Хозяин таёжного неба (СИ) - Лукин Андрей Юрьевич

– Знаете, – загадочно обронил Пётр. – После сегодняшнего столпотворения в магазинах я уже не убеждён, что это именно маньяк. В смысле – маньяк-одиночка.

– А кто же? – ошалело переспросил Славик. – Банда?

– Да, – со вздохом подтвердил ёфикатор. – Не исключено, что мы имеем дело с конкурирующей организацией, ставшей на путь орфоэпического терроризма.

– Какого?!

– Орфоэпического, – твёрдо повторил Пётр. – И, обратите внимание, Вячеслав, метод-то – действенный. Видели, как раскупать кинулись?

– Так может, это просто торговая акция? – пошутил Славик. – Залежались словари на складах…

Пошутил – и задумался.

Пока ты не знаешь, как называется явление, оно, можно сказать, не существует. Но вот слово произнесено – и мир становится иным. Орфоэпический терроризм. Аж мурашки вдоль хребта побежали. Мало нам было вахабитов!

И ведь что удивительно: чем благороднее цель, тем более безобразные средства используются для её достижения. Чадолюбие – и то приводит к жертвам. В позапрошлом году, например, издатели, борясь за право печатать учебники, просто перестреляли друг друга – вот вам и всё чадолюбие.

– Гражданин Пёдиков Пётр Семёнович?

Славик вскинул глаза и к удивлению своему обнаружил, что прямо перед их столиком стоит невесть откуда взявшийся шеф в сопровождении Сани по прозвищу Карубция. Оба опера выглядели несколько озадаченными. Должно быть, не ожидали застать коллегу за распитием кофе с Петром Пёдиковым. Хотя, с другой стороны, чего тут неожиданного-то? В конце концов Мыльный сам дал установку сотруднику: подружись, расспроси…

Бывший глава литературной студии обречённо встал.

– Можно? – робко осведомился он и в два судорожных глотка допил свой капучино.

– Пройдёмте с нами, – буркнул Мыльный, затем, поколебавшись, повернулся к Славику. – Вы – тоже…

Допрашивали гражданина Пёдикова Петра Семёновича в том же помещении, откуда днём раньше изгнали с позором безграмотного лжеманьяка. Славик тихо сидел поодаль и вот уже второй раз за истекшие (или истёкшие?) сутки вновь изображал свидетеля. А может быть, даже и сообщника.

– Ваша фотография? – методично потрошил задержанного Алексей Михайлович Мыльный.

Тот сорвал очёчки (рискнём предположить, что слово это всё-таки пишется через «ё»), протёр стёкла краешком свитерка и водрузил вновь. Всмотрелся, погрустнел.

– Да, моя…

– На снимке указано точное время и дата. Что вы делали позавчера в интернет-кафе «У Билла Г.» в пятнадцать ноль восемь?

– Отправлял письмо, – с обречённой улыбкой отвечал ёфикатор.

– Кому?

– Вам.

– Вот это? – И задержанному была предъявлена распечатка послания, подписанного Jack the Ripper.

– Да… – всё с той же ласковой улыбкой приговорённого откликнулся самозванец Джек.

– Что вас побудило его отправить?

Улыбка стала ещё беспомощней и очаровательней.

– Понимаете, – мигая подслеповатенькими глазками, объяснил ёфикатор, – мне хотелось помочь вам в расследовании, направить на верный след… Я знаю! – вскричал он, прижимая к воробьиной груди желтовато-розовые лапки. – Ваш опыт несопоставим с моим, но, признайтесь, ведь с подобными мотивами преступления вы тоже сталкиваетесь впервые… И обратите внимание, – встревоженно добавил горбатенький Jack the Ripper, нервно пощипывая мочальную, аккуратно подстриженную бородку, – я нисколько не претендовал на незаслуженную мною славу, поскольку использовал аллоним…

– Что-что использовал?

– Аллоним. То есть подписался чужим именем.

– В смысле – псевдоним?

– Нет. Псевдоним – вымышленное имя, а аллоним – реально существующее.

Сунуть этого ботаника в камеру к матёрым уголовникам – ох, показали б ему там «аллоним»! Впрочем, нет, не стоит… Живым он оттуда точно не выйдет.

– Вершков нахватался, – презрительно сказал Мыльный, – словечек учёных надёргал… А школьную-то программу подзабыл, а? Стыдуха…

– Простите, не понял… – пролепетал Пётр.

Старший опер взял чистый лист и размашисто начертал на нём слово. Большими буквами. Перевернул, предъявил.

– Зачитай!

– Афера… – озадаченно помигав, зачитал задержанный.

– Так какого ж ты рожна, – ласково и жутко спросил Мыльный, – на первой жертве «АФЁРА» вырезал? Грамотей, твою ёфикацию!..

Пёдиков отшатнулся и онемел.

– В словарь лень заглянуть? – продолжал Мыльный, не давая гражданину Пёдикову опомниться. – Других учишь, а сам ошибки на трупах делаешь?..

Да уж, что-что, а на пушку брать Алексей Михайлович умел виртуозно. Умел и любил. Причём выходило это у него обязательно в каком-то, знаете, педагогически-менторском тоне. Вызовет, бывало, подследственного, одарит усталонасмешливым взглядом.

«Ну что, второгодник?» – спросит.

«А чо это я второгодник?» – взъерепенится тот.

«А кто ж ты? Какой вес нужно привязывать к мёртвому телу, чтобы потом не всплыло? А ты какой привязал? На уроках надо было сидеть, а не прогуливать!..»

Разобидит, втянет в спор, сам увлечётся, карандашик схватит, сидят оба, вычисляют, а убийца-то, считай, сознался уже.

Не зря же передавалась из уст в уста нетленная фраза, якобы брошенная в досаде Мыльным уже расколотому рецидивисту: «Да погоди ты с признанием со своим! Досказать дай!..»

Однако в данном конкретном случае приёмчик не сработал.

– Я… – дрогнувшим голосом начал Пётр.

– Ну?!

– Я… Я не мог вырезать на трупе «АФЁРА»… – Ёфикатор задыхался. У него даже зубы слегка дребезжали, и не подумайте, что от страха – от негодования. – Вы вправе обвинить меня в чём угодно… только не в этом…

– Ага! Значит, вырезал «АФЕРА», а потом шёл какой-нибудь бомж и точки поставил? Так?

Пёдиков молчал. Вид у него был не столько пришибленный, сколько оскорблённый.

– Вот вы пишете, – скучным голосом продолжил Мыльный, снова беря в руки распечатку электронного письма. – «Я и впредь намерен уничтожать тех, кто уничтожает мой Великий и Могучий, Правдивый и Свободный Русский язык. Я и впредь намерен уродовать тех, кто уродует Его…» То есть с орфографией вы согласны?

– С-с… какой?

– Того слова, что на трупе… На первом трупе.

– Н-нет…

– А что же тогда пишете?

– Понимаете… – принялся выпутываться Пётр. – Об убийстве я узнал из газет. А в газетах буква «ё» не употребляется. У них там, я слышал, даже программы такие есть, чтобы не пропускать… при вёрстке…

– Что за газета?

– «Провинциальные вести».

Старший опер насупился, посопел.

– Ваше? – спросил он, предъявляя списки словарей, изъятые у Петра и у Славика.

– Моё.

– Откуда это у вас?

– Сам составил.

– Так… – процедил Мыльный, поворачиваясь к сотруднику. – Проводите гражданина Пёдикова Петра Семёновича в следственный изолятор…

– В изолятор? – с тревогой переспросил тот.

– А вы как думали? – холодно молвил опер. – Ваше электронное письмо – по сути, признание. Будем разбираться. Ведите. А я пока потолкую со вторым задержанным…

– Поверьте, Вячеслав тут вообще ни при чём! – всполошился ведомый к дверям Пётр. – Он меня всего лишь кофе угостил…

– Разберёмся.

Ёфикатора вывели.

– Ну что, Славик… – мрачно изрёк старший опер, когда они остались наедине. – Считай, что задание у тебя прежнее…

Вместо седьмой главы

И всё-то у нас абы как, и всё-то у нас, я извиняюсь, через колено! Даже в следственном изоляторе. Судите сами, в соседней камере давка, как в общественном транспорте, а в той, куда поместили ёфикатора, – ни души. Словом не с кем перекинуться! Только аж через полчаса сунули туда ещё одного человечка. И, что самое замечательное, человечком этим оказался Славик.

– Во попали, – невесело ухмыльнулся он, присаживаясь на край койки. – Слышь, а это правда, что ль, ты послал?

Ответом был судорожный прерывистый вздох, равносильный чистосердечному признанию.