Жена двух генералов драконов (СИ) - Юраш Кристина

Не гнев, который мог бы разорвать меня изнутри.

Даже не страх, который сковывал тело, как ледяные цепи.

Это было не то, что я испытывала раньше.

Нет, это была тревога, которая обволакивала меня, как туман, проникая в каждую клеточку моего существа. Она была мягкой и вязкой, но от этого не менее разрушительной. Она не давала мне покоя.

Что-то должно случиться.

Я перевернулась на левый бок, пытаясь спрятаться от этого ощущения.

Сердце билось так громко, что, казалось, пробьет матрас.

Каждый удар был вопросом: «Почему?» Каждая пауза — безответной тишиной, которая давила на меня, как невидимая тяжесть.

Я закрыла глаза, но это не помогло. Тревога не исчезла, а лишь стала более ощутимой. Она была частью меня, как дыхание или биение сердца. И я не знала, как от неё избавиться.

Пытаясь найти объяснение, я перебирала мысли, как бусины на нитке.

Может, это из-за того, что муж жив?

Но нет, это было не то. Эта тревога была другой, глубже и острее. Она не о нем. Или… Может, о нем?

Я закрыла глаза, пытаясь уснуть, но сон не приходил. В тишине ночи передо мной всплывал бал, словно оживший в памяти мираж. Тот самый бал, где я дебютировала. Я до этого вообще бал только по телевизору видела. А тут настоящий бал! И платье было настоящим! Я сама была частью этого бала, не зрителем, а именно частью. Конечно, это не умаляло того факта, что меня привели на бал, словно корову, в поисках достойного покупателя. Примерный сценарий своего будущего я уже знала. В определенный день меня нарядят, как куклу, потом привезут на венчание, укажут: «Вот этот — твой жених! И ты должна сказать ему 'да»«. А дальше потянутся, как унылый клин гусей, серые беспросветные будни 'счастливой» жены.

Но пока что был бал. И у меня был шанс найти жениха самой.

В зале царила атмосфера ожидания.

Я стояла в центре внимания, окруженная взглядами гостей.

Генералы Анталь и Агостон, два брата, смотрели на меня с высоты своего положения. Их лица были непроницаемы, но в глазах читалась оценка.

Агостон — строгий и суровый, воплощение дисциплины и чести. Его взгляд был холодным, словно ледяной клинок, который мог пронзить до глубины души. Анталь — полная противоположность брату. В его глазах я видела тепло, доброту и искренность.

Я не могла отвести взгляд от Агостона. Его присутствие заставляло мое сердце биться быстрее, а мысли путались. Почему? Почему мой взгляд искал его среди множества гостей? Почему мне так хотелось, чтобы именно он подошел ко мне, чтобы именно он заговорил со мной или пригласил на танец?

Почему мне было так странно, когда это сделал его брат? Он тоже мне понравился, но… Я словно ощутила, как судьба обманула мои надежды.

Этот момент, словно заевшая пластинка, снова и снова звучал в моей голове.

И сейчас….

Его прикосновения, его голос, его глаза — всё это казалось мне чем-то неправильным, но в то же время невероятно притягательным.

Я спряталась под одеяло, пытаясь укрыться от своих мыслей.

Это же предательство! Думать о другом!

Я вспомнила, как Агостон держал мою руку у рояля.

Его пальцы, словно прикосновения крыльев бабочки, осторожно касались моих, будто боясь причинить боль.

Его взгляд, глубокий и внимательный, следовал за каждым моим движением, и в этом взгляде было что-то, что заставляло моё сердце биться чаще.

Как он смотрел на меня, когда я впервые сыграла ту самую мелодию.

Когда я впервые сыграла ту самую мелодию, я почувствовала, как его глаза следили за мной с восхищением и гордостью.

Я клянусь! Что бы я к нему ни чувствовала, он об этом не узнает!

Глава 58

Эта мысль пронзила меня, как раскат грома среди ясного неба. Само осознание, что Агостон был мне небезразличен с самого начала, заставило меня тяжело задышать. Именно поэтому я так остро и больно восприняла его «предательство». Для меня он всегда был чем-то сродни недостижимого идеала. Мне казалось, что он не способен на подлость или предательство. Поэтому новость о том, что он не спас брата, вызвала у меня двойную боль.

Я понимала, что на войне всякое могло случиться. И обвинять живых в том, что они живы, а мертвых в том, что они мертвы, нельзя. Но я понимала, что будь я на его месте, я бы бросила все силы, чтобы спасти. И мне было бы плевать на все! Мне было бы все равно, что обо мне скажут!

Для меня семья важнее всего. И если бы у меня был брат, которого я любила бы. Я бы костьми легла, чтобы вытащить его. Это лучше, чем под грохот праздничного салюта, под крики: «Ура! Победа!» стоять над могилой.

И я была уверена, что Агостон предпочел честь и победу жизни брата. Но сейчас я понимала, что это не так. И мне было ужасно стыдно за то, что я делала, за то, как я себя вела…

Правда была неожиданной, но в то же время неизбежной. Я была уверена в своих действиях, но теперь мне стало ясно, что я пересекла невидимую черту и пора обратно.

В нем было что-то, что заставляло меня обращать на него внимание. Это было не просто его присутствие, а что-то более глубокое и тревожное. Его взгляд, холодный и отстраненный, но в то же время пронзительный, проникал в самую суть. В его сарказме скрывалась горечь, которую он пытался скрыть за маской безразличия. Его боль, тщательно скрываемая за маской уверенности, была очевидна для меня.

Я не могла отвести от него глаз. В его движениях, в его словах, в его молчании было что-то, что притягивало меня, словно магнит. Я чувствовала, что между нами возникла невидимая связь, которая была сильнее, чем мы могли себе представить.

Утром я спустилась к завтраку, надеясь, что рассвет принесет с собой облегчение.

Но свет, проникающий сквозь тяжелые шторы, не смог разогнать тени, засевшие в моей душе. Тревога, которая терзала меня всю ночь, не исчезла. Напротив, она стала еще сильнее, как будто утренний свет только подчеркнул ее присутствие.

— Доброе утро, дорогая, — тетушка Маргарет посмотрела на меня с осуждением. — Вы выглядите ужасно. Бессонница?

— Да, — пробормотала я, садясь за стол. — Что-то не спалось.

Место Агостона пустовало. И меня это тревожило. Но спросить я пока не решалась.

— О, боги, — начала она, поправляя свой вечный черный наряд и зонтик на коленях, — какое ужасное поведение вчера на балу! Я думала — крыша слетит от стыда! Я думала — дом рухнет от позора! Я думала — мы все погибнем от такого неподобающего поведения! И, конечно, всё это — после такой свадьбы!

— Вы слишком строги, тётушка, — заметил он, наливая себе кофе. — Вчерашний вечер был не так уж плох.

— Не так уж плох⁈ — взвизгнула тётушка, поднимая зонтик как знамя. — Она флиртовала с офицером! На глазах всего бала! На глазах своего мужа! Это недопустимо! Вдова не имеет права так себя вести! Я ношу траур уже двадцать пять лет! И я знаю, как нужно вести себя вдове!

— Ах да, — усмехнулся доктор, — ваш муж умер через неделю после свадьбы, и вы с тех пор носите траур. Но, возможно, Элис имеет право жить?

— Жить? — переспросила тётушка, как будто это было самое страшное слово в мире. — Она должна скорбеть! Должна помнить! Должна страдать! Это долг вдовы перед памятью умершего!

Доктор Меривезер посмотрел на меня, и его взгляд был таким же проницательным, как тогда, когда он говорил Агостону:

«Душа болит у неё. Физически она здорова, но душевные дела — всё хуже и хуже. Её подтачивает боль. Каждый день — как удар. Каждая мысль — как нож».

— Мадам, — тихо, но уверенно произнёс он, — вы не видите, что происходит с Элис. Это не флирт. Это не позор. Это — пробуждение. После двух месяцев мёртвой тишины, после того, как она перестала есть, перестала спать, перестала жить… Вчера она впервые за долгое время почувствовала, что она — живая.

— Чушь! — воскликнула тётушка. — Она оскорбляет память своего мужа! Как можно танцевать с другим мужчиной, когда твой супруг лежит в могиле⁈

— Ее нынешний супруг жив. Не надо хоронить его раньше времени! — усмехнулся доктор, глядя прямо на меня. — Если танец с офицером вернул её к жизни, то, возможно, это как раз то, что ей нужно.