Крылатый воин (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

— Аникеич, тебя ждет много работы, — говорю я механику. — Видимо, масляный радиатор накрылся, и двигатель перегрел, надо перебрать.

— Заменим, передерем, — отмахивается он. — Главное, что вернулся.

— Кто-то бы стал спорить, а я разве буду⁈ — шутливо произношу я, увидев подошедшего командира полка.

Подполковник Пивенштейн улыбается, говорит:

— Гони камеру. А то мне такого наговорили, что боюсь поверить.

— Это они еще поскромничали! Мы оттянулись от души! — произношу я и вижу, что он прореагировал на последнее предложение, незнакомое, решив, наверное, что это из молодежного слэнга современной Одессы, из которой он уехал в тысяча девятьсот двадцать седьмом году.

31

Самолеты моих ведомых тоже поковыряли зенитки, но не так сильно, как мой. Оба через день были готовы к бою. Одного на время взял в свое звено капитан Айриев, а второго — лейтенант Горбулько. Видимо, у пацанов была одна карма на двоих или мой талисман прикрывал и их, потому что оба были сбиты «мессерами», хотя выполняли задания в разных местах. Третий боевой вылет стал для них последним.

Мой самолет ремонтировали шестнадцать дней. К тому времени в эскадрилье осталось всего четыре исправных самолета. Я опять летал в паре с капитаном Айриевым. Как-то само собой получилось, что теперь летаем парами. Второй командует лейтенант Горбулько, сохранивший, как ни странно, одного из своих ведомых. У меня, конечно, отношение к хитрожопому хохлу не очень, но надо признать, что воюет он неплохо. У Горбулько уже четырнадцать боевых вылетов. Скоро за первые десять должен получить орден и. с большой вероятностью, следующее звание.

Мы летим вчетвером бомбить станцию Купянск. Истребители сообщили, что там выгружаются два эшелона. Солнце светит нам в спину. Впереди по земле бегут тени от самолетов, летящих на высоте сто метров, чтобы сразу прижаться к земле, если нападут «худые». Капитан Айриев летит впереди. Видимо, не хочет, чтобы Горбулько узнал, что обычно вывожу на цель я. Хотя в этом полете не трудно ориентироваться: увидели железнодорожные колеи и пошли над ними.

Перед станцией набираем высоту. В Купянске под выгрузкой всего один эшелон. Два было бы лучше, но заодно разнесем административное здание, депо, склад, пути, чтобы станция не могла функционировать. Запускаем по четыре ракеты РС-132, после чего скидываем мелкие бомбы, осколочные и зажигательные, из бомбоотсеков и по паре ФАБ-100 с внешних подвесок. По нам со всех сторон работают зенитки, в том числе и среднего калибра. При каждом попадании по самолету такое впечатление, что угодили в твое тело.

Делаем второй заход, обрабатывая из пушек и пулеметов горящие вагоны и автомобили, выгруженные с платформ, а заодно фиксируя нанесенный ущерб. Пока я был в ремонте, командир полка приказал всем опытным летчикам установить на самолете кинопулемет, потому что ему надоели «сказочники». Подполковник Пивенштейн имел в виду не только лейтенанта Горбулько. Приплюсовать пару танков или тройку автомобилей, уничтоженных во время налета — это святая обязанность каждого летчика.

На обратном пути на нас наваливаются две пары «Ме-109». Мы прижимаемся к земле, начинаем маневрировать. Капитан Айриев уходит влево, надеясь, что немцы сосредоточатся на паре лейтенанта Горбулько. Не тут-то было: два «мессера» садятся на хвост мне, другие два — ведомому лейтенанта Горбулько. Увидев это, я при второй атаке «худых» сбрасываю скорость, пропустив их вперед, после чего снизу сзади с малой дистанции начинаю долбить из пулеметов и пушек вражеского ведомого. Я вижу, как трассера вонзаются в фюзеляж, как отваливаются куски обшивки или какие-то детали, как появляется черный дым… «Ме-109» устремляется к земле. Теперь я выше. Догоняю его и добиваю короткими очередями из пулеметов и пушек, запечатлев на пленку момент, когда «мессер» врезается носом в склон покрытой зелеными кустами, длинной балки, отбросив оба полукрыла с черно-белыми крестами.

На бреющем направляюсь к линии фронта, а потом поднимаюсь выше и лечу к своему аэродрому. Скорость резко снизилась, потому что в левом крыле большая дырища. Наверное, снаряд зенитки пробил, а затем расширилась воздушным потоком или истребители добавили. В правом много узких отверстий.

При посадке на аэродром замечаю, что традиция соблюдена — самолет капитана Айриева и другие два уже на стоянке. Подруливаю туда же. Механик неотрывно смотрит на побитое левое крыло. Предполагаю, что подсчитывает, сколько сил и часов уйдет на ремонт. Прости, Аникеич, я не хотел!

Первым делом снимаю шлем, потому что голова мокрая от пота, и открываю фонарь. На крыле уже стоит оружейник Дима Баштырев.

— Ранен? — спрашивает он, намериваясь помочь мне выбраться из кабины.

— Нет, жду, когда Аникеич успокоится. Как бы не убил меня за такие повреждения, — шучу я.

— Вылазь, не бойся! — кричит снизу механик.

Я отдаю ему парашют и приказываю:

— Рисуй еще одну звездочку.

— «Мессер»⁈ — радостно спрашивает Аникеич.

— Он самый, — подтверждаю я.

На носу моего самолета с обоих бортов уже есть одна красная звезда, в центре которой написано белой краской «Ме-109». Если на аэродроме базируется еще какой-нибудь полк, мой «Ил-2» ставят ближним к ним, чтобы завидовали.

По новому приказу от семнадцатого июня мне положена премия в тысячу рублей за сбитый истребитель. Если бы завалил транспортник, получил бы полторы, а за бомбардировщик — две тысячи. Плюс по старому приказу — награда за два сбитых самолета, а вот выплату за них в полторы тысячи рублей отменили. Еще крайним вылетом с загрузкой в шестьсот килограмм бомб («сталинский наряд») я на одну четверть приблизился к премии в тысячу рублей за четыре таких.

32

Двадцать седьмого июня немцы атаковали Юго-Западный и Южный фронты. Я читал когда-то в будущем об ошибке Сталина, который решил, что летом будет продолжено наступление на Москву, и сосредоточил там основные силы. В итоге в нескольких местах фронты были прорваны. Враг вышел на оперативный простор. Местность здесь ровная, степи. Естественных препятствий мало. Зато и танковые колонны не спрячешь. Пыль, поднимаемая техникой, движущейся по степной дороге, заметана за несколько километров.

Мы атакуем втроем: капитан Айриев, лейтенант Горбулько на правом пеленге и я на левом. У каждого по шесть «соток» на подвесках. Они хороши против танков, если не сильно промажешь, и, что немаловажно, для исполнения «сталинского наряда». Под крылом четыре РС-132, у которых заряд девятьсот грамм, что при удачном попадании гарантирует подбитие танка. Удача не любит неуправляемые реактивные снаряды.

Запустив их, с пикирования сбрасываем бомбы на едущие впереди танки. На втором заходе снижаемся и бьем из пушек и пулеметов по передвижным малокалиберным зениткам, которые стреляют по нам, по грузовикам с пехотой, по танкам. Глядишь, какому-нибудь попадем сверху в моторный отсек и остановим. Потом сразу летим на аэродром Нижняя Дуванка.

Там суета, готовятся к перебазированию на аэродром Миллерово.

— Приказ из штаба армии: остановить немецкие танки любой ценой! Заправляйтесь, цепляйте бомбы — и в бой! — приказывает подполковник Пивенштейн. — Возьмите по две ФАБ-250 на внешние подвески и одну ФАБ-100 на внутреннюю. Все равно вывезти их не сможем, слишком тяжелые, придется взрывать.

— Лучше две «сотки», чтобы центровку не нарушить, — подсказываю я. — Лететь меньше десяти минут, сдюжим.

— Так близко⁈ — восклицает он.

Мы молчим.

— Больше шестисот килограмм нельзя, — напоминает командир полка, а потом машет рукой: — Ладно, берите две, но без РС-сов!

Я иду в землянку, собираю свое нехитрое барахлишко.

Во время заправки топливом все остальные работы на самолете запрещены, а сейчас на это забили. Полные баки заливают двадцать пять минут. Ждать так долго некогда, много другой работы по перебазированию. Оружейники, объезжая топливозаправщик, подвозят на специальных тележках и цепляют нам бомбы: сперва две ФАБ-100 на подвески в бомбоотсеках, потом ФАБ-250 на внешние, потому что такие большие внутрь не влезают. Дима Баштырев заканчивает укладу пулеметных лент.