Мастер Трав I (СИ) - Мордорский Ваня

С каждой секундой на меня выплескивалось все больше чужих воспоминаний, и становилось очевидно, что это…другой мир. Потому что средневековый мир, где есть странная энергия и люди, обладающие невероятными способностями, выходящими за грань того, что я себе мог представить — это точно не моя родная Земля.

Я заставил себя дышать медленно и спокойно. Вдох. Выдох.

— Скажи, Элиас… — неожиданно сказал Грэм, и в его голосе я услышал отчетливые злые нотки, — В тебе есть хоть капля благодарности, хоть капля совести?

Я застыл, во-первых не зная что отвечать, а во-вторых удивленный переменой старика.

— В смысле? — непонимающе переспросил я.

— Делаешь вид, что не понимаешь о чем речь?

— У меня в голове каша, — сказал я правду, — Я не помню всего…кое-что всплывает кусками…

— Думаешь сделать вид, что ничего не помнишь и это проканает? — дед сверлил меня взглядом, — Не в этот раз Элиас. Не в этот.

— И что, это не помнишь? — палец деда указал на короб с цветком.

И тут…мое сердце екнуло.

Потому что ровно в этот миг в голове всплыло воспоминание связанное с этим цветком. Только не мое, а Элиаса. Парень хотел украсть этот без сомнений ценный цветок у собственного деда и свалить подальше. Почему-то сразу стало гнусно от поступка парня. Наверное потому, что я представил как мой собственный внук сделал бы такое.

Я застыл. Вдруг до меня дошло. Внук…боюсь, что теперь я больше никогда не увижу ни его, ни сына.

Мне действительно нужно время. Время переварить чужие воспоминания и понять где я и кто я теперь. Почему этому старику не дать своему внуку прийти в себя и начать этот разговор позже?

Мы с Грэмом встретились взглядами.

— Кажется, ты начал вспоминать. — мрачно заметил старик, словно прочитав что-то в моем взгляде.

— Это…цветок… — начал я.

— Молчи. — отрезал старик.

Грэм опустился на стул. Тяжело, словно ноги больше не держали. Он сидел, глядя в пустоту, и молчал. Долго молчал. Так долго, что я подумал, может, не будет говорить.

Потом он выдохнул, длинно, устало, и заговорил.

— Две недели, — глухо сказал Грэм. — Четырнадцать дней я провёл в проклятом лесу. Знаешь, где растут громовые цветы? В Разломе. Там, где молнии бьют так часто, что деревья наполовину обуглены. Там, где гроза не прекращается неделями.

Он замолчал.

— Я дважды чуть не попал под удар. Один раз молния ударила в трёх шагах от меня — звон в ушах стоял два дня. Потом наткнулся на грозового вепря. Знаешь кто это такой?

Я не успел ответить.

— Конечно не знаешь. Это тварь размером с быка, вся в шипах, плюётся молниями, я еле ушел. — Он показал руку. Я увидел свежий, еще не заживший ожог, красную полосу от локтя до запястья. — Это он меня зацепил. Несильно. Сильно — сейчас бы здесь не сидел.

Грэм поднял взгляд на меня. Глаза его были тусклые, уставшие.

— Я сидел три ночи в засаде, ожидая, когда цветок созреет. Три ночи под проклятым дождём, среди тварей. Без огня, потому что грозовые твари идут на свет. Без еды — я жевал кору. Когда цветок наконец созрел, я выкапывал его два часа. Два часа, потому что корни громового цветка как паутина: один неверный рывок — и всё разрушается.

Он поднялся, подошёл к коробу с мёртвым цветком. Пальцы дрогнули, когда он коснулся потускневшего лепестка.

— Это был мой шанс, Элиас, единственный шанс. Громовый цветок стоит тридцать золотых. Тридцать! Хватило бы на лечение, на все долги, на запас еды на год вперёд.

Голос надломился.

— А ты… ты полез к нему и всё испортил.

Старик с силой ударил по крепкому деревянному столу и тот кажется аж…треснул? Сколько же силищи в этих пудовых кулаках?

Миг — и перед глазами вспыхнуло воспоминание о том, как паренек осторожно переносит сверкающий молниями цветок в специальный короб и случайно кусочком незащищенной кожи касается его. Удар. Беспамятство.

Вот оно что… Значит, именно заряд этого цветка и убил парня, или его сознание. Потому что личности парня я до сих пор не ощущал, только обрывки воспоминаний.

— Элиас-Элиас…не ожидал я от тебя такого. Всякого ожидал, но это… Ты же знал, как он мне нужен и все равно полез…

Грэм посмотрел на меня долгим взглядом, словно принимая какое-то внутреннее решение.

— Когда ты очухаешься окончательно, Элиас…ты покинешь мой…

Слово «дом», которое он хотел произнести застряло у него в горле. И я вдруг понял его, вот так окончательно порвать отношения с единственным родным человеком, даже настоящим говном — трудно.

Наверное, поэтому он стиснул зубы и молча шагнул к двери.

А я вдруг заметил на руках деда черные немного пульсирующие прожилки, выглядывающие из-под рубахи.

Яд! — голову пронзила ясная мысль.

— Что это? Яд? — вырвалось у меня. Выглядел он…опасно.

— Не твоя забота, сопляк. Не делай вид, будто тебя это волнует после того, что хотел сделать.

Грэм зло посмотрел на меня и хлопнул дверью.

А я сидел, застыв.

Не все было понятно, но суть я ухватил: Элиас хотел украсть цветок, который Грэм добыл с большим трудом, чтобы продать для лечения того самого яда, который черными прожилками распространялся по его рукам.

Память Элиаса показала мне и многое другое: как он украл у соседки медные монеты, пока она оплакивала умершего мужа; как врал деду в лицо, клянясь, что больше не будет; как смеялся над стариком за его спиной с такими же отбросами, как он сам.

Я сглотнул, чувствуя чужой стыд как свой собственный. Эта эмоция передалась мне настолько сильно, будто я и был Элиасом.

Это сделал он, не я. Это был его выбор, его жизнь.

Теперь всё иначе. Теперь в его теле я.

Вот только для Грэма я внук, который своим поступком обрек его на смерть, испортил ценнейший ингредиент. Он не озвучил, что внук полез воровать цветок, но он это знал.

Чуть пошатываясь я встал, придерживаясь за кровать. Хоть тело и было послушным, сил в нем было маловато.

Я сделал глубокий вдох и тут же заметил странность: воздух был какой-то другой, необычный и от него покалывало в легких и…будто бы немножко восстанавливались силы.

В голове крутилось что-то объясняющее этот феномен, чужая мысль, которую я никак не мог поймать.

«Жива». — выскочило из глубин памяти нужное слово, а за ним и понимание.

Этим словом местные называли энергию, которая наполняла этот мир. Чем-то напомнило понимание древних китайцев, которые для подобного использовали слово Ци. Только в этом мире это была не выдумка, а самая настоящая «субстанция», которой люди научились управлять: накапливать ее в теле, направлять в удары, развивать силу, исцелять раны, разжигать огонь — спектр возможностей был огромен.

Вот только чтобы уметь подобное, человек должен был быть одаренным, а Элиас им не был.

И вот тут крылся ответ на причину воровства Элиаса: он хотел удрать в город, продать цветок, купить дорогущий эликсир пробуждения дара, начать новую жизнь и забыть о том, что был когда-то пустышкой. И ему было абсолютно все равно, что таким поступком он обрекает старика, который с большим трудом достал редкий цветок на гибель. Эгоизм в чистом виде.

Вопросов все еще было много, но я понимал, если дать памяти время, ответы сами всплывут на поверхность.

Ладно, это потом, для начала осмотреться.

Слева от меня, от потолка к постели свисал пучок душистых трав. Я тут же попытался их определить и понял, что травы незнакомы.

Листья сложные, семь на черешке. Стебель квадратный — семейство яснотковых. Мята, базилик… но цвет. Серебристый отлив, будто металлическая пыль. Мозг проделал это визуальное определение сам — это был инстинктивный профессиональный анализ, попытка удержать хоть что-то под контролем.

Ни одного растения из тех, что свисали с потолка я не узнал, кроме Громового Цветка. Вот он приковывал мой взгляд. Еще бы! Виновник моей смерти и смерти Элиаса.

Хотя…если честно, винить кроме самих себя что ему, что мне было некого. Сами полезли, каждый в своем мире.