Наследник пепла. Книга VII (СИ) - Дубов Дмитрий

И вот в тот момент, когда уже хотелось орать, что в него не влезет больше ни малой толики информации, Артём начал работать дальше и впитывать в себя воспоминания друзей.

Где-то на середине воспоминаний Виктора фон Адена Артём уже понял, что переоценил свои способности и возможности. Он понимал, что вся эта ситуация в итоге может закончиться достаточно плачевно.

Но делать было нечего. Он уже пообещал сделать это. Причём в первую очередь пообещал самому себе. Поэтому отступать было некуда. Нужно было продолжать впитывать информацию, которую потом ещё предстояло переработать в своём разуме.

И тогда он просто-напросто расслабился, никак не анализируя вливающуюся в него информацию, а просто старался впитывать всё, что только мог.

Последнее, что он смог заметить вполне осознанно, — это то, что его магический резерв очень сильно расходуется. Он, конечно, расстроился данному обстоятельству, но опять же прекращать сессию не стал.

Он подумал о том, что тот же фон Аден должен догадаться, что Артём расходует слишком много энергии, и как-то поможет ему.

А когда Тагай попытался оборвать связь, Артём вдруг понял, что разрыв ритуала именно сейчас, в процессе, до завершения, может оказаться вообще критичным. Он мог даже потерять собственный разум, не говоря уже обо всём остальном.

И тогда он вцепился в Тагая и сказал, чтобы тот не мешал ему. То есть присутствовала опасность того, что он просто не соберёт куски памяти. Это страшно, но это одно. А вот то, что у него самого в голове может начаться необратимый процесс утилизации информации, — вот это было по-настоящему страшно. Он мог очнуться, не помня вообще ничего о своей жизни.

А вот именно воспоминаний он терять не хотел. Среди этих воспоминаний было слишком много тёплых, связанных с отцом и с матерью. Именно поэтому Артём решил рискнуть и дойти до конца. Он приказал Тагаю не разрывать связь, чтобы уже до конца впитать всю информацию.

И как только он закончил, сразу провалился дальше, в какие-то глубины своего сознания, которые давала ему его собственная магия.

И теперь перед ним выросли такие горы информации, обработать которые было не просто тяжело — это было титанически сложно. Нужно было разобраться во всех этих нагромождениях, хитросплетениях, выискать закономерности, найти точки соприкосновения, сопоставить хоть какие-то события.

И при всём при этом нужно было использовать разные операционные понятия. Как молодой учёный он опирался на определённый категорийный аппарат. У людей и демонов многие категории различались практически кардинальным образом. И это нужно было считывать там, внутри, на ментальной подкорке, и сопоставлять значения одних и других понятий, чтобы иметь возможность сличать их и вешать, скажем так, одинаковые ярлыки, ставя их на какую-то конкретную полку категорий.

Только для выработки схожих категорий у Муратова уходили просто безумные силы.

Он понимал, что буквально выворачивается наизнанку, что магии оказывается его невероятно мало, и ему не хватает вообще всего: не хватает знаний, не хватает логики, не хватает магии. Артём подумал, что единственное, что он не предусмотрел, — это то, что он всегда рассчитывал на ресурс собственного мозга. Сейчас же оказалось, что для проведения данного мероприятия ему не хватает ни его, ни той же магии, чтобы переварить все эти жизни, которые в него вкачали.

И пусть магический резерв всё ещё поддерживал его мозг от разрушения, подпитывая, помогая создавать новые связи, помогая ему не разрушить собственный разум, ковыряясь во всём этом.

Но при всём том Муратов понимал, что он уже практически на нуле и, притом, никак не мог подать знак, что ему нужна помощь.

А ситуация была критической. Его сознание угрожало вот-вот пойти вразнос. И в какой-то момент, когда он уже понимал, что иссыхает и видит себя как выцветшую картинку дагерротипа среди остальных ярких, цветных картинок чужих жизней и воспоминаний, Артём почувствовал, как в него полноводной рекой начинает заливаться энергия.

И он подумал: «Виктор фон Аден, спасибо тебе огромное. И всем нашим друзьям».

Да, случилось то, на что он подспудно и рассчитывал. Друзья догадались, поддержали Артёма. Значит, всё не зря. Значит, можно работать дальше.

И Артём, забыв обо всём на свете, начал дальше разгребать горы информации, громоздившиеся перед ним, которые на первый взгляд казались просто неимоверными. На то, чтобы с ними хоть как-то справиться, нужны были годы, а то и столетия.

Но Артём отрешился от подобных мыслей. Он вообще потерял счёт времени, практически забыл, как его зовут, забыл про себя полностью. Он разбирался в хитросплетениях стольких жизней, пытаясь найти ответ всего лишь на один интересующий его вопрос. Он сам стал этим вопросом, чтобы быстрее докопаться до сути.

«Муас… Муас… Муас… Муас… Так ты где? Ты есть, Муас?»

И только это он повторял в каждый момент времени.

А когда он уже забыл, кто он, откуда, почему здесь находится, он вдруг услышал вдалеке песню. Песня эта была настолько мелодичная, настолько мягкая, что мгновенно завораживала и тянула к себе.

Это можно было сравнить со звуком хрустальных колокольчиков или рассветом, и первыми лучами солнца над пшеничными полями, выглядывающими из-за далёких гор. Это была роса на предрассветных лепестках цветущих лотосов на изумрудных равнинах.

Это была песня, сотканная не из звуков, а из образов, самых мягких и нежных, к которым хотелось прикоснуться, которые хотелось навсегда оставить в собственном сердце.

Это были воркующие птицы и стрекочущие кузнечики в летней степи. И один образ наслаивался на другой, но все вместе они создавали тёплую и уютную картину.

И всё это настолько выбивалось из всех остальных воспоминаний, которые окружали Артёма, что он невольно обратил на это внимание. Потому что всё, что выбивается из общей картины, помнил он, могло стать ключом и подсказкой к ответу.

И он стал двигаться на этот голос образов, на этот напев картин. И вдруг обнаружил девушку — очень необычную девушку с серебряными волосами и небольшими рогами, пробивающимися через эти волосы. Она была очень грациозна, красиво напевала, словно посылала вдаль сообщение, на которое кто-то должен был откликнуться.

Она очень грустила, что никто не откликается. И эта девушка кого-то очень сильно напоминала Артёму. И вдруг она повернулась к нему, глаза у девушки расширились, она прекратила петь и сказала совершенно человеческим голосом:

— Боги, Артём, ты нашёлся! Я тут брожу уже неизвестно сколько времени в поисках тебя, но никак не могла отыскать. Вообще ничего не понимаю. Здесь какой-то невероятный мир, искажённый нелепыми проекциями, наложенными друг на друга. Я буквально потерялась, но теперь я тебя нашла.

— Да, Мирослава, — тяжело вздохнул Артём. — Слава всем богам, что ты меня нашла.

— У нас есть чёткая рекомендация: запаять вход и валить отсюда как можно быстрее!

— Запаять? — переспросил меня Кемизов. — Я бы предпочёл драпать отсюда, чтобы пятки сверкали.

— Мы должны закрыть проход, — твёрдо ответил я. — Дело в том, что здесь пытаются построить храм некоего кровавого божества. Мы не должны допустить этого, потому что если у них получится, то это божество станет сильнее, и тут будут собираться его адепты. Подобное в непосредственной близости от наших земель кажется не очень хорошим вариантом. Да и скольких жертв можно будет избежать, которых в противном случае могут принести на местный алтарь.

— Ты прав, — кивнул мне отец. — Хорошо, — он покосился на Артура. — Запечатаем?

— Запечатаем, — кивнул тот. — Я не хочу, чтобы ещё кто-то испытал то, что тут испытали мы.

И вот мы вчетвером — я, отец, Артур Кемизов и его сын Руслан — решили запаивать вход. Для начала нужно было разработать конструкт посильнее.

Я попросил у Агноса, чтобы он повысил температуру пламени. Причём сделал это также для моего отца, чтобы мы могли расплавлять камень, превращая его в жидкий и податливый материал.