Барин из провинции (СИ) - Иванов Дмитрий

— Перед кем? — буркнул тот, с плохо скрываемым презрением. — Он даже не представился! И вообще… благородный ли он человек?

— Дворянин Костромской губернии, Алексей… — назвал я своё полное имя.

— Эльвира Кучина, — представилась моя спасительница. А может, и не моя, а барона.

Красивая, уверенная в себе и, похоже, совсем не простушка. Но точно — умная. А это, как показывает практика, хуже, чем просто красивая.

— Барон Антон Дельвиг, корнет Московского драгунского полка, — мальчишка по-прежнему недоволен, но более не дерзит. По всему видно, эта девушка что-то для него значит.

— Э-э-э, — немного запнулся я. Корнет, видя моё замешательство, поспешно добавил:

— Не тот я Антон! Тот — мой кузен!

Зашибись! А я знаю, кто такой «тот кузен»⁈ Но понятно, что есть какой-то известный всей Москве Антон Дельвиг. Понимающе киваю головой и говорю обтекаемо:

— Я так и понял, возраст у вас разный…

А ловко я проявил осведомленность насчет московской знати. Ведь, скорее всего, не одногодки они — на то и расчет был.

— Так и старше, и толще твой кузен, — смеётся девушка. — Да и женат ноне наш Антоша… А каков поэт! Жаль, ленив. Пишет мало. Может быть, любовь к Софе его вдохновит?

— Софью вдохновляет разве что Пушкин… и Паша Каховский, — уже вполне миролюбиво поддерживает беседу Антон. — Но тот ждёт решения своей судьбы в Петропавловской крепости. Угораздило горемыке примкнуть к восставшим.

— Это ещё повезло, что Михаил Александрович отказал ему в руке своей дочери… — продолжает молодой барон с каким-то превосходном, даже напыщенно, — Все же действительный статский советник, а Пашка — нищ да и в солдаты был разжалован… И за что, думаете? За неуплату долга… кондитерской лавке! Стыдоба. А то мезальянс был бы на всю Москву.

Каховский… Дельвиг… Пушкин… — фамилии крутятся в голове. Нет, Пушкина-то я, конечно, знаю, но отчего-то знакомы и две другие фамилии.

— Вы, Алексей Алексеевич, коли будут у вас в столице затруднения аль нужда какая, по-простому к нам обращайтесь. Мы с друзьями завсегда помочь рады! — неожиданно великодушно заявляет корнет.

Хочу уже поскорее вернуться к своим попутчикам, чтобы отправить их заселяться в номера, раз уж заплатил, да поужинать где-нибудь… в хорошем месте.

— Господа, раз ссориться не будем, и вы в некотором роде взяли надо мной шефство, может, подскажете, где в Москве можно отужинать без риска для репутации и желудка?

— Смотря в какую сумму хочешь уложиться, — тут же откликается Антон.

— Тоша, — мягко упрекает Эльвира, улыбаясь, — но ведь видно, что у Алексея деньги есть. В «Неге Персии» номера не из дешёвых — дороже даже, чем в «Липской» или «Тверской». А на твои двадцать рублей серебром тут и недели не протянешь.

— Я, между прочим, не испытываю нужды в средствах, — поспешно выпрямляется корнет, слегка обиженный. — Жалование — так, приятный пустячок. Для карманных расходов. Основное — это… капитал.

Он не уточняет, чей именно капитал, но и так понятно.

Расстались мы почти друзьями. Хотя почему «расстались»? С кокеткой Эльвирой (имя-то какое! Не Анна, не Наталья… Сразу видно — мать в юности почитывала французские романы при свечах), я буду жить по соседству в гостинице. Правда, девушка, судя по всему, не дворянка — а то, наверное, упомянула бы об этом, когда представлялась. А тут — просто Эльвира. Красиво. Загадочно. И — подозрительно.

Антон, я так понимаю, надеется на какую-то милость от барышни, так как с облегчением воспринял мой отказ от предложения Эльвиры поужинать вместе. А сама девушка… по всей видимости, что-то во мне всё-таки нашла. По взгляду было видно — не просто слушала, а приглядывалась. Кто знает, может, я ей даже понравился. Или, по крайней мере, заинтриговал — а это в их кругу иногда важнее.

Моя Оля, несмотря на провинциальность, все вышеупомянутые фамилии знала и пояснила, кто есть кто. Оказалось, что Антон Дельвиг — это друг Пушкина. Тоже поэт и, как говорят, неплохой. Правда, пишет и в самом деле мало. Одно время был помощником Крылова в императорской библиотеке, а в прошлом году женился на дочке Салтыкова — Софье. Живут молодые, конечно, в столице — в Петербурге.

— Каховский… — задумчиво протянула Ольга. — Точно не скажу, но вполне возможно, один из тех бунтовщиков, которые в прошлом году на Сенатскую солдат вывели. А мальчишка… ну раз сказал, что из рода Дельвигов, и судя по форме, корнет, то, скорее всего, закончил Московский кадетский корпус.

— А Крылов… это тот самый? — зачем-то уточнил я.

— Да ведь Иван Андреевич один у нас, — смеется женщина.

Сидим мы в неплохом заведении — что-то вроде кафе. Не знаю, как тут это называется: кофейня, чайная или трактир? А я всё думаю, как бы так… ненавязчиво намекнуть Ольге, что моя благотворительная миссия подошла к концу. Да, я обещал довезти её до Москвы. Довёз. Более того — оплатил номер, отдал за него, между прочим, деньги, на которые в Костроме можно корову купить. А завтра пусть уж устраивается сама.

— К подруге утром поеду. Спасибо за помощь, Лешенька, — словно уловив мои мысли, избавила меня от неловкого разговора женщина.

— Если хочешь, довезём тебя. Багажа у тебя немного, конечно, но всё лучше, чем трястись на извозчике. Да и заодно посмотрю, как ты устроишься.

Тимоха и Владимир в разговор не вступают — оба серьёзно относятся к еде и в особенности к пиву, которое мне лично показалось слабым.

— Пирогов вам с собой завернуть? — услужливо предлагает официант, заметив, что я ухайдокал немалый кусок мясного, а теперь доедаю сладкий с малиной.

— Пожалуй, ещё такой же, мясной. И сколько с меня?

— Семьдесят копеек, — удивляет дешевизной халдей. Это чьё же мясо я сейчас ел? — За ваших спутников тоже вы платите? Тогда ещё два рубля. Итого — три.

А нет, всё нормально — дикие московские цены, как я и привык.

Откушав, расходимся по своим номерам. Я — в свой шикарный. Не успел коснуться подушки, как провалился в сон. И снятся мне, конечно, же, опять девушки. Да и что ещё сейчас может сниться? Не заседание же Государственной думы, как монархисту Хворобьеву, и не собрание пионерской дружины. Нормальный сон для моего молодого тела!

Утром завтракаем. На этот раз — в обеденном зале самой гостиницы. Оказалось, что завтрак включён в стоимость номера — уже не так обидно за большие деньги, что были уплачены. И, надо сказать, на нас тут не экономят.

На столе: белый хлеб, калачи, сливочное масло в стеклянной баночке — одной на всех. Сыр, сметана густая, деревенская (а какая она ещё может сейчас быть?) — в глиняной плошке. У меня и у Ольги — омлет с ветчиной. Владимир ест гречневую кашу с маслом и заедает холодной телятиной. А Тимоха заказал себе жареные колбаски, которые принесли ещё скворчащими на большом блюде. Подали также зелень — в плетёной мисочке. Тоже одну на всех. Пьём каждый своё: я — кисель, остальные — чай. Во вчерашнем кафе такая трапеза стоила бы нам четыре, а то и все пять рублей. А тут — входит в счёт.

Напротив нашего столика за завтраком устроился постоялец — сухопарый дядя лет сорока, с простоватой, но не глупой физиономией. По всему видно — не москвич. Одет опрятно: сюртук приличного кроя, при себе трость. Шляпа снята и положена рядом, аккуратно, как у человека, привыкшего к порядку.

Он чинно завтракает и одновременно читает газету — кажется, «Московские ведомости». Глаза бегают по строкам, губы чуть шевелятся, в одном глазу поблескивает монокль, другой прищурен.

Поев, дядя встаёт, неторопливо вынимает монокль, прячет его в нагрудный кармашек жилетки и собирается уходить, оставив газету на столе.

— Уважаемый, разрешите газетку вашу взять, почитать новости, — окликаю я его, когда он проходит мимо нашего столика.

— Так она за среду прошлую… Но отчего нет? Я всё, что хотел, прочёл, — небрежно кивнул мне дядя, торопясь на выход.

Тимоха услужливо приносит мне листки сероватой, плохого качества, бумаги. Шрифт крупный, всего четыре полосы текста.