Барин из провинции (СИ) - Иванов Дмитрий

Керосин! Типографии? Газеты? Экспресс-почта? Да ну их к чёрту. Керосин! Сделать лампы — просто, перегнать нефть — тоже труда не составит… Озолотимся! На первых порах — уж точно.

Тимоха у меня, конечно, не коммерс. Уснул раньше меня и уже выводит носом рулады. А я всё ворочаюсь — не спится. В голове — керосиновые перспективы и мысли вперемешку: что купить, где ставить, как всё обустроить… Ведь, если вдуматься — дело это опасное. Рвануть может так, что мало не покажется. Там же пар, давление, температура. Надо и огонь держать ровный, и отвод пара контролировать, и куб крепкий, и змеевик надёжный. А то не бизнес получится, а поминки.

Ещё в голове всплывает голос квартального — тот, помнится, что-то бормотал про то, что, коммерцией мы, дескать, не занимаемся… Может, и налог какой платить надо? Или, упаси Боже, разрешение получать? Чует моё сердце — в бумажках можно увязнуть.

А перегонный куб — это просто. Дрова или уголь — и в путь! Змеевик? Думаю, справимся… Рисую схему. Ночь на дворе, тишина, только лампа потрескивает, и где-то Тимоха посапывает в ритме будущих дивидендов. А мне — не спится. Хмель выветрился, а идея осталась.

Вдруг мой слух улавливает странные звуки, которых, уверен, ещё недавно не было. Слышал я, как моросит дождь, как ветки сливы бьют в окно, а в переулке тявкает одинокая собачонка. Всё привычно. А вот теперь — новое. Глухое, сдавленное конское ржание. Они что, овса переели?

Пойти, посмотреть? Или шут с ними — утром разберёмся?

Ай, всё равно не спится. Беру лампу, накидываю плащ и выхожу. Уже в сенях понимаю: неладно что-то. На заборе — длинные тени. И тут, в свете фонаря, замечаю две фигуры, которые, крадучись, выводят из сарая наших коней.

Нас грабят! Конокрады!

Разворачиваюсь — и в дом. Хватаю саблю. Пистоль — дело хорошее, но пока его зарядишь — всё, лошадей уже в соседней губернии ищи. А сабля… ну, не умею — и плевать. Главное — эффект. Может, испугаются.

— Тимоха! Подъём! Горим! — ору изо всех сил и выскакиваю во двор.

«Горим» — оно действеннее. Кричи я «грабят» или «убивают» — Тимоха может, и не сбежит, но торопиться точно не станет. Я его, гада, хорошо изучил.

А так нас двое, их — тоже, вроде. Причем я — с саблей. Да и сторожа, как выяснилось, здесь имеются, и поручики квартальные ходят. Может, удастся отбить лошадок?

Глава 19

Повезло, что дворик у нас тесноват, и карету, пока не спилили яблоню, мы поставили прямо перед воротами. То есть коней вывести — не так-то просто. При всей прыти конокрадов, быстро проскочить у них не получилось бы.

Но вот что меня взбесило: несмотря на мой истошный крик и героическое появление с саблей, коней они не бросили, а продолжили их выводить, как ни в чём не бывало.

Тут вижу, как один из ворюг делает шаг мне навстречу. В руках у него не сабля, как у меня, а какой-то длинный, тяжёлый предмет — скорее всего, дубинка. Да, их двое, а я один, хоть и с оружием. Но, чёрт возьми, ударить живого человека саблей — не то же самое, что размахивать ею на тренировке с Владимиром.

Пожалуй, из пистолета я бы стрельнул… В ноги, скажем. А тут замешкался, и навстречу в полутьме несётся моя… ну пусть не смерть, но увечье точно! Чудом успеваю увернуться, и дубинка — а я правильно угадал тип оружия — с треском врезается в карету и выбивает в ней дорогущее, по нынешним временам, стекло.

— Стоять! Бояться! Зарублю, сволочи! — бешено ору я и решаюсь, наконец, ударить острой железкой живого человека. Но тать, сволочь опытная, подставляет дубинку, и моя сабля лишь с глухим звоном врезается в дерево. Не прорубила, конечно.

В этот момент подоспело подкрепление — во двор выскочил Тимоха. Наверняка он ещё ничего не понял, но конокрады сообразили, что численного преимущества у них нет, и я не собираюсь их щадить.

— Те нашас амала! — закричал цыган-конокрад на своем и, бросив Мальчика — нашего коня, скользнул в открытые ворота. За ним поспешил и второй.

— Что тут? — почему-то шепотом спрашивает ара.

— Что-что… Грабят нас! — отзываюсь я. — Как они ворота открыли, понять не могу… Мы же изнутри их заперли!

— Что ты! — фыркает Тимоха. — Сейчас такие умельцы есть… А может, и через забор перелезли. Вот же сволочи! Хорошо хоть лошадок мы отбили!

— Мы? — только и смог выговорить я, ошарашенный такой наглостью.

Кстати, воришки — люди опытные оказались. Связали морды коням, чтобы те не ржали, а копыта обмотали тряпками. Возимся с Тимохой во дворе при тусклом свете масляной лампы. Сон, естественно, как рукой сняло.

— Улики не выкидывай! — умничает Тимоха, утихомиривая наших взмыленных коняжек. — Пригодятся.

— Совсем идиот? Какие улики? Кто же станет искать этих разбойников?

Однако я оказался не прав. Утром пришёл некий поручик — светловолосый паренёк моего роста и возраста, записал показания и забрал тряпки и верёвки.

— Будем искать! — деловито заверил он меня в надежде на гривенник.

Почему именно гривенник? А потому что я дал пятак, и по его лицу было видно: радости особой не случилось, но и недовольства нет. Такса, стало быть, чуть больше пяти копеек. Что ж, теперь я знаю расценки местного правосудия.

Служивый ушел, а я задумался насчёт дактилоскопии. Есть она уже или нет? Эх, спросить не у кого! Хотя, погоди… есть у меня знакомый умник из МГУ, Евстигней.

И вообще, может пригласить его пожить у нас? На втором этаже, скажем. Лестницу как раз соседский Миколка обещал сегодня починить. Он уже приходил, щупал бревно, присматривался к фронту работ.

А что? Польза будет двойная: и жильё под присмотром, и умный человек в доме. А то ведь как нынче было — уехал я на пролетке по делам, а Тимоху с каретой оставил дом охранять. Но охранник из моего трусоватого крепостного — как из говна пуля. Заорать разве что может. Впрочем, днём вряд ли кто полезет — улица-то оживлённая. Куча лавок на ней, в основном, книжных.

Повезло, что отправился я к своему знакомцу Евстигнею с утра. Он как раз собирался съезжать из гостиницы.

— Что дали тебе место на кафедре? — интересуюсь у приятеля.

— Взяли адъюнктом. Правда, жалованье — один смех: всего тридцать пять рублей. Ну и на чернила обещались отпускать… И как, скажи на милость, на эти гроши жить? Комнату нашёл, так десятку хозяин просит!

Говорит взахлёб — видно, рад увидеть знакомую физиономию и теперь с явным удовольствием вываливает на меня свои проблемы.

— Обед, положим, в тридцать копеек обойдётся, но ведь и ужинать хочется. Сапоги вчерась хотел купить… Дешевле восьми рублёв ничего не сыскал, хоть лапти на ноги надевай!

— Но ничего, — продолжает он с улыбкой. — Буду давать уроки, переводить тексты с французского, может, даже с латинского — благо, есть охотники. Обещали, что ежели послужу ревностно, к концу года доведут жалованье до пятидесяти. Мне бы только дожить до первых денег.

— Слушай, а ты нигде не слышал про узоры на пальцах? Они разные у всех? — почему-то спросил я про дактилоскопию, хотя изначально хотел поинтересоваться насчет нефти.

Вот на кой-черт мне эта информация? Не собираюсь же я пойти по стопам Шерлока Холмса и частное сыскное агентство в здешней Москве открыть? Просто любопытно стало. Да и вдруг пригодится.

— Удивляюсь, что ты об этом осведомлён! Да-да, читал недавно в одном учёном журнале. Английский труд, если не ошибаюсь. Более того — могу и тебе дать почитать, как только мои вещи из столицы прибудут. Там есть статейка, весьма занимательная. В ней утверждается, что узоры папиллярные, то есть на подушечках пальцев, различны у всякого индивида, — увлеченно продолжал он. — Не далее как три года назад один чешский анатом впервые классифицировал девять типов папиллярных узоров.

Некоторые полагают, что по ним можно человека отличить с точностью, подобной внешнему портрету, если не больше!

И Евстигней, явно красуясь своими познаниями, весьма пафосно процитировал по памяти:

— Post innumerabiles observationes, novem habeo maximè varietates rugarum et sulcorum in superficie cutanea digitalium extremitatum, quae sensum tangendi praebent.