Позывной "Калмык" (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

Сашка согласно кивнул. Восковые занимали почти весь прилавок и были всяких размеров, от тоненьких для церкви, до огромных сантиметров сорок в диаметре.

— Сальная свеча стоит 12 копеек, а восковая — 50 копеек. — Это секретом для Сашки не было, разве в Туле, где он покупал восковые свечи, пока не наладил бартер своего воска на свечи у одного лавочника в Туле, всё же было подешевле. За восковую свечу просили сорок копеек.

— А эти серо-коричневые? Что это? Из чего?

— Недавно из Европы мы завезли недорогие парафиновые свечи, но они мягкие и имеют некрасивый грязно-серый цвет. Так что, спросом особым не пользуются. А это стеариновые свечи — новинка, только начали делать в Берлине. Цена сорок копеек за штуку, а парафиновые в два раза дешевле, герр Дондук. Но самыми лучшими сейчас считаются спермацетовые свечи. Они, даже не будучи еще зажжены, украшают уже комнату чрезвычайно своею белизною и прозрачностью. Их привозим из Франции, и стоят они чрезвычайно дорого — в три раза дороже восковых.

— Полтора рубля за свечу? — Виктор Германович чуть не присел. — Из чего же их делают?

— Их делают из спермы кашалотов. Киты такие, — понизил голос Иоганн Кох.

Событие сорок девятое

― И это всё потому, что у кого-то слишком узкие двери.

― Нет. Всё потому, что кто-то слишком много ест!

Винни-Пух идёт в гости

Дела давно минувших дней. Преданья старины глубокой. Песня — сказка так у «Сектора Газа» начинается. Так вот давно, теперь уже и не вспомнить где… Наверное, в сносках к «Пятнадцатилетнему капитану», хотя и не точно, прочитал Кох, но пацаном, вот это уже точно, про то, зачем убивали китов в XVIII — XIX веках. У кашалота в голове, как тогда считали, есть полость и в ней море спермы. Гарпунёры кашалота гарпунили. Потом убивали его и подтаскивали к кораблю. Отрубали в воде голову и затаскивали её на корабль. Сама туша кита их не интересовала. Дальше круто. Пробивали в черепе дырку и через неё из головы кашалота вычерпывали сперму в бочки. С хорошего кита можно было получить до 500 галлонов этой жидкости, которую в бочки и заливали. Всё остальное ценности тогда не представляло. Как-то там методом фильтрации и охлаждения выделяли жидкую фракцию, а вот полученную твёрдую и пускали на свечи, так как эта штука по существу являлась воском. Жидкая шла на духи всякие. Тогда помнится Кох был поражен. 500 галлонов — это почти, ну если в бочки двухсотлитровые переводить, то десять бочек. Две тонны спермы в голове кита. Так вот, в той сноске говорилось, что на самом деле этот животный воск киту служил для подъема с глубины и наоборот для погружения. Как-то там прогонял холодную воду кит через голову и эта штука меняла объём. Забыл об этом за десятки лет Виктор Германович, а тут раз и вспомнил, удивительная вещь память.

Сашка купил всех свечей по нескольку десятков, чтобы вечерами в темноте не сидеть. А разные купил, чтобы эксперимент произвести и выявить самые яркие, что ли, и самые продолжительно горящие, нужно же определить, какие выгодно покупать. Хвастать белизной свечей спермацетовых Сашка не собирался. Нужно просто, чтобы горела долго и освещала комнату поярче. Именно за этим экспериментом Сашку и застал полицмейстер Санкт-Петербурга, явившийся на ужин званный.

На свечах Сашка не остановился. В этом же магазине, у «родственников», продавались и масляные лампы. Две штуки Виктор Германович купил. Лампа называлась — Лампы-модераторы (они же лампы Франшо) были и другие всякие от лампадок до ламп, где резервуар с маслом был вверху и оно опускалось самотёком. Масло же не керосин, его к фитилю подать надо. Лампы Франшо основывались на принципе «резервуар внизу», но вместо сложного часового механизма, который использовался в других лампах, изобретатель поместил внутрь поршень с регулирующим проводом. Сашка сразу недостаток конструкции понял, возникала необходимость вручную регулировать механизм, причем достаточно часто.

— Так и есть герр Дондук. Тем не менее, новшество в Петербурге оценили и домовладельцы, и владельцы публичных заведений, к примеру, ресторанов и клубов. А кроме того, лампы такого типа прижились и на маяках. Ходовой товар.

— А минус…

— Да, вы правы герр Дондук минусов хватает, обычно используют деревянное масло, а оно не дешево.

— Деревянное?

— Ещё называют «маслом олив», — пояснил Иоганн Кох.

— Оливковое, Сашка задумался, интересно, а подойдёт ли его подсолнечное. В общем, две такие лампы он купил за пятнадцать рублей с небольшим запасом деревянного масла. И сейчас они тоже горели в гостиной, и света точно больше свечей давали.

Но это ладно, придя домой Сашка лампы разобрал и понял главное. Вроде, керосиновую лампу изобретут лет через пятнадцать. Врут опять календари. Вот готовая керосиновая лампа, все есть и ёмкость, и механизм управления яркостью, и стеклянный плафон с трубкой стеклянной для большей яркости. Вставил хлопчатобумажный фитиль, залил керосин и продавай. Осталось только договорится с поставками нефти с Баку или из Чечни.

— Что это у вас за иллюминация уж не в мою ли честь? — смутился вошедший в залу Радищев.

— Эта эксремента. Чё дешевля, чё ялче. Садись, башка, туда садысь, — указал на почётное место в красном углу под иконами полицмейстеру дархан Дондук.

— У нас по-простому всё, Афанасий Александрович. Восьми перемен блюд не будет. Сегодня пельмени с соусом… — Анька глянула на Коха.

— Соус Агродольче, — вспомнил Виктор Германович кисло-сладкий соус, что покупал к мясу в будущем.

— А перед пельменями попробуйте два салата. Это салат оливье, а это крабовый.

Выходил из-за стола Радищев ползком.

— Эти чудные блюда, говорите, вы сами придумали, Анна Тимофеевна.

— Да, лёгкость в мыслях у меня чрезвычайная.

— Необыкновенная. — Ну, да, Ревизор уже вышел и разошёлся на цитаты. При этом интересную вещь вчера Сашка прочёл в газете. Император разрешил играть спектакли в Санкт-Петербурге, а некоторые губернаторы у себя его запрещали. И их из Петербурга вежливо спрашивали: «А чё так? Себя узнали»? после чего и в губерниях ставили спектакли.

— Знаете, Анна Тимофеевна, я позволю себе, с вашего, конечно, дозволения, рекомендовать вас хозяину трактира «ПалкинЪ» на углу Невского проспекта и Большой Морской улицы. Это купец третьей гильдии Павел Палкин. Это один из самых престижных трактиров столицы. Думаю, он с радостью купит у вас рецепты этого блюда и соусов. Благодарю вас, в жизни ничего вкуснее не едал. Завидую вашему будущему мужу.

— Твоя умный. Скази Палкину, скази, пуст сюда идёт. Тута не тама. Тута лесыма. Всё лесым.

Событие пятидесятое

… у каждого из нас — свой Пушкин, остающийся одним для всех. Он входит в нашу жизнь в самом начале и уже не покидает её до конца.

А. Т. Твардовский

Варкалось. Хливкие шорьки

Пырялись по нове,

И хрюкотали зелюки,

Как мюмзики в мове.

О бойся Бармаглота, сын!

Он так свирлеп и дык,

А в глуще рымит исполин —

Злопастный Брандашмыг.

Тишина стояла неимоверная. Слышно было, как в соседней комнате, в печи, пламя облизывает полешки. Их только положили, и треска ещё нет, только это облизывание, шуршание языков пламени.

— Ха-ха-ха! — Согнулся в приступе смеха хозяин — князь Иван Сергеевич Мещерский в недавнем прошлом майор, а ныне просто почти разорённый заводчик. Благообразный такой дедушка с двумя орденами на старинном кафтане.

Гости не знавшие, как реагировать на стих, тоже прыснули, дамы в веера, а мужчины в ладошки, прижатые к лицу. И смех не прекращался. Смеющиеся заводили сами себя, и вскоре согнулись все, кто в креслах не сидел. Те счастливчики, наоборот, откинулись и ржали, запрокинув голову к расписному в ангелочках потолку гостиной. Продолжалось это минут пять. Когда смех вроде начинал затухать Пушкин или Вяземский, сжав зубы цедили «Бармаглот» и все опять покатывались.