Изменяя прошлое (СИ) - Журавлев Игорь

Спалила меня горничная, приведшая сантехника починить, как оказалось, потекший унитаз, поэтому дверь номера оказалась открытой, на что я и клюнул. Сделали они меня грамотно: сантехник подпер дверь снаружи, а горничная сгоняла за ментами, благо пункт милиции у них находился прямо в самом кремле. Окна в номере, по сути, не было, если не считать за таковое небольшое резное отверстие в крепостной стене, в которое и ребенок не пролезет, к тому же забранное декоративной кружевной решеткой. А менты прибыли так быстро, словно стояли за дверью, так что я даже не успел стащить надетые под собственные штаны украденные джинсы. Короче, взяли с поличным на месте преступления.

Не знаю, что сыграло тогда главную роль, не хочу даже гадать, но не посмотрели в этот раз ни на мое малолетство, ни на отсутствие приводов в милицию, и впаяли два года с отбыванием наказания в воспитательно-трудовой колонии для несовершеннолетних. Думаю, то, что преступление было совершено против иностранных туристов, сыграло свою негативную роль: честь страны, то-сё, даже суд сделали показательным, не в здании суда, а в клубе им. Ленина. А может, ментов достали постоянные жалобы туристов на пропажи, и они отыгрались, списав на меня все свои аналогичные висяки, а суд согласился с их мнением.

Ну и как мне все это понимать? Блин, Сурка не хватает, когда он уже выйдет из ШИЗО?

Пока я гонял мысли по кругу, Нечай сварил купчика и во время чаепития так насел на меня с просьбой метнуться в свое прошлое, что я молча отдал ему прибор, даже не спросив, что именно он собирается сделать. Как-то, знаете, голова своим была забита, а Сурок только завтра выйдет. Без него я больше лукаться в прошлое не собирался, надо было сначала все детально обсудить.

***

Декабрь 1976 года.

За те почти полтора года, что прошли со смерти отца, некогда беспечный, как все дети в его возрасте, Андрюшка Нечаев сильно изменился. Он стал злым, чуть, что кидался в драку, учеба резко просела, поведение — сплошные двойки, нависла реальная угроза остаться на второй год. Ему было плевать, он уже вовсю курил, да и выпить, если попадется, был не дурак. В общем, в сравнении с летом прошлого года это уже был совсем другой мальчик. Для людей взрослых полтора года — срок не очень большой, а в детстве — это же целая эпоха.

Нечай долго думал, что делать, переваривая слова Пастора о том, что если хочешь изменить свое прошлое, то надо менять его конкретно у себя, а не у других. Он это не очень понимал: что значит, у себя? Как он может за один день поменять свою жизнь, если, судя по приключениям Пастора, ты в прошлом даже не будешь помнить ни о каком вмешательстве? Нечай прикинул так и этак и решил, что это просто невозможно. Он ведь менялся не сразу, это был процесс, растянутый во времени, и кто его знает, что именно на этом пути надо поменять, чтобы изменилась вся жизнь? Лично он даже не представлял, ведь причин и обстоятельств было так много, что не знаешь, за что и браться. Поэтому он решил, что не будет даже пытаться как-то изменить свою жизнь, он просто будет мстить, поскольку его душа жаждала мести. Мести за все то зло, что произошло в его жизни еще тогда, когда он был глупым ребенком, и потом продолжалось всю его жизнь. Он не желал думать о том, что во многом, если не во всем он виноват сам, он думал иначе: во всем виноват отчим, и за это он заслуживает смерти. Где-то в глубине души он даже осознавал, что со смертью отчима, мама, скорее всего, опять сорвется в алкогольное пике и лучше точно не будет. Но разве и без этого было лучше? Нечай так не считал и даже думать не хотел о последствиях: отчим должен быть убит и все тут! Вот для этого Нечай и вернулся в этот раз: привести смертный приговор для этого гада в исполнение. Все равно больше спецшколы ему не светит в этом возрасте, а мир станет хотя бы немного чище, — рассуждал он.

Нечай уже все прикинул, поэтому, как только осознал себя в теле ребенка у себя дома, сразу стал одеваться. Дома он был один, мать, приструненная отчимом, наверное, мыла полы в больнице, ее пока больше никуда не брали. Спасибо хоть в больничку взять согласились с испытательным сроком. Мысль о том, что отчим все же положительно в некотором смысле повлиял на мать, мелькнула у мальчика и пропала. Все его благое влияние с лихвой перекрывалась его домашними побоями своей новой жены и приемного сына. Отчим был еще тем домашним тираном, похоже, ему просто нравилось издеваться над слабыми, теми, кто не может дать отпор. В двадцать первом веке, возможно, те же органы опеки или еще какие органы и могли бы что-то с этим сделать, но в семидесятых годах двадцатого века милиция предпочитала не ввязываться в дела семейные. Ну, учит муж жену и сына, что в этом странного? Тем более, все знают, есть за что учить: жена его — вчерашняя пьянчужка, которую он, считай, из жалости вытащил из той ямы, в которую она падала, а приемный сын — двоечник и прогульщик, школьный хулиган. А потому, считали соседи, ему еще и спасибо сказать надо за то, что учит их, кому, как не ему? Сейчас это кажется странным, но именно так рассуждали люди в то время. Ну, скажем, многие люди, пусть не все, конечно.

Андрей оделся: валенки, побитая молью кроличья шапка и уже немного маловатое зимнее пальто с рыжеватым уже воротником, не пойми из чего сделанным, но точно не из натуральной шерсти, и вышел на улицу. Ему нужен был хороший нож, он знал, где его взять, вопрос в том, что за нож надо заплатить, а денег у него нет. Значит, их нужно достать: деньги или их эквивалент в бутылках водки. Деньги достать где-то практически невозможно, а вот водка… Здесь у старого Нечая был план, который он намеревался реализовать с помощью маленького Нечая. План был, конечно, так себе, рассчитанный на хапок, то есть — на банальное везение, но Нечай есть Нечай, в этом он весь и, что интересно, его отчаянные планы нередко срабатывали и, надо сказать, ничуть не реже, чем чьи-то глубоко проработанные и хитрые комбинации.

Поэтому мальчик Андрей, ведомый старым разумом прожженного зека, не особо раздумывая и почти не боясь, просто дошагал до большого гастронома, что располагался за пару кварталов от его дома на первом этаже жилой пятиэтажки. Однако центральный вход не заинтересовал малолетнего вора, он сразу свернул во двор и улыбнулся, увидев настежь распахнутые двойные двери заднего хода, через которые грузчики сейчас затаскивали ящики с водкой на склад, находившийся в подвальном помещении. Даже не останавливаясь, просто регулируя скорость движения то замедлением, то ускорением шагов, учащийся четвертого класса Андрей Нечаев подгадал так, что когда он поравнялся с распахнутыми дверями, очередной грузчик, подхватив ящик с машины, скрылся в проеме двери, а тот грузчик, что на машине, отвернулся, чтобы подвинуть другой ящик к краю борта, просто проскользнул внутрь, особо ни от кого не прячась. Грузчик, что на машине, кстати, успел увидеть со спины заходящего ребенка, но тут же выкинул его из головы: мало ли к какой продавщице сын пришел, они же все почти чьи-то матери.

Андрюха, между тем быстро скользнув дальше по проходу и услышав шаги поднимающегося снизу грузчика, оглянулся и шмыгнул вглубь небольшого ответвления, заставленного какими-то коробками. А когда спрятался между рядов коробок и поднял глаза, то прочитал прямо перед собой надпись на одной из них: «Слънчев Бряг, бренди, «Бакхус 4, ООД, Пазарджик». Старый Нечай сразу вспомнил этот болгарский трехзвездочный коньяк, популярный в СССР, но покупавшийся большинством населения редко и больше на праздники, все же стоил он целых шесть рублей и семьдесят копеек. То есть, более чем в два раза дороже водки, которая тогда стоила три рубля и семь копеек. К тому же водочную бутылку можно было сдать в любом месте, вернув себе 12 копеек, а бутылки из-под конька принимали далеко не везде.

Недолго думая, Нечай ногтями разорвал мягкую стенку ближайшей коробки и, расстегнув пальто, стал пихать невысокие, но толстенькие бутылки себе за пояс брюк. Как он ни старался, но даже три бутылки еле-еле входили так, что пуговицы пальто хоть и с трудом, но можно было застегнуть. Прикинув, он решил, что трех бутылок коньяка по-любому будет достаточно, и стал потихоньку выбираться, что оказалось делом трудным. Залезал-то он между коробок худеньким пацанчиком, а назад пытался пролезть пузатый и откормленный маменькин сынок. Андрюха даже испугался, что застрянет, но, как гласит поговорка, вывешенная на плакате у них в школе: упорство и трут всё перетрут. Пробравшись к краю штабеля коробок, Нечай осторожно выглянул: похоже, разгрузка машины подходила к концу, в фургоне ГАЗ-51 остался последний ряд ящиков. Старый урка прикинул, что лучше не гнать лошадей, а подождать удобного случая, поэтому остался стоять на месте, острожно выглядывая время от времени. Ему повело, что коробки с коньяком стояли в неосвещенной нише, а сам проход освещался не только тусклой лампочкой, свисавшей с потолка, но и светом, падавшим из открытых дверей с улицы. Тень скрывала его, и он стоял спокойно, руководимый старым и опытным мозгом пришельца из будущего. Будь сейчас у руля родной мальчишеский мозг, не факт, что Андрей вел бы себя так хладнокровно, скорее, он бы уже обоссался от страха и хорошо, если только фигурально.