Стиратель (СИ) - Каляева Яна

Встречаются случаи, с которыми я ничего не мог поделать, потому что причиной их оказывается скудное питание и чрезмерный физический труд. Матери рахитичных детей только разводят руками: хотя в хозяйстве есть скотина, практически все продукты животноводства приходится продавать, чтобы выплатить подати. Пожилому батраку обезболиваю грыжу, но предупреждаю, что продолжение работы на износ неизбежно приведет к рецидивам. Он рассказывает, что прежде сам был хозяином такого же хутора, но в неурожайный год не смог собрать на подати, и все его имущество было конфисковано за долги. Теперь ему приходится на старости лет батрачить, и другого способа добыть пропитание у него нет.

Интересно, не имел ли в виду Конфуций, что для исправления этого мира, требуется устроить здесь социальную революцию? Не хотелось бы. Ну не мое это — ни лысины у меня нет соответствующей, ни картавости, ни бешеного революционного драйва…

Серьезных заболеваний оказалось немного — видимо, здесь с ними попросту долго не живут. Только у жены второго по старшинству брата выявил хроническую болезнь почек в терминальной стадии. Такое не вылечили бы не только в нашей областной больнице, но в и лучших клиниках моего мира, с магией или без. Я смог только унять боль — на несколько дней, не больше.

— Я исцелена? — спросила несчастная женщина, едва я вынырнул из Тени.

Соблазн ответить утвердительно велик — разве мне помешает слава чудодейственного лекаря? Глядишь, и заплатят побольше… а когда боль вернется, меня уже тут не будет — ищи ветра в поле! Но не начинать же свой путь в новом мире с шарлатанства. Глубоко вздыхаю и говорю честно:

— Сожалею, но это неизлечимая болезнь. Вам осталось около месяца жизни. Постарайтесь завершить свои дела…

Женщина нервно оглядывается и переходит на шепот:

— Как вы думаете, лекарь, а учение Сета… оно могло бы помочь?

Слова «Сет» в моем словаре нет. Очевидно, это имя собственное.

— Боюсь, не располагаю такими сведениями… — она явно меня не понимает, хотя переводчик фурычит исправно. Похоже, надо использовать более простые слова. — Я не знаю. Можете вы рассказать мне об этом учении?

Женщина смотрит на меня так, словно предложил ей нечто в высшей степени непристойное, и бросается к выходу, по пути натягивая на голову платок. Странная какая, сама же заговорила об этом… Пожимаю плечами и приглашаю следующего пациента, надеясь, что хоть ему смогу чем-то помочь.

Прием всех обитателей хутора занимает два дня. Стараюсь экономить магию как могу, каждый час выхожу на солнышко и все равно с радостью замечаю, что здесь мои возможности выше, чем дома — пребывание в Тени выматывает намного меньше. В некоторой степени это даже компенсирует отсутствие доступа к нормальному оборудованию и медикаментам.

Утром третьего дня отлавливаю старшого, прежде чем он успевает раствориться где-то в недрах хозяйства, и говорю:

— Я свои обязательства выполнил. Чем смог, помог твоим домочадцам и работникам. С тебя оплата, семь монет, как договаривались. И когда сможешь отправить меня в город?

Осточертел уже этот незамороченный деревенский быт — сил нет.

Детина делано изумляется:

— Какие такие семь монет? Какой еще город? Ты совсем берега потерял, лекарь? Мы тебя кормили, у деток кусок изо рта вырывали, чтобы ты был сыт! А теперь ступай себе подобру-поздорову.

— Уговор был: семь монет и дорога до города. Этого, как его, Пурвца.

— Так вот тебе дорога до Пурвца! — детина машет в сторону тракта. — Три, много четыре дня пешего пути — и ты на месте! Мы тебя тут не держим! А про монеты уговора никакого не было! Подтвердите, братцы!

Братцы синхронно кивают, будто китайские болванчики. Кто бы сомневался?.. Скверно быть чужаком в мире. Автократычу мог пригрозить хоть министерством здравоохранения, хоть прокуратурой, а этих чем пронять?

Мне не приходится делать грозное лицо, оно само наливается мрачной злобой.

— Вы понимаете, что я этого так не оставлю? Я-то сейчас уйду, а потом к вам заявятся мои друзья и стрясут долг, да с прибавком. Вам оно надо?

— А мы скажем, что ты у нас учение Сета, да будет проклято его имя, проповедовал! Против одиннадцати Высших родов нас подстрекал! Как тебе такое? Накося выкуси!

Открываю рот, чтобы сказать, что у него самого рыльце в пушку, потому что учение этого, кем бы он там ни был, Сета распространяет кое-кто у него прямо под боком. Но вспоминаю прозрачные глаза несчастной женщины… Ей и так уже досталось. Ещё отмечаю глупую нелогичность: кому он собрался на меня поклёп возводить? Моим друзьям? Это мелочи, главное, что он упёрся.

Детина принимает мое молчание за слабость. Не рановато ли? Вспоминаю первую часть напутствия Смотрителя: будь смел в действиях. Константа во всех мирах.

— Вали отсюдова подобру-поздорову, покуда цел!

— Может, в глаз тебе дать? Так, чтоб не встал? — смотрю на него задумчиво и прицельно. — Я ведь не только лечить умею, калечить-то сильно проще…

Старшой слегка бледнеет и отступает на полшага. Зато его братва придвигается чуть ближе, в руках мотыги, грабли и другие сельскохозяйственные инструменты. Приглушаю их боевой дух задушевным вопросом:

— Кто-то хочет умереть? — На мои слова вся братская ватага отшатывается, но при этом сбивается плотнее.

Можно и продолжить. Вытрясти из них всё и немного больше. Только сильно подозреваю, нет у них ничего. Судя по тому, как живут, и по искренней оговорке, что только что подати уплатили. Может, и врёт, но то, что в карманах медяки у старшего не звенят, это точно. Ни у кого не звенят. В беспроигрышную игру они сыграли. Договорились, зная заранее, что денег нет ни копейки. И выбивать бесполезно ибо нечего. Плюю ему под ноги, разворачиваюсь и ухожу.

За околицей меня догоняет жена второго брата и молча протягивает тряпичный узелок, из которого тянет чем-то съестным. Если бы не знал, что они тут чуть ли не голодают, не оценил бы, насколько это щедрый дар.

— Да благословит тебя Сет, — говорит она и убегает, прежде чем успеваю хоть что-то спросить.

Три-четыре дня пешего пути — сколько же это в километрах? Тащиться на своих двоих чертовски не хочется, но вариантов нет. Ладно, надо хотя бы начать движение, а там, может, подвернется какая попутка…

Дорога узкая, извилистая, глубокие колеи заполнены густой грязью. Хорошо еще, дождей давно не было. Приходится все время смотреть под ноги, чтобы не вступить в лепешку — лошади, очевидно, сбрасывают «переработанное топливо» прямо на дорогу, и никто не удосуживается его убрать. Оттого как-то не до любования красотами природы, да и она тут несколько однообразна, надо признать.

Прохожу три хутора, похожих на тот, где пытался заработать на жизнь, и две деревеньки побольше. Не останавливаюсь — довольно с меня деловых коммуникаций с деревенщиной. В другой раз буду иметь дело только с людьми разумными, образованными по возможности, которые понимают, что такое долгосрочная выгода и как ее можно получить при помощи квалифицированного медика.

Дорога сливается сперва с одной, потом с другой и наконец вливается в широкий тракт. Начинает темнеть. Прикидываю, где остановиться на ночь — собрать лежанку из веток или все-таки попроситься куда-нибудь на ночлег в обмен на исцеление-другое? Хорошо хоть голод мне не грозит сегодня-завтра — в собранном доброй последовательницей этого, кем бы он ни был, Сета узелке не только хлеб, но и брусочек довольно вкусного пресного сыра.

Различаю впереди то, что сперва показалось мне воротами; но кому понадобилось возводить ворота посреди чиста поля? Подхожу ближе и понимаю, что это виселица. На ней болтаются три тела. Во время учебы мне много раз доводилось иметь дело с трупами, в том числе не особо свежими, но сейчас с трудом сдерживаю рвотный позыв.

На шеях повешенных болтаются таблички. Надо же, грамотные люди их убивали… да и сам я, оказывается, грамотный, потому что без проблем разбираю надписи — приходится только прищуриться, потому что уже довольно темно. «Грабил честных крестьян». «Не платил подати». «Поклонялся Сету».