Барин из провинции (СИ) - Иванов Дмитрий

Плохая им досталась доля:

Не многие вернулись с поля.

Когда б на то не божья воля,

Не отдали б Москвы!

Вроде не сбился ни разу и прочитал всё верно. Ну это и неудивительно — мы с Тимохой каждый записал по памяти, что помнили, и потом сверили.

Молчание… Я не понял, что им не понравилось? Голос у меня звучный, стихи тоже в тему, патриотические… Чего им надо⁈

— Браво! — хлопнул первым Глинка, и как будто дал отмашку — за ним зашумели, зааплодировали остальные.

Меня хвалили, хлопали по плечу, жали руку и требовали продолжения. Пышно- и гологрудый предмет моей страсти даже прижалась ко мне своим волнующим бюстом и сообщила (конечно, на французском), что её муж уже три года как умер от ран, полученных в битве при Лейпциге, и ей эти стихи особенно дороги.

Намек понял! Если представится случай — зачту ещё раз. И даже с выражением. С выражением и… намерением.

От меня потребовали ещё. Что ж, пара заготовок у меня была, пусть и не такого калибра, как Бородино. Но, как говорится, чем богаты мы с Тимохой…

Кстати, «вон он, змей, в окне маячит», за спиной бутылку прячет. Жаль, стихи Высоцкого, которые я почти все знаю, не зайдут местной публике. Поэтому читаю те, что припомнил мой товарищ по попаданству… Я их тоже слышал, так как кинофильм, в котором они звучали, смотрел раз двадцать, наверное. Так же как и Адам — любитель старых советских фильмов, как выяснилось.

Речь про «Служебный роман», где товарищ Новосельцев попытался украсть у Пастернака стихотворение, но был безжалостно уличен в плагиате своей начальницей Калугиной. Меня же уличить некому, ну кроме Тимохи, но ему это незачем. Поэтому, я, пожалуй, позаимствую их у Новосельцева и выдам за свои. Двойной плагиат, так сказать.

И я зачитываю, припоминая интонации Мягкова:

Любить иных — тяжелый крест,

А ты прекрасна без извилин,

И прелести твоей секрет

Разгадке жизни равносилен.

Весною слышен шорох снов

И шелест новостей и истин.

Ты из семьи таких основ.

Твой смысл, как воздух, бескорыстен.

Легко проснуться и прозреть,

Словесный сор из сердца вытрясть,

И жить, не засоряясь впредь,

Все это — небольшая хитрость.

Смотрел я, конечно, на «безучастную» вдову, которая, — для моего вдохновения, не иначе, — немного наклонилась вперед, чтобы мне было видно всё её декольте! Полноте, мадам, я уже побеждён вами, хватит стрелять по мне амурами!

— Это совершенно другой стиль… Ну, как же замечательно! — раздался в полной тишине голос Жуковского.

Ну да — другой стиль, ведь из Лермонтова я помню только отрывок из «Мцыри», который учили в школе. Но это резерв! И вообще — выдавать все шедевры сразу не хочу. Хотя, например, есть заученное за каким-то хреном в школе стихотворение Некрасова «На Волге». Его я помню почти всё. И кстати, тематика подходящая. Про Волгу. Родные места, можно сказать.

— А можно вина?.. В горле першит, — говорю я, не глядя ни на кого конкретно.

— И мои новые друзья из молодежи, пусть я их ещё и не запомнил по именам, махом наливают в бокал вина, а мэтры русской словесности не гнушаются со мной чокнуться.

Так-с… обстановочка стала теплее. Вторую проверочку я тоже прошёл!

— Я вас приглашаю в императорский университет. Собрание нашего общества будет послезавтра… Жаль, Пушкин в отъезде, — Аксаков уже не воротит нос от провинциала, а любезен.

Выясняется, что это самое «Общество любителей российской словесности» действует при Московском императорском университете. Есть у них и стипендия, и ежеквартальный сборник, куда, дескать, я могу — с протекции, конечно — тиснуть оба своих произведения. Решают там коллегиально, но с таким покровителем, как Аксаков, шанс у меня весомый.

Стараюсь изобразить бурную радость.

Но по факту… Сборник этот, как выясняется, для авторов — бесплатный. Печататься там — дело, конечно, благородное. Но для меня, в моём положении… довольно бессмысленное.

Вечер набирал обороты. Я уже перезнакомился с доброй дюжиной господ, и у большинства есть карточки. Да-да, настоящие визитные карточки. Не с номерами телефонов, конечно — с именем, титулом, званием, а то и адресом. Вот, к примеру: «Николай Петрович Пунш — доктор медицины». Снизу приписка мелким курсивом: «Домашний приём по субботам с 14 до 17 часов». Удобненько.

А я пока выгляжу лохом в этом плане. Ну ничего, когда верну себе свой домик, тогда и подумаю, что там о себе сообщить. «Предводитель дворянства Костромской губернии» например… А поди проверь! Шутка. Врать смысла нет. Но звучит приятно.

— Муж мой в прошлом году скончался… В браке мы были с пятнадцатого года. Вышла замуж за героя войны. Но детей, увы, завести не смогли… — проговорила с горечью Ирина Родионовна Клик, та самая вдова с декольте.

«Что-то важное на войне оторвало, что ли?» — недоумеваю я про себя, но вслух говорю слова утешения:

— Я вот… вообще сирота. Ни отца, ни матери.

Давайте помянем наших близких. А боль… Боль лучше всего смывается новым чувством.

Глаза её теплеют. Ирина сжимает мой локоть чуть крепче.

— Вы непременно должны навестить мой дом,

— говорит она с придыханием. — Я покажу вам всё, что осталось на память от героя войны. Он бы ваше стихотворение точно оценил.

— Готов хоть сейчас, — отвечаю я и ловлю победный взгляд вдовы.

Как же — женщина немолода — уж за тридцать, а такого молоденького дворянчика поймала в свои сети!

Ха! Это ещё кто кого поймал!

— Алексей, вы нас, право, позабыли, — капризно надувает губы рыжая Амалия.

— Господа, там, кажется, во дворе дерутся! — вдруг вскрикивает один из гостей — врач, доктор Пунш, всматриваясь в окно.

Надеюсь, не Тимоху моего бьют.

За окном темно. Освещение уличное тут плохое. Вот в зале — ярко, но смотреть из освещенной комнаты в темень окна — значит, ничего не увидеть.

Били, слава богу, не Тимоху. Но он оказался к этому делу причастен!

Глава 11

Это же надо! Пока одни приглашенные цыгане плясали и гремели браслетами, другие, особо предприимчивые представители этой весёлой и вольной народности сподобились украсть… Нет, не коня, хотя было из чего выбрать: гости ведь прибыли в собственных экипажах, а там и лошади в дорогой сбруе, и кареты добротные. Но всё это — под присмотром кучеров да лакеев. Украли столовое серебро хозяйки усадьбы.

Мы с Тимохой единственные пришли пешком, поэтому охранять ему было нечего — кроме, разве что, моей чести и чужого имущества. И надо же, мой верный кучер как раз это имущество грудью и защитил.

Потом уже он рассказал мне как было дело. Посчастливилось этому пройдохе уговорить на блуд служанку мадам Хитрово. И только они приступили к делу, укрывшись в саду на другой стороне особняка, как на них в темноте свалился сначала мешок с посудой, а потом и молодой цыганёнок.

Тут-то Тимоха и отличился! Цыганёнок с испугу рванул к забору, а Тимоха, обнадеженный кажущейся щуплостью врага, и подбодренный призывами страстной служанки, решил догнать воришку. Но, к несчастью, цыган оказался не трусом и полез в драку, ловко поставив-таки фингал моему невезучему кучеру. И даже, может, и удалось бы сбежать шустрому цыганенку, но вовремя подоспел ещё один служка вдовы, садовник, — дядя немаленьких размеров. Вора он скрутил, мешок отнял и крик поднял — в общем, всё как положено. А Тимоха теперь — герой вечера, и поклонниц у него среди дворовых явно прибавилось.

Чёрт, иной раз человеком простого сословия быть выгоднее. Во всяком случае проще: ни тебе дуэли за слово, сказанное невзначай, ни церемоний лишних, ни простоты нравов в отношении секса между слугами. А тут — всё окольцами, да через реверансы приходится делать. Как вот, например, отказать Амалии?