Громов: Хозяин теней – 6 - Демина Карина

Гимназия и реальное училище Карла Мая, как о том свидетельствовала бронзовая табличка на воротах, располагалась в отдельном четырёхэтажном здании на Васильевском острове. [4] Мишка остановил машину на другой стороне улицы, проехав чуть дальше, и, любезно открыв дверь, помог мне выбраться.

– Сав… – сказал он неожиданно серьёзно. – Ты только помни, что там школа. И дети. Понимаешь?

– Понимаю, – буркнул я, придерживая треклятую фуражку. Может, её приколоть чем? Чтоб не слетала? – За кого ты меня держишь?

– Извини, – Мишка смутился. – Просто…

Ну да.

Просто.

Просто ничего не бывает.

– Ладно, мы пошли.

Карп Евстратович дважды упомянул, что в этой школе не принято подвозить учеников к воротам, как и любым иным способом подчёркивать особое своё положение или богатство.

Демократия, чтоб её.

Вот только демократичным это четырёхэтажное строение не выглядело. День сегодня выдался солнечный, и само здание казалось окутанным светом. И барельеф с огромным майским жуком выглядел, как герб. По сути им и являлся, пусть и негласно.

– Чтоб… – Метелька поёжился и снова прижал ладонью фуражку. – Может, это… того? Ну его?

– Увы, мой друг, увы, – я решительно шагнул навстречу неизвестности.

Смех один.

В подвалы лез и не трясся. А тут какой-то мандраж необъяснимый, будто и вправду, не в школу иду, а прямиком на плаху.

– Человеку благородному следует встречать опасности с открытым забралом.

– Чего?

– Того! Улыбайся шире! И радостней!

– Куда уж радостней, – буркнул Метелька, поправляя ранец. – Я и без того радостный прям до кондрашки!

Приехали мы много раньше означенного времени, но оказалось, что не только мы одни такие. Вот остановилась чёрная «Волга», из которой выбрался тощий юнец в гимназической форме.

Огляделся. Помахал кому-то рукой.

И сунувши пальцы в рот, залихватски свистнул. А потом скоро, в припрыжку, будто испугавшись, что на свист его кто-то откликнется, бросился к воротам.

– А мы как-то гимназиста били, – задумчиво сказал Метелька. – Ну… там ещё… в детском доме.

– А что он в детском доме делал?

– Он – ничего. Это мы выбрались, в город пошли. А он там. Идёт и петушка ест. Ну мы и дали по шее. Что? А чего он такой довольный ходил?

Аргумент.

– Здесь никого бить нельзя, – сказал я то, что говорил и прежде. А Метелька кивнул, мол, понял. Хотя вижу, что морально он со сказанным не согласен. – Если туго станет, то вспоминай, что мы тут не просто так, а в разведке. Ясно? Как шпионы…

– Шпионов вешают. Или расстреливают.

К тощему и вихрастому – из-под фуражки с лихо поломанным козырьком выглядывали медные пряди – присоединилась ещё парочка. Эти высокие, вида совсем не детского. Особенно тот, который слева. Реально медведь. Стало быть, или последний год, или предпоследний.

– Метелька…

– Что?

– У тебя на редкость оптимистичный взгляд на жизнь, – я дёрнул шлейку ранца. Ранцы тут тоже были единообразные, военного образца. Впрочем, как и сама форма. А ещё с книгами, которые полагалось покупать самим согласно списку, весили они прилично.

Мы медленно подходили к кованым воротам. Мимо, весело вереща, промчалась стайка мальчишек помладше. Кто-то уронил фуражку и тут же, наступив на неё, взвыл от обиды. Другие отозвались хохотом. И на месте возникла возня, после которой фуражка вернулась на место, только мятая и чутка запылившаяся.

– Дорогу! – заорали сзади, и я отскочил в сторону, пропуская громадного парня с крайне серьёзным выражением лица. Ага, и рыжий тут же. Они ж впереди были, у самых ворот, а теперь и тут. За ним потянулись другие. – Дорогу, малышня…

Чтоб. Я не менталист, но мне здесь уже не нравится.

Людно.

Суетно.

Тени и те притихли.

В воротах возникла сумятица, правда, какая-то не злая, что ли, и недолгая, и вот уже ревущий мальчишка, то ли потерявший что-то, то ли сам потерявшийся, занял место на плече уже знакомого здоровяка. И слёзы мигом высохли.

А может, и вправду тут не так уж и страшно-то.

Нет, я не боюсь.

Совершенно.

Просто… просто вот у меня травма психологическая, застарелая, школьной учёбой нанесённая.

– Эй, что встали. Новенькие?

Я обернулся.

Спрашивал рыжий веснушчатый парень с раскосыми глазами. Этот… он же только что вперёд прошёл! Как?

Я привстал на цыпочки. И нет, здоровяк вон, впереди, с малышнёй на шее. А рыжий тут, глядит с любопытством и ясно, что не отстанет.

– Да, – сказал я. – Первый год и… как-то оно…

– Никита, – мне протянули руку. – Орлов.

Вот как-то желание общаться и пропало, но руку я пожал. А он дарник. И сильный. Огневик? Вон, рыжее пламя ощущается живым теплом. И от этого медные волосы будто ярче становятся. На мгновенье всего.

– Савелий, – я руку пожал. – А это Метелька. Точнее Козьма, но он привык на Метельку откликаться.

– Идём, – улыбка Орлова была широка. – Познакомлю. Какой класс?

– Второй.

– Экзамен не прошли? – он понимающе кивнул. – Ничего. За год подтянетесь, и если что, можно будет сдать за третий экстерном. И тогда переведут по возрасту… не стойте. Евгений Васильевич не любит, когда опаздывают. Огорчается потом…

Он помахал кому-то в толпе.

И, не выпуская моей руки, потянул за собой.

Дорожка. Кусты справа. Кусты слева. Лужайки. Беседки какие-то…

– Там у нас оранжереи, но в них потом, если захотите, сходить можно, – Орлов махнул влево. – В той беседке Пётр Николаевич очень любит проводить занятия. А туда большей частью малышня из прогимназии ходит. Но иногда теряются…

– Орлов! – крик заставил нашего провожатого остановиться. А из-за кустов появился господин в чёрном костюме и в очочках, которые съехали на кончик носа. Сам нос был красноват, да и господин тоже. Особенно щёки и глаза. – Вижу, вы уже прибыли и познакомились… отлично, отлично.

– Доброго дня, Георгий Константинович, – Орлов пожал руку господину. – Вот увидел, что у нас новенькие. И решил проводить.

– И правильно, и верно… – Георгий Константинович изобразил улыбку. – Очень рад, что вы, Никита, взяли на себя труд… я как раз думал, кому бы поручить присмотр… всё же гости у нас… своеобразные.

А взгляд у него холодный.

Цепкий такой взгляд.

И прям шкурой ощущаю, что мы ему не нравимся. Он нам тоже. Мне так точно. Бывает вот такое, что вроде и видишь человека в первый раз, а уже похоронить хочется.

Но нельзя.

Школа же.

– Объясните им наши правила. Помогите… если понадобится, то и с учёбой.

И рученькой махнул, отпуская.

Странный тип.

И вообще место это…

– Фу-у-х, – выдохнул Метелька. – Мне показалось, что он прям тут нас завернёт.

– Это да, Георгий Константинович – человек весьма своеобразный. И к его занятиям вам придётся готовиться с особой тщательностью, – сказал Орлов и, отряхнувшись, добавил. – Но если что, то и вправду обращайтесь. Помогу. А теперь – вперёд. Нельзя опаздывать на собрание. Евгений Васильевич огорчится.

Евгений Васильевич оказался тощим человеком, который, стоя в дверях, приветствовал каждого ученика рукопожатием.

И нам досталось.

А ещё – капля бодрящей целительской силы. И мягкое:

– Добро пожаловать…

– Это традиция, – сказал Орлов, потянув нас куда-то в сторону и наверх. – Говорят, её ещё сам Карл Май ввёл, и теперь все директора придерживаются. Просто потом он внизу стоит, встречает… Эй, Митька! Места занял? О! И свободные! Отлично! Это Дмитрий.

– Шувалов, – Дмитрий одарил нас мрачным взглядом и руки протягивать не стал.

– Не смотрите, что он бука, это так, утреннее. Он по утрам всегда зол на весь мир. А почему? А потому что засиживается за полночь… садитесь. Это Савелий. И Метелька. Их в этом году приняли.

– Слышал, – сказал уже знакомый толстяк и руку пожал. – Демидов. Яромир.

– Савелий.

От него и пахло камнем, не тем, сырым, стылым, из подземелий, но тёплым, напившимся солнечного света, мрамором. А ещё сила давала какое-то странное ощущение надёжности.