже, в ней даже блютуз-гарнитура из строя не вышла — правда, не на чем было ее теперь проверить, моя-то безвозвратно крякнулась.
