Тьма. Том 3 (СИ) - Сухов Лео

— Может быть… Я не хочу об этом… — Покровская опять хлюпнула и подняла бокал. — Давай лучше вина, а? Я устала от всего и хочу отдохнуть…

— Ты поэтому согласилась идти на «Степняков»? — я улыбнулся.

— Ага! — Покровская сделала глоток. — Хочу рискнуть…. Никогда на такое не ходила. С десяти лет прячусь… Не хочу больше… Надоело… А если убьют под охраной Булатовых — пускай сами потом разгребают. И вообще… Почему я не родилась обычной, Федь? Обычной неродовитой девушкой, а?

— Ну, обычным тоже, знаешь ли, бывает нелегко! — едва не поперхнулся от возмущения я. — И умереть, между прочим, вообще можно на ровном месте!

— Ну твоя сестра же не умерла! Вон она какая весёлая и жизнерадостная! — не согласилась Покровская и, прикрыв рот ладошкой, беззвучно икнула. — И я так хочу. Я тоже могла бы не умереть…

— Ты и сейчас можешь не умирать. И если бы не случилась беда у твоего рода, жила бы ты и горя не знала. Как та же Василиса, например. В общем, хорошо там, где нас нет! — я улыбнулся.

— Что? — посмотрев на меня, девушка сделала ещё глоток вина и задумалась. — Это надо запомнить… Хорошо там, где нас нет… Это хорошо… Ты тоже хороший. Только непонятно, почему всё-таки хорошо там, где нас нет…

— Пойдём! — я встал и протянул Авелине руку. — Я тебе кое-что покажу отсюда, с высоты.

— Ладно… — девушка поставила бокал и, изящно пошатываясь, приподняла афедрон со стула.

Я подвёл её к краю крыши, и, удостоверившись, что через ограждение Авелина не перевалится, указал на раскинувшийся вдали город.

— Красиво? Ярко? Да? — спросил я.

— Да… — завороженно глядя на огни вдали, кивнула Авелина.

Как маленькая, ей Богу… Похоже, она и впрямь редко выходила за пределы своего дома.

— А вот там видишь тёмное пятно с редкими фонарями? А вон там, прямо рядом? — указал я.

— Вижу…

— Это глухие углы. На юге ещё три таких же, но их отсюда невидно. Как ты думаешь, почему в этих местах настолько темно? — я разглядывал лицо Авелины, пока она думала.

На редкость совершенное, надо сказать. Прямо-таки видны многие столетия идеальной генетики. Высокие скулы, брови вразлёт, соболиные. Носик точёный, с аристократически прямой спинкой. Подбородок — маленький, но решительный и волевой.

И ямочки на щёчках. Категорически неуместные на этом идеальном лице. И оттого вдвойне симпатичные.

Раньше как-то недосуг её рассматривать было. Да и если смотреть вот так, внимательно, девушка всегда отвечала ледяным взглядом. А сейчас, когда она выпила — ей было плевать, любуются ей или нет.

— Все уехали на праздник в город! — наконец, придумала внятное объяснение Авелина. — Поэтому в этих углах и темно.

— Не угадала… Просто там горит один фонарь из пяти, — ответил я. — Вон, видишь, прямо за забором этого дома отдыха, где наше училище разместили, начинается Бирюковский угол. Если добираться в город по Северному тракту, то проезжаешь мимо него. Лампы там не меняют, потому что городские службы боятся лишний раз заходить. А если там находят труп, а это происходит часто, то городовые приезжают только, чтобы его забрать. И расследования проводят спустя рукава, лишь бы поменьше в этом месте находиться. Так вот… Между прочим, большинство жителей этих углов выживают на шестьдесят рублей в месяц.

Авелина беззвучно икнула, но всё ещё молчала, и я решил повторить:

— Шестьдесят рублей в месяц. Бутылка вина, которое ты принесла — это треть их дохода.

— Откуда ты это знаешь? — очень серьёзно, сдвинув брови, спросила девушка.

— Я вырос в одном из таких углов. Здесь, в Ишиме. И моя семья по-прежнему там живет, — я усмехнулся.

— Понятно… — посерьёзнев ещё немного, кивнула девушка. — И ты тоже жил на шестьдесят рублей?

— Моя семья жила на шестьдесят рублей! — поправил я. — Мать и пятеро детей. Нам ещё повезло: когда-то мать и отец купили себе дом. А многие в этих углах живут так, что у них даже дома нет. В лучшем случае, комната. Ты ведь такой жизни себе хотела, правильно я понял?

— Нет, такой, наверное, не хотела… — решила Авелина. — Но я вообще не знала, что такая жизнь бывает…

— А многие так живут уже пятое-шестое поколение, — усмехнулся я. — Ютятся в полуразвалившихся домах, мечтают выбраться из нищеты. А потом быт затягивает… Они перестают мечтать и выживают. Мечтать начинают их дети. А потом — внуки. Но мало кто в итоге вырывается…

— Они могут пойти служить, как ты… Рода богаты, потому что стоят на страже Руси… Так мне говорили… — последнее утверждение Авелина произнесла как-то совсем жалобно.

А я вдруг понял, что эта девочка ничего не знает про мир, в котором живёт. Она просто прячется от него с десяти лет. День за днём. И не понимает, чем вообще живут люди вокруг.

— У меня был друг. Его звали Егор. Мы ходили вместе в гимназию… Вместе мечтали выбиться в люди. А потом вместе попали на заставу первого ряда… — проговорил я.

— Он ещё служит? — с сочувствием в голосе спросила Авелина.

— Он умер в тот день, когда я стал двусердым, — жёстко ответил я и посмотрел в глаза девушке. — Его убил жнец. Разрезал бок, почти оторвал руку… А я добил жнеца, воткнув ему штык из хладного железа в голову… Егор истёк кровью. А вместе с ним погибла почти вся сотня на моей заставе. И ещё несколько застав поблизости почти вырезали. И только одна держалась… Знаешь, сколько родовитых, да и вообще двусердых, там было?

— Сколько? — тихо спросила Авелина.

— Один… На той самой заставе, которая держалась. Тысяча человек… Многие, как я и Егор, из глухих углов. Это мы встретили нашествие Тьмы. И мы своими трупами его проредили, чтобы где-то там на третьем ряду застав нашествие остановить Тьму, пусть и на время. Мы не были родовитыми и двусердыми. Но мы сражались… А вот богатства у нас не было. А у Егора и ещё тысяч таких, как он, уже и не будет. Они умерли… И на этом всё.

— Значит, там, где нас нет, хорошо, потому что мы просто думаем, что там хорошо, да? — сделала внезапный вывод девушка.

— Обычно так и есть… Везде бывает плохо, — я вздохнул. — Ты ведь раньше никогда не пила, да?

— Нет… Никогда, — снова беззвучно икнув, призналась Покровская. — Я вообще много чего не делала… Постоянно пряталась, постоянно училась… А ещё постоянно боялась. Боялась, что вот-вот до меня доберутся, и всё…

— Ты, сама по себе, им не нужна, — улыбнулся я. — Им нужно имущество. Просто вещи. Каждый из ребят там, на первом ряду, отдал бы всё, чтобы выжить. Если бы мог, конечно.

Взлетев в тёмное небо, первая ракета взорвалась шаром светящихся искр. За ней полетела вторая. Затем третья.

— С Новым годом! — поздравил я Покровскую.

— С Новым годом! — кивнула она. — Давай ещё выпьем, и я пойду, ладно?

— Ну кто я такой, чтобы тебя держать? — я с улыбкой вернулся к столу. — А выпить — пожалуйста. Но, пожалуйста, после этого бокала больше сегодня не пей. Иначе очень плохо с утра будет.

— Больше не буду… — Авелина уселась на стул. — Нет, завтра выпью… Чуть-чуть… На выступлении… Этих… Как их… «Степняков»?..

Мы выпили. А потом девушка ушла, оставив меня с вином в моём бокале, которое я честно и не очень быстро прикончил. В конце концов, имею я тоже право посидеть и поплакаться? Имею! Жаль, потенциальная «жилетка» спать пошла. Значит, снова придётся Феде и Андрею жаловаться на наши общие невзгоды.

Или Тёме, который, проводив Авелину до комнаты, устроился на стуле рядом.

Утро было оглушительно тихим. Город ещё спал после праздника. Те, кто гулял до самого утра, уже успели вернуться, а те, кто праздновал скромнее — ещё не проснулись. Испытав при мысли о них укол белой зависти, я сделал зарядку и выбрался на пробежку. Не хотелось, конечно, ужас как…

Но, благодаря опыту Андрея, я прекрасно знал: только дай себе поблажку — и заниматься будет всё труднее и труднее. А потом и вовсе забросишь спорт, с концами. Вот поэтому я и принуждал себя заниматься каждое утро, хотя бы символически.

После пробежки принял душ и спустился в столовую. У меня, конечно, не было надежды, что сегодня выдадут завтрак, но проверить-то стоило.