Медицина Древнего (СИ) - Четвертнов Александр

— Интересная трактовка политики Фемистокла, Кирилл, — произнесла она тогда, чуть понизив голос. — У вас как всегда свежий взгляд на древнюю историю.

Я лишь кивнул, сохраняя невозмутимость, хотя внутри все перевернулось. Эта женщина знала, как использовать свое присутствие будто оружие.

На третий день она провела контрольную и намеренно задержалась у моей парты, проверяя работу. Ее духи теперь были более насыщенными, с теплыми древесными нотами. Чуть наклонившись над моим плечом, она помечала красной ручкой какие-то детали, а ее дыхание легко касалось моей щеки.

— Кирилл, вы опять используете современную терминологию для описания древних концепций, — прошептала она, и эта фраза могла бы быть обычным замечанием преподавателя, если бы не интонация, превратившая ее в нечто личное, почти интимное.

К четвертому дню она перешла к более прямым действиям. После пары попросила помочь отнести книги в ее кабинет. В тесном пространстве преподавательской мы несколько раз соприкасались плечами и руками — будто случайно, но слишком часто для простого совпадения.

А вчера… вчера она зашла дальше всего. Во время обсуждения архитектурных особенностей храма Аполлона в Дельфах она вызвала меня к доске, чтобы я нарисовал схему. Когда я закончил, она подошла, взяла мел из моих пальцев, случайно или намеренно скользнув своими по моей ладони.

Это было уже за гранью её обычного преподавательского поведения. Я видел, как переглядывались студенты. Слышал шепот за спиной. Виктория явно вела свою игру, и мне становилось все труднее оставаться холодным наблюдателем.

Звонок вырвал меня из воспоминаний. Виктория закрыла ежедневник и обвела аудиторию взглядом, на мгновение задержавшись на мне. Легкая полуулыбка тронула ее губы.

— Сегодня мы продолжим изучение Древней Греции, — начала она, и ее голос, казалось, полился прямо в мои вены. — Но перейдем от архитектуры к более… человеческой стороне истории.

Она повернулась к доске, и мел в ее руке начал выводить слова «Культ Афродиты». Платье натянулось на бедрах, подчеркивая их изгиб. Несколько студентов неловко кашлянули.

— Кирилл Дмитриевич, — она внезапно повернулась, поймав мой взгляд, — что вы знаете о культе Афродиты в классический период греческой истории?

Я выпрямился, стараясь сосредоточиться на вопросе, а не на том, как солнечный луч подсветил ее силуэт, делая ткань платья почти прозрачной.

— Богиня любви, красоты и страсти, — начал я ровным голосом. — В классический период ее культ был широко распространен по всей Греции, но имел региональные особенности. В Афинах поклонялись Афродите Урании — покровительнице возвышенной, духовной любви. В Коринфе, напротив, больше чтили Афродиту Пандемос — покровительницу физического влечения.

Виктория медленно кивнула, едва заметно облизнув губы.

— Очень хорошо, — она сделала несколько шагов между рядами, приближаясь ко мне. — А как вы думаете, может ли возвышенная любовь существовать без физического влечения? Или это две стороны одной медали?

Вопрос явно выходил за рамки сухого исторического анализа. В аудитории повисла тишина, все взгляды устремились на меня.

— Древние греки нашли интересное решение этой дилеммы, — ответил я, не отводя взгляда. — Они не противопоставляли эти понятия, а рассматривали как разные проявления единой силы. Платон в «Пире» говорит об Эросе как о демоне, соединяющем земное и небесное. Значит, обе стороны любви необходимы для полноты переживания.

Виктория остановилась у моей парты, опираясь на край ладонями. Ее лицо было достаточно близко, чтобы я мог различить золотистые крапинки в карих глазах.

— Интересное наблюдение, — промурлыкала она, и в ее голосе прозвучали мягкие, бархатистые ноты. — Кажется, вы уделяли особое внимание этой теме.

Знакомый аромат ее духов окутал меня — сегодня он был ярче, насыщеннее, с нотками чего-то пряного. Не приторного, но достаточно интенсивного, чтобы вызвать мгновенную реакцию — учащенное сердцебиение, легкое головокружение. Я заметил, как дрогнул уголок ее рта, выдавая удовлетворение моей реакцией.

Виктория выпрямилась и отошла к доске, продолжая лекцию. Я на мгновение прикрыл глаза, восстанавливая самообладание. Что она делает? Этот флирт становился все откровеннее, и я уже не был уверен, что смогу выдержать этот спектакль до конца пары.

— Храмы Афродиты часто располагались на возвышенностях, — продолжала Виктория, снова проходя между рядами. — Символизм очевиден: восхождение от земного к небесному, от плотского к духовному…

Вдруг она остановилась и наклонилась, чтобы поднять что-то с пола. Карандаш — должно быть, выронила одна из студенток. Виктория наклонилась низко, слишком низко для преподавателя, и в этот момент вырез ее платья предательски открыл гораздо больше, чем следовало бы.

Я не мог отвести взгляд, и она знала это. Выпрямившись, она поймала мой взгляд и улыбнулась — едва заметно, только уголками губ, но достаточно, чтобы я понял: это было сделано намеренно.

— Некоторые исследователи полагают, — продолжила она как ни в чем не бывало, возвращая карандаш его владелице, — что эротический компонент культа Афродиты был способом трансцендентного опыта, попыткой через физическое ощущение прикоснуться к божественному.

Краем глаза я заметил, как некоторые студенты шокировано переглянулись. Такое поведение было слишком явным нарушением дистанции между преподавателем и студентом.

— Что вы думаете об этом, Кирилл… Дмитриевич? — ее вопрос прозвучал почти как вызов.

— Думаю, это отражает общегреческую концепцию калокагатии — единства прекрасного и благого, — ответил я, стараясь держать голос ровным. — То, что красиво, должно быть и хорошо. То, что приносит физическое наслаждение, должно иметь и духовную ценность.

Виктория чуть наклонила голову, изучая меня как редкий экспонат.

— А вы верите в эту концепцию? — спросила она. — Лично вы?

— Я верю, — ответил я, выдерживая ее взгляд, — что нет ничего постыдного в стремлении к красоте и удовольствию. Если оно не наносит вреда и не превращается в самоцель.

Виктория улыбнулась шире, явно довольная ответом. Она грациозным движением и прошла к кафедре.

— Прекрасно сказано, — ее голос снова стал профессиональным, но с едва заметной хрипотцой.

Я не был готов к такой открытой атаке на мои чувства. Видимо, моя тактика сработала и она заинтересовалась возможностью практики и раскопок со мной. Ну что ж, меня это устраивает. Чего скрывать меня тянуло к ней с первого взгляда. И это она поставила между нами барьер, который сейчас разрушает.

Неожиданно Виктория подняла руку, прерывая свой рассказ, который я уже не слушал.

— Мы упустили важный аспект, — сказала она. — Ритуалы поклонения Афродите часто включали в себя жертвоприношения, чаще всего — голубей.

Она посмотрела прямо на меня:

— Кирилл, вы знаете символическое значение голубя в культе Афродиты?

Я откашлялся:

— Голубь считался священной птицей Афродиты. Символизировал чистоту и верность, несмотря на то, что служил богине любви, часто ассоциируемой с чувственностью.

— Верно, — кивнула Виктория. — Интересное противоречие, не правда ли? Птица, символизирующая чистоту, посвященная богине, чей культ включал весьма… разнообразные проявления человеческой страсти.

Она сделала несколько шагов в мою сторону.

— Это напоминает нам, что в жизни чистота и страсть могут сосуществовать. Что можно сохранять верность принципам и одновременно отдаваться сильным чувствам. Что бы вы сказали об этом, Кирилл?

Это был уже не академический вопрос. Это был вызов, брошенный лично мне, облеченный в форму исторического обсуждения. Виктория играла со мной, проверяя границы, испытывая мое самообладание.

— Я думаю, — медленно произнес я, — что древние греки понимали один важный принцип: истинная мудрость приходит через принятие всех аспектов жизни, а не через отрицание какой-либо ее части.

Ее глаза сверкнули.