Рожденный, чтобы жечь! (СИ) - Лим Дмитрий

— Ого! А у нас тут пополнение! Чей, твой? — он покосился на Борю. — Когда успел? Тебе ведь всего шестнадцать.

«Да ты чё, презренный раб медицины, — меня пучило от возмущения. — Мы даже не похожи!»

Боря лишь процедил сквозь зубы:

— Подкидыш. И это… не ваше дело.

Врач хмыкнул, но спорить не стал. Он достал из-под груды бумаг какую-то потрепанную папку и, надев очки поудобнее, начал ее изучать.

Время от времени он бросал на мать Бори беглые взгляды, что-то бормоча себе под нос. Я же продолжал сверлить его взглядом, чувствуя нарастающее раздражение. Этот тип мне не нравился.

Наконец, врач оторвался от бумаг и посмотрел на Борю:

— Так, значит, ухудшение. Понятно. Что ж, посмотрим, что можно сделать. А это что за чудо у нас? — он снова посмотрел на меня, и его улыбка стала еще более неприятной. — Давно с вами? Кто подкинул? Мать-одиночка?

«Эй, дядька медик, тебя это вообще беспокоить не должно! Тебе тут на осмотр принесли больную женщину, чего тебе от меня надо?»

Мужик, тем временем, сверлил меня взглядом, словно конфету какую-то увидел. Странный тип. Очень странный.

Боря, явно теряя терпение, ответил:

— Недавно. И давайте уже к делу, у нас нет времени.

Врач пожал плечами и, кряхтя, поднялся со своего кресла. Он подошел к матери Бори и начал ее осматривать. Щупал руки, смотрел в глаза, задавал какие-то вопросы, на которые она не отвечала. Затем…

Он взял корзинку!

АТПУТИ! ТЫ МНЕ НЕ НРАВИШЬСЯ!

Потыкал в мою щеку своими толстыми, влажными пальцами.

— Интересный экземпляр, — пробормотал он. — Очень интересный. Ну ладно, посмотрим, что к чему.

Я сжал кулачки, насколько это было возможно в моем младенческом состоянии. Этот тип вызывал у меня стойкое отвращение.

Его прикосновения были липкими и неприятными, а взгляд — оценивающим, словно я был экспонатом в кунсткамере. Боря, кажется, тоже не был в восторге от происходящего.

— Ребенка на базу. Сам — занимайся мамой.

Врач, наконец, отступил и снова уселся за свой стол. Он что-то быстро записывал в папку, изредка поглядывая на меня. Потом он поднял голову и произнес:

— Что ж, с вашей матерью все более-менее понятно. Год, а может, и два от силы.

Боря побледнел. Не ожидая такого вердикта, он молча смотрел на врача, пытаясь переварить услышанное. Мать же, казалось, и вовсе не обратила внимания на его слова. Она продолжала смотреть в одну точку, словно ничего не слышала.

— Что вы можете предложить? — наконец выдавил из себя Боря. — Есть какие-нибудь варианты?

Врач пожал плечами.

— Поддерживающая терапия. Обезболивающие. Ну и… моральная поддержка, конечно. Чудес не бывает.

Боря сжал кулаки. Я чувствовал его злость, его отчаяние. Ему было всего шестнадцать, а на его плечи свалилась такая тяжесть.

Возможно, кое-что у нас всё же было схожее…

— Ладно, — буркнул Боря. — Что-нибудь выпишите?

— После осмотра, — пожав плечами, ответил врач. — Пройдёмте в общую палату. Придётся подождать.

И он не соврал. Когда мы прибыли в более унылое место, на шестнадцать коек, где были такие же люди, как и мама Бориса, мне стало максимально некомфортно.

У каждого был такой же пустой взгляд, как и у нее. И тут я понял, что это обозначает: взгляд умирающего человека.

Блин, Боря, зачем ты меня сюда притащил? Тут мрачно. Мне тут не нравится.

И врача пришлось ждать около часа. За это время я искренне пытался поспать, но не получалось. Слишком уж тут было «тяжело». В какой-то момент я плюнул на обстановку и вернулся всем вниманием к лежащим.

Подобрал под себя одеяло, запихнул его за голову, чтобы не было так тяжело держать головку, и поднял ее, разглядывая каждого.

На Борю было страшно смотреть.

Боря сидел рядом с мамой, держа ее за руку. Его взгляд был устремлен в никуда, словно он пытался найти ответы в пустоте.

Лицо его было каменным, но я чувствовал, как внутри него бушует буря. Я видел, как он сглатывает, как дергается его подбородок. Он старался держаться, но я знал, что ему очень тяжело.

Наконец вернулся врач. Он протянул Боре какие-то бумаги и, не глядя ему в глаза, пробормотал:

— Вот, это рецепт на обезболивающие. И… давайте посмотрим, что с общим состоянием.

Вот тут случилось нечто. Я не знаю, что именно произошло, но врач изменился во взгляде, когда сел на Борино место.

От тюфяка с подбородками и толстыми пальцами не осталось и следа. Словно врач изменился: стал подтянутее, глаза загорелись, руки стали сильнее.

Он осторожно щупал руки и голову матери, при этом облизывался!

Реально облизывался!

Ты чего это там, врачишка, делаешь такое? Ау, что с тобой?

А затем я увидел темноту. Над головой матери тирана появилось нечто: дымка, дым, который обволакивал ее волосы.

И никто, кроме меня, этого не видел.

Я вжался в корзинку, чувствуя, как по спине пробегает холодок. Что это? Неужели мне кажется?

Но нет, дымка становилась все плотнее, сгущаясь вокруг головы матери Бори. Врач тем временем продолжал свой осмотр, его глаза горели каким-то нездоровым огнем. Он словно не замечал ничего вокруг, полностью сосредоточившись на своей пациентке.

Внезапно мать Бори дернулась и открыла глаза. В них больше не было пустоты, их наполнял ужас. Она попыталась что-то сказать, но из горла вырвался лишь хрип.

Врач приложил палец к ее губам, призывая к тишине, и наклонился к ее уху, что-то шепча. Я не мог расслышать слов, но чувствовал, как от этого шепота по моей коже бегут мурашки.

А ее глаза вновь стали пустыми.

Дымка над головой женщины начала пульсировать, словно живая. Она становилась все темнее и зловещее, затягивая в себя остатки жизни.

Я попытался закричать, предупредить Борю, но из моего младенческого рта вырвался лишь писк. Боря, поглощенный своими мыслями, ничего не замечал. Он сидел, неподвижно глядя в пол, словно окаменев.

Врач отстранился от матери Бори и окинул меня победным взглядом. Его глаза светились триумфом, а на губах играла зловещая улыбка.

Он снова был похож на того толстого, противного доктора, но теперь я знал, что это лишь маска. Под ней скрывалось нечто гораздо более страшное.

— Да, улучшений нет, — с легкой улыбкой сказал врач. — Думаю, вам стоит приехать через неделю-две, после курса небольшой терапии.

Он достал из нагрудного кармана блокнотик и начал там яростно что-то писать.

— Лекарства дорогие, но они продлят состояние вашей матери.

Боря лишь кивал. Я офигевал.

Это вообще что сейчас было? Кто этот врач и что за дым я видел⁈

Когда врач ушёл, я понял, что…

«Это ещё что? — я пялился во все стороны, теперь видя эту дымку на всех остальных пациентах. — Это что⁈»

Дымка. Она была повсюду. Над каждой головой, над каждым телом, лежащим в этой унылой палате.

Она колыхалась, пульсировала, словно живая, вытягивая из этих несчастных последние крохи жизни. Я смотрел на них, и меня охватывал ужас.

Они все были обречены. И этот врач… он был связан с этим.

Только вот, как⁈

Боря сидел рядом с матерью, держа ее за руку, и ничего не замечал. Он был слишком поглощен своим горем, чтобы увидеть то, что видел я.

— Пойдём, — пробормотал Борис. — Пожрать бы… хотя аппетита что-то нет.

Новости, которые пришлось сообщить Наташе, были слишком печальными. Боря, и без того поникший после всего услышанного, казалось, был готов орать. Он не давал волю своим эмоциям, никогда.

А тут…

— Чего агукаешь? — безразлично спросил парнишка, глядя на ворочавшегося в корзинке Гуглю. — Покормить?

Малыш тут же притих, пялясь на него своими огромными глазами.

— Пучит?

Малыш ничего не ответил.

— Покакал?

Малыш молчал.

Боря сглотнул ком в горле, стараясь не смотреть на Наташу. Она сидела, сгорбившись, у окна, и казалась такой хрупкой, словно фарфоровая кукла, случайно забытая под дождем.