Резкий поворот (СИ) - Мясоедов Владимир Михайлович

Она успела покинуть подвалы того тайного убежища, куда ее перевезли за восемь суток до побега, успела за считанные часы до того момента, как их стали штурмовать слуги Деспота, успела, сладостно танцуя на едва держащих ее облегченный вес крышах парижских трущоб, вдыхая затхлый, вонючий, пропитанный бедностью и болезнями, воздух, какой пах для нее исключительно свободой и будущими дивидендами. Ну, что тут молвить? Потеряла она над собой контроль и, случись там оказаться хоть одному внимательному соглядатаю, на какого не сработал простейший отвод глаз, и у нее бы появились множественные дополнительные проблемы.

Следом было много всего, преимущественно не слишком приятного — из Парижа она бежала, как и из Франции вообще, да и в Европе не задержалась. Прекрасно понимающая, что ее будут искать, а также на себе изучившая силу и хитрость людских чародеев, суккуба решительно заявила сама себе, что она не имеет ни малейшего желания играть с ними в любые игры. Не ближайшие лет двадцать уж точно. И вообще, ей бы отъесться как следует за почти полторы сотни лет на цепи, желательно там, где нет вероятности нарваться на слишком зубастую еду. Пассажирское морское судно, идущее под флагом Британии прямо в самую дальнюю из всех их колоний, подвернулось как нельзя вовремя. Ей всегда неплохо давался метаморфизм, так что тихо умертвить первую подходящую под ее критерии и временно оставшуюся в одиночестве пассажирку, избавится от тела и занять ее место было не сложно. Еще проще оказалось очаровать ее мужа и остальную семейку, большую часть пути не вылезая из каюты.

Уже по прибытию в Канберру она быстренько избавилась от родни, даже не став пытаться встроиться в социум, ибо от людей уже банально устала до тошноты, а после отдалась инстинктам своей очень дальней молодости. Когда была она всего лишь чуть более умным, чем обычно бывает, импом, что бродит по бескрайним просторам Инферно, ища себе добычу и стараясь не стать таковой. Почти полгода она резвилась на равнинах Австралии, выедая отдельные группки аборигенов и лаже организовав из них небольшой культ имени самой себя. Просто так, чтобы был. Ощущение свободы пьянило, а чувство времени всегда было для ее племени весьма относительной вещью — впереди вечность, а потому некуда и торопится. Она и не торопилась, почти позволила себе потеряться в пелене постоянной и неопасной охоты, но оказалось, что любое действие всегда имеет последствия — вот же сюрприз какой!

Как оказалось, следовало бы чуть тщательнее скрывать уничтожение родной крови ее смертной личины, ведь найти и понять те следы сумели те, кто прекрасно знал, куда нужно смотреть. Знал потому, что сам прятал тела в той самой канаве, причем блокировал следы демонического фона точно той же ритуальной чертой, что и она сама. Разговор вышел не из простых, но и собеседник нашел отнюдь не ту, кого ожидал встретить — первую группу, что шла запугать и принудить к сотрудничеству рядовую плетью и страстью над рабами стоящую, она сама же и взяла. Околдованные марионетки без особого сопротивления рассказали ей все, что только она спросила, причем она могла бы их и не околдовывать — узревшие ее силу сами добровольно спешили сдать всех, лишь бы успеть стать немножко полезными.

А вот наблюдающая за первой группой вторая, идущая внахлест… эти просто тут же принесли одного из своих в жертву, чтобы через его боль и кровь передать увиденное своим господам. И говорить с ней стал тот, кто был ей во многом равен, но стоял у главы всей структуры марионеток, что готовили крайне масштабную жатву душ. Они договорились, в первую очередь потому, что у нее была сила и личное искусство, а у него было покровительство Владыки и критическая нехватка по-настоящему компетентных кадров. Они договорились, и она стала рядом с жертвенным ритуалом, открывая небольшое окошко в самые глубины ее родной обители. И тогда Владыка принял ее клятвы, легко обещая ей часть того, что она заслуживала просто по праву силы. И общая еще больше, если она сумеет завершить план, открыть врата и дать Владыке совершить жатву, сдвинув мир смертных поближе к обители. Это был огромный риск, но для потерявшей возможность вернуться суккубы это был столь же огромный шанс. Могли справится и без нее, но только с ней они справлялись с куда более приятными шансами.

Главным ее козырем оказался не опыт работы с разумами смертных, не уникальное свойство ее гласа и опыт в людской акустической магии, не личная сила и мощь, нет. Главным козырем в переговорах для нее стала банальная нехватка квалифицированных и верных лично Владыке исполнителей ее уровня и ранга. Ему просто некого было послать сюда, неким было прикрыть Леотхт-Хоона, Гибельного Водоворота, какой был отличным направляющим указания Владык к нижестоящим старшим, но крайне слабым в плане инфильтрации и ментальной обработки, а лучшего своего специалиста он сам же и казнил за попытку подсидеть вышестоящего. Он и она крайне близко подошли к пределу ненависти в адрес друг друга, но ирония была в том, что без помощи невольного напарника никак не могли рассчитывать на успех. А стоило только первым вратам открыться, собирая жатвой первое из никчемных государств людских, они и вовсе почти перестали пытаться друг друга подсидеть.

Раньше место под руку у Владыки было только одно, о чем им и сообщили, разогревая неприязнь, но сейчас… сейчас они прекрасно осознавали — тех мест стало куда больше, а вот Владык уже куда меньше. Теперь в случае успеха наград и милостей хватит для них обоих, так, может, стоит и не спешить затевать ссору, быть может, стоит подумать о союзе? Только теперь она уже не промедлит, и, случись нужда, предаст первой… потом, когда они вдвоем с текущим равным пред приказом Владыки взаимно укоротят лапы и заткнут пасти тем, кому их доля душ и власти покажется чрезмерно сладкой.

Власть и души — то, за что стоит предавать, убивать и умирать.

Только ради этого и стоит.

— Войди. — Тихо, но так, чтобы ее услышал молча замерший за дверью смертный слуга, причем один из наиболее доверенных и одаренных магически, приказывает она, размыкая смертельную черту на той двери. — Говори.

— Нижайше прошу простить мою вину, прекраснейшая и совратительнейшая, но случилось… важное. — Один из самых сообразительных ее подручных, смертный, что метил не просто в слуги, но в полностью отрекшиеся от оков смертности, желая принять суть Инферно в свою душу и самому перестать быть смертным, был до крайности взволнован и даже напуган, хотя раньше демонстрировал приятное умение сохранять покой не только внешний, но и внутренний. — Это касается той задачи про рудные ячейки сочувствующих нашему делу. Безумного оракула-аборигена, которого вы поселили в моем подвале, посетило видение после того как я ввел ему стимуляторы и задал вопрос. В город инкогнито прибыли несколько личностей. Очень могучих личностей и, он уверен, они не только те, кто ответственен за последние беспорядки среди культистов, но еще и вознамерились разграбить злато Канберры, а также помешать нашим планам. Они уже здесь. И оракул даже смог частично провидеть, где они и на что способны.

Ладно, это было полной неожиданностью.

С тихим и полным искренней печали вздохом, она взмахом острой обсидиановой палочки отсекает голову уже почти затихшей, но все еще радостно улыбающейся свинке, какую почти-почти закончили фаршировать соусами. Следом она убила ее отца, недоуменно смотрящего на срез шеи своего сына, с каким они совсем недавно, и недели не прошло, помогали ей доесть собственную мать. Эта семейка ей уже и так надоела, пользу свою отжила, а жрать остывшее и слишком перележавшее в соусах мясо и потроха она считала ниже своего достоинства.

Еще одно усилие, тихий приказ, сказавший ключ слово, и ее новый песик, совсем еще щенок, даже первых влажных снов не видавший, побежал поглодать немного мяса. Учитывая качество соусов, совершенно особых и пригодных лишь для ей подобных, то он проживет еще пару часов, под конец выблевывая не только сожранную печень старшего брата, но и свою собственную. Даже жаль, что нельзя, нельзя напоследок снять ментальный блок и позволить ему испытывать от этого боль, но пусть радуется ее милосердию… эх, она в последнее время совершенно непозволительно размякла, проявляет слишком много абсолютно недопустимой жалости.