Изменяя прошлое (СИ) - Журавлев Игорь

Стричь налысо тоже перестали тогда, все ходили с теми прическами, какие нравятся, а кто и с бородами. Да еще и бирки нагрудные отменили, вместо них карточки с фото в кармане носить было нужно. Только кто их носил! Менты встретят: покажи, мол, свою карточку! А ты ему: извиняй, начальник, в отряде забыл. И что он сделает? Говорю же, они растерянные все тогда были, а жили на своей воле хуже, чем зеки на зоне. Завидовали нам даже, ей Богу, не вру!

Как сейчас помню, я тогда в ЛПУ[2] сидел. Их только делать начали по зонам тогда, всё экспериментировали. Они именно так в то время назывались: «Локально-профилактический участок». Туда не за нарушения помещали, а просто так — тех, кто, по мнению Администрации колонии, негативно влиял на остальных зеков. Я тогда только из БУРа вышел, и не успели мы встречу отметить, только по первой выпили, а за мной менты: мол, собирай, Пастор, шмотки по новой. А в этом самом ЛПУ у нас тогда классно было, не знаю, как на других зонах, говорю за то, что сам видел. Ну, правда, за еще одним забором, так, привыкать, что ли? Забором больше, забором меньше. Выделили тогда какое-то здание у нас под это дело, как распоряжение из Москвы пришло. Жили мы там в комнатах по 3 – 5 человек. Внутри ничего не запиралось, и выход во внутренний дворик всегда открыт был. Жили свободно, менты к нам почти не заглядывали — так, за решеткой у входа сидели, что коридор от входа перегораживал. Кто там был за решеткой, они или мы — непонятно, но по факту у нас свободнее было. Поскольку люди туда попадали в основном авторитетные, то всего нам с общака загоняли по первому классу. Повара тоже для нас отдельно вкусно готовили, но мы даже к еде этой не притрагивались, вольных харчей с избытком хватало. В туалете у нас там огромная щель в полу была за рядом унитазов, а там крысы жили, здоровые, отожравшиеся! Так, мы туда бачки с едой из столовой опоражнивали. Крысы счастливы были, даже нам крысят своих в зубах выносили посмотреть, доверяли. А нам по приколу — пусть живут, тоже божьи твари. Ни подъемов, ни отбоев в ЛПУ у нас тогда не было, ложились когда хотели, вставали — тоже, когда хотели. Ни хрена вообще не делали, дурью маялись, видак смотрели, травку покуривали — нам ее постоянно загоняли. Я книги любил всегда, читал целыми днями. Лето тогда было, так мы любили загорать во дворике, где после обеда и до заката всегда солнце было.

Помню, лежим мы на траве во дворе в одних трусах, солнечные ванны принимаем, витамин D телом свои потребляем, чаек попиваем, курим, болтаем, магнитофон рядом блятняк крутит. Чем не житуха, а? И выходит мент на крылечко, что на смену заступил, фуражку снял, пот со лба рукой вытер, посмотрел на нас и говорит так, знаете, с выражением:

— За…сь зеки живут!

И столько тоски и зависти в его словах и в его глазах было, как сейчас эта рожа перед глазами стоит. Ну а что, зарплату тогда по нескольку месяцев не платили, да и что там за зарплата у них была? — Смех один, всю инфляция съедала. Утром придешь в магазин — хлеб стоит триста рублей, а уже вечером он же — пятьсот. А в зону братва с воли фурами каждую неделю общак загоняла. Братва-то тогда на воле хорошо жила, мы и в столовую ходили редко. Мужички, конечно, в столовой питались, но и с общака в столовую постоянно подгоны были, так что и там суп с мясом был всегда. А у мента этого дома жена со спиногрызами жрать просят, а где он возьмет? Вот и завидовал нам, по-настоящему завидовал, без балды. У нас-то, в отличие от него все было класс, забот никаких! Вот и куда им деваться, бедолгам, было? Только за счет нас, считай, и жили, все без проблем с воли несли, только плати.

Режима, считай, в то время не было почти совсем никакого. Я, помню, не всегда и на поверку выходил. Спишь, к примеру, в бараке — пьяный или обкуренный, а то и просто вставать лень. Ну, крикнет кто-то за тебя —«здесь», мол — и порядок. Отбоя как такового в нерабочих бараках совсем не было. Сутками напролет — музыка из десятков магнитофонов: кто в карты шпилит, кто бухает, кто песни орет под гитару. Дым стоит коромыслом и в прямом, и в переносном смысле. Менты среди ночи с обходом зайдут, закурить стрельнут, да обратно к себе в дежурку, завидовать нам. Посылки — сколько хочешь и когда хочешь, свиданки — каждый месяц, было бы кому ездить. У кого бабки были, так проституток даже заказывали, их менты как родственниц оформляли за договорную плату — и на личное свидание в отдельной комнате, пожалуйста. И всем хорошо, поскольку менты со всего этого свой барыш имели постоянный.

Жаль, где-то после 96-го государство стало потихоньку очухиваться, гайки стали постепенно закручивать, а в нулевых, считай, совсем эта вольница прекратилась. Зона стала опять на зону похожа. Даже огородики мужикам запретили. Не совсем так, конечно, как при комуняках стало, но уже далеко и не вольница девяностых. Зато сейчас молодняк слушает старых сидельцев, как оно все тогда было и вздыхает с завистью. Только я вот что скажу, и тогда все сидели по-разному, и сейчас тоже все по-разному сидят. Кто как устроиться сумеет, от тебя самого многое зависит, как себя поставишь. Но и от обстоятельств, конечно, но обстоятельства-то у всех одни, да только все ведут себя в этих обстоятельствах по-разному. Вот, любят в фильмах да книгах, про законы тюремные писать, типа: не верь, не бойся, не проси. А я скажу, что херня это всё, не было никогда таких законов на тюрьме, это все писатели придумали.

Как без веры жить, как никому не верить? Чушь это все, верить надо, только смотря кому и когда, вот тут надо разбираться, это правда. А без веры никак нельзя, что это за жизнь совсем без веры?

А что значит «не бойся»? Ну, назови ты это не боязнью, а опасением, суть от слова не меняется. Поэтому опасаться надо всегда и много чего, а чего и прямо бояться следует. Если ты, конечно, не отмороженный на всю голову. Другое дело, что, опять же, надо знать, когда отступить, а когда стоит страх свой перебороть и зубы показать. Это целая наука, что приходит с опытом.

А про «не проси» так вообще смешно. Как не просить, если все у всех постоянно чего-то просят? Тут схема как везде: ты — мне, я — тебе. Сегодня ты ко мне пришел, чайку попросил, я тебе отсыпал, а завтра я к тебе с просьбой обращусь. Жизнь, она везде одинаковая, а на зоне такие же люди живут, не какие-то с Марса засланные иноагенты, а самые обычные.

Да, конечно, как и в любом обществе есть здесь свои законы, «понятиями» называются. Так ведь это тоже надо понимать, что не человек для «понятий», а «понятия» для человека сделаны. Не для того они, чтобы зекам самим себе жизнь усложнить, а для того, чтобы, наоборот, облегчить. Поэтому не слушайте вы всяких писак и киношников, они знать не знают, о чем чешут. Жути на население нагоняют вообще с нуля, ни с чего. Хотя это, может, и правильно: чтобы боялись закон преступать. Там, мол, очень страшные зеки сидят, которые только и думают, как о твоих красивых булках, чтобы девчонку из тебя сделать! А-ха-ха-ха!

Не, конечно, где-то на малолетке и может такой беспредел процветать, но на то ведь они и малолетки! Про подростковую жестокость книги психологи пишут. И, конечно, если таких придурков в камеру набить, то они друг перед другом выделываясь, что хошь учудить могут. Но на взрослой зоне и люди взрослые сидят, там тебя никто по беспределу не опустит, на то понятия и существуют, чтобы беспредел пресекать! Потому девяносто процентов населения петушатника, как правило — с малолетки такими пришли. Кстати, там порой и те, кого опустили, и те, кто по беспределу опустил, а потом по понятиям на взросляке ответил. Да, за беспредел приходится отвечать, на то в зоне и смотрящие поставлены, и блаткомитет, что при них.

Впрочем, вам все эти знания, Бог даст, не пригодятся, но для общего кругозора пусть будут. Знания они никогда лишними не бывают. Знание — сила, помню, при красных журнал с таким названием выходил, я его выписывал и всегда с интересом читал. Не в курсе, есть ли он сегодня, сейчас все эти журналы интернет заменил, википедии всякие.