Вопреки всему - Сухинин Владимир Александрович "Владимир Черный-Седой"

Постучал в дверь и, входя, сказал:

– Разрешите, товарищ полковник.

Человек в гражданской одежде с седыми волосами и кустистыми бровями поднял голову от стола и кивнул.

– Садись, рассказывай, – кратко бросил он.

– Глухов решил сотрудничать, – ответил следователь, усевшись на стул.

– После пресс-хаты? – усмехнулся седой полковник и отложил в сторону лист бумаги. – А я сразу тебе сказал: нечего с ним миндальничать…

– Тут не все так просто, товарищ полковник, – перебил его Иванько. Он поправил очки и посмотрел на полковника. У того приподнялась правая бровь.

– Что конкретно не так? – спросил полковник.

– Все арестованные в этой камере умерли ночью, товарищ полковник. Кроме Глухова.

– Умерли? – Полковник был явно удивлен. – Их убили?

– Нет, следов насильственной смерти на телах не обнаружено, вскрытие показало, что умерли от сердечной недостаточности…

– Что, сразу все четверо? – не поверил полковник и завозился на стуле.

– Да, все четверо. Врачи говорят, что такое бывает, когда человек сильно испугался или пережил сильнейший стресс.

– Ты хочешь сказать, что Глухов их смог так напугать, что они умерли от страха?

– Ничего доказать не могу, но создается впечатление, что Глухов обладает методикой сильнейшего морального давления или гипнозом. Он мог смертельно напугать четверых мужчин и заставить их умереть.

– Эти его способности как-то отмечены в личном деле? – хмуря брови, спросил полковник.

– Нет, в том-то и дело. Скорее всего, это после вербовки случилось. Он находился на излечении в Исламабаде, и там могли его закодировать. Восток – дело тонкое…

– Ты не Сухов, Иванько, – перебил его полковник. – И мы не в кино снимаемся. Не надо банальщины. Говори по существу, что известно о кодировках?

– Пока ничего, только предположения. Товарищ полковник, я еще поработаю с этим Глуховым. Но у него есть условия, при которых он будет сотрудничать.

– Что? Он еще смеет ставить условия? – вспылил полковник, но тут же взял себя в руки. – Какие условия?

– Он отказывается признавать вину за гибель батальона царандоя. Говорит, что не виноват, а переводчик его оклеветал.

– Это понятно, – кивнул полковник. – Прямых доказательств его вины у нас нет. Есть предположения таджика-милиционера, они сбивчивые и противоречивые. Он остался жив, и это тоже странно. Как-то странно, что его не заметили во дворе дома, где был Глухов. Его слово против слова Глухова. Он может обвинить переводчика, и мы утонем в бумагах. Сейчас важно не то, кто привел афганцев в засаду, а политический вопрос. Нужно этим американцам утереть нос. Убирай показания переводчика из материалов дела. Они не нужны. А все остальное вытряси из этого Глухова, понял, Иванько?

– Все понял, товарищ полковник, разрешите идти выполнять?

– Иди. К концу месяца материалы по Глухову должны быть у меня на столе.

В камере я разговорился с Шизой.

– Нам нужно придумать, как меня вербовали, – сообщил я ей. – Как я стал шпионом и как раскаялся, решив вернуться на родину. Мне не хватает понимания, как это сделать правдоподобно.

Шиза помолчала, а потом предложила:

– Я набросаю варианты, а ты выберешь подходящий. У меня есть базы вербовки, но они рассчитаны на мир с развитыми технологиями.

– Хорошо, работай над вариантами, а я их рассмотрю, – согласился я.

Я долго лежал на нарах, дремал. Никто меня не тревожил. Вечером принесли еду – кашу, сосиску, черный хлеб и горячее какао. Я поел с аппетитом.

– Готово, – вдруг сказала Шиза. – Представь, что ты влюбился в красивую женщину. Она сказалась сотрудником международной организации. Пришла к тебе в гости. Установила скрытую камеру. Она сделала снимки вас вдвоем, когда вы занимались любовью. Она исчезла, но вскоре к тебе пришли люди, которые стали шантажировать тебя этими фотографиями. Странно, что она не использовала нейросети…

– Нейросети у нас еще нет, – напомнил я.

– Я помню. Создать простейшую нейросеть легко: нужно вживить передатчик и приемник, они излучают определенную длину волны, которую способен принимать и обрабатывать мозг. Ты мог бы изобрести это здесь и получить признание как изобретатель.

– Не отклоняйся от темы, – прервал я. – Ты предлагаешь слишком сложный план. Я мог бы схватить их и сдать куда следует. А фотки в постели с женщиной меня не испугали бы.

– Тогда чего ты испугался? – спросила Шиза.

– Мне могли угрожать смертью близких, – предположил я, – и разрушить мою карьеру из-за связи с иностранкой. Хотя… Если рушится карьера, это серьезно. Но нужно еще что-то под это подложить.

– Может, ты выдал этой женщине государственную тайну? – предположила Шиза.

– Какую тайну я мог выдать? Как посадить картошку? – усмехнулся я.

– Тогда заменим женщину на мужчину. У вас в стране есть статья за мужеложство. Ты испугался разоблачения?..

– Ты чего придумала?! – искренне возмутился я. – Чтобы я назвал себя пи…

– Хорошо, хорошо, папуля, не будем поднимать эту тему, – легко согласилась Шиза. – Остается угроза жизни близких и интимная связь с иностранкой. Они пообещали тебе полную анонимность и ничего не требовали сразу, но однажды ты понадобишься им для простого дела. И ты поверил в спокойную жизнь. Они ушли и больше не появлялись.

– Это может сработать, – задумчиво сказал я. – Что дальше?

– Тебя нашла эта женщина на поле боя и вывезла в Пакистан. Там с тобой работали специалисты ЦРУ. Тебе предложили остаться и пройти обучение в диверсионном центре.

– А такой центр там есть? – удивился я.

– По логике, должен быть. Иначе эффективность разведки была бы низкой.

– И что я должен был сделать? Взорвать что-то или убить кого-то?

– Нет, тебя хотели использовать для работы с пленными русскими солдатами и офицерами. Я слышала разговор двух мужчин у твоей кровати в госпитале. Но эта женщина, которая стала для тебя роковой, была против этого. Она считала, что ты не подходишь как действующий агент. Она предложила закодировать тебя с помощью гипнотизера.

Я ошарашенно задумался.

– Ты это серьезно?.. Это правда?

– Да, к тебе привели врача. Он загипнотизировал тебя, а я ему помогала.

– Зачем ты ему помогала? И почему я ничего не помню?

– Я хотела увидеть их возможности влияния на сознание. Я сняла все кодировки, кроме одной: ты ничего не помнишь. К тебе должны прийти люди и назвать кодовое слово.

– Какое? – оторопело спросил я вслух.

– Ты баран.

– Что?! Какой баран?

– Ты поверил, значит, и те, кто будет тебя допрашивать, тоже поверят, – рассмеялась Шиза.

– Может быть… – задумался я. – Но они спросят, почему я помню то, чего не должен помнить.

– Попроси позвать гипнотизера, и под его влиянием расскажи свою версию, – предложила Шиза.

Я подумал, что чем больше странностей и тайного смысла, тем достоверней будет моя история.

После моего согласия сотрудничать начался стремительный процесс допросов и уточнений. Следователь принял мою версию, рассказанную под гипнозом. Он вызвал гипнотизера, который ввел меня в транс. Под гипнозом я рассказал историю своего предательства.

Как обычно, в деле была замешана женщина. Иванько вздохнул и сказал, что это стандартная схема ловли на живца. Она работает, когда у человека слабые моральные и политические качества. Мне сообщили, что меня исключили из партии. Когда я спросил, почему до суда, он пожал плечами: «Это решение отдела ЦК по иностранным делам. Оно не обсуждается». Иванько долго расспрашивал об американке: как она оказалась в моей квартире, что мы делали, как она могла установить камеру, чтобы снять нашу преступную связь? Он особенно тщательно расспрашивал о сексе, но в материалах дела это почти не отразилось.

Следователь долго и тщательно разбирался в схеме вербовки и месте, где она произошла. Он уточнял имена, внешность и роли всех, кто со мной работал. Затем я повторил свой рассказ на камеру. Адвоката мне предоставили всего на неделю для изучения дела. Адвокат, лысый мужчина, три раза предлагал мне ничего не скрывать. Он передал мне копии расторжения брака и отказ жены и сына от моей фамилии. Люся оставила себе девичью фамилию Самыкина, и я с облегчением понял, что последняя связь с этим миром оборвалась.