Легко ли стать принцессой (СИ) - Листова Татьяна

'Мы можем помочь?'

'Надо вывести из подсознания, в реальный мир. Пациент должен лично осознать… минутку…'

Всполох боли — дикий рванувший крик…

'Спокойно, не кричите… — снова чье-то лицо, уже без повязки. — Все в порядке…'

Сильная усталость и боль. Кажется — все тело представляет единый сгусток тупой боли…

'Вы помните свое имя? — Врач наклоняется, внимательно смотрит в глаза. — День, число, год?'

Слава богу. Я справлюсь… Ради жены и дочери… Он разжимает уставшие губы: 'Сергей…'

'Как? — не понимает врач. — Можно громче?'

Он напрягается: 'Сергей!' И замолкает, споткнувшись на звуке своего хриплого голоса… 'Странное имя', - пожимает плечами доктор, что-то быстро записывая в блокнот. Сергей медленно подносит руку к глазам… Маленькая узкая изящная ладошка…

Дикое кошмарное поле трупов, каркающие вороны, ветер треплет одежду и пыль… Реальность наваливается многотонным свинцовым грузом — давит и плющит на полу, невыносимая боль — тело выгибается дугой и дико кричит… Появляются еще люди — хватают за плечи и руки, стараются удержать на месте…

Дикий, вырванный из глотки крик…

'Все легли на поле боя, — рассказывает чей-то тихий голос. — Все сложили свои жизни — сорок с лишним тысяч человек…' 'А принцесса? — спрашивает другой голос. — Нашли?' 'Принцессу так и не нашли, — вздыхает первый. — Говорят — ее видели ночью, бредущей среди умерших… Или это был ее призрак…'

Он лежал и смотрел в потолок. Ничего не видя, и не слыша…

Длинная цепь изможденных людей, затерянная в песках Гоморры… По очереди копают яму, чтоб добраться до воды… Преданные глаза Рады… Дикая встреча на самом краю, заплаканный Арман… Ревущая от перегрузки маленькая машина — взлетающие позади крыши домов… Длинная колонна людей, скрип повозок, храп лошадей — улыбающаяся Хлоя протягивает кружку чая… Страшные вертолеты, полоса танков — люди за спиной… Упертые Тины и Лимм… Счастливые ашеры — грузовики, забитые дарами… Ночной костер, безнадежно воздевающий руки Доррог…

Он снова проживал свою жизнь — заново… Иногда возникали слова — чужие, далекие, не его… Просто возникали, чтобы повертеться перед глазами — как старая афиша давно видимого фильма…

Арман знал, что надо уходить. Арман верил в него…

Чтобы вывернуть внутренности — и продать душу дьяволу.

Это не ошибка. Не глупость. Это преступление…

Он ничего не видел и не слышал. Только белый потолок…

'Как они смогли победить стольких? — поражался голос. — Это ведь урги…' 'Никто не знает… — вздыхают в ответ. — Это ашеры, они всегда удивляли. Но… слишком дорого далась эта победа. Полной гибелью всего нового Архелая…'

Через пару дней он случайно обнаружил кем-то забытый нож. Следующие два дня его откачивали. И отмывали залитую кровью палату…

Его натурально сторонились. Врачи проверяли каждый день, и не прятали облегчения, если в порядке. Он не знал — сколько прошло дней и ночей, и где вообще находится…

Обычный Дом милосердия. Илишвар. Его привезли в числе немногих, оставшихся после битвы. Мир просто потрясла трагедия Архелая…

Еще через пару дней глухо попросил, чтобы отпустили. Долго не думали — с телом все в порядке, а голова… Никто не хотел связываться с помешанным суицидальным сознанием. Дали какую-то одежду и подвели к двери…

Он медленно брел по городу. Глаза не видели ни домов, ни дорог, ни деревьев…

Смеялась Рада, вздыхали Тина и Лимм, щурился грозный Арман… Шли тысячи и тысячи людей…

Поздно ночью наткнулся на группу угрожающего вида парней. Страшно оскалился — то, что достоин. Открыто предложил сделать с ним все, что взбредет в голову. Его радостно завели в какой-то дом — даже разделся…

Он хотел боли. Хотел унижения. Но небритые уличные бродяги в свете лампы наткнулись на пусто-мертвый взгляд и отшатнулись. Швырнули одежду и попросили убраться…

Он шел по ночному городу. Одинокая фигура. Он всегда должен быть один. Страшно тем, кто вздумает встать рядом…

Утро. Высокий мост, ажурные шпили, быстрый поток машин. Внизу — тягучие воды далекой реки…

Прозрачное синее небо. Три солнца над горизонтом…

Как счастливые улыбки девчонок. Сверкающие лица друзей… Последнее раннее утро… Я — страх этого мира. Кошмар, рожденный для потерь…

'Прекрати, слышишь? — дышит в лицо теплое дыханье Рады. — Никогда не смей так говорить!! Через все, что мы проходим… Я никогда тебя не брошу, слышишь? Никогда!!!'

'Ты не понимаешь, да? — заплаканное лицо смуглянки Лимм. — Мы считали ее своей… Мы верили ей!! Думали — справедливая, все расставит по своим местам…'

Простите ее, девчонки.

'Не будет никаких неожиданностей… — хитро улыбается Арман. — Если начнешь участвовать в планировании!'

'Вы даже не представляете, — покрывается пятнами полковник Локх. — То, что вы пришли…'

Простите, отцы-командиры. Если сможете.

Восторженный рев толпы на поле, в лесу, в столице…

Простите, люди.

Она больше никому не принесет горя. Проносятся мимо машины…

— Уша!!!

Кто-то хватает за плечи и оттаскивает назад — какая-то девчонка с дикими глазами, что-то вопит и машет руками… Рядом появляется незнакомый парень, еще люди…

Боже, оставьте меня в покое. Он закрывает глаза. У него что-то спрашивают — он ничего не слышит. Какой-то спор — как за далекой стеной… Его лицо освещает свет костра, и добрая Роя протягивает кружку с чаем… Улыбается Юкка, и Люка, и даже Жука… Он споткнулся — его потянули в сторону. Нагнули голову, посадили — снаружи хлопнула дверца машины…

31

Низкие ветви деревьев смотрят прямо в окно.

'Ты не понимаешь, — подруга тихая и печальная, как сама осень. — Каждый проходит свой путь, свою дорогу… Думаешь, могла бы что-то изменить?'

'Все, — Сергей проглотил комок в горле. — Я бы все изменил. Я бы убедил, увел людей…'

'А дальше? — усмехается с иронией Рада. — Ты знаешь, что дальше? Если что-то должно случиться — оно случится. Независимо от того — хотим или нет…'

'Это философия. Жизнь много проще. И подлее'.

За закрытой дверью не стихает приглушенный спор — странная девчонка, парень, отец…

'Жизнь такая, какую мы в силах потянуть. Все дается по силам…'

Неожиданно дверь резко распахивается — на пороге незнакомая женщина. Отчаянное лицо, сеточка морщинок вокруг глаз, проседь в волосах. Пристально вглядывается, потом осторожно проходит:

— Откуда ты, девочка? Где твоя семья?

Следом заглядывают остальные…

'Поговори с ними, — советует подруга. — Они хорошие люди'.

'Зачем? Все бессмысленно и пусто…'

Женщина настороженно оглянулась, пытаясь проследить за взглядом…

— Так постоянно, — грустно сказала девушка, оттащившая с моста. — Будто с кем-то говорит…

— А нас не слышит… — добавил парень.

Его весь день зачем-то расспрашивали… произносили разные фразы, слова — пробуя определить реакцию…

Внешний мир иногда приходил — маленьким шепотом веток за стеклом, приглушенными разговорами, или мягким щелканьем двери. В тарелках на столе, в печальном вздохе доброй матери, или грустных глазах молодой дочери. В аккуратной одежде на кресле, или любовно взбитой подушке. Чтобы потом вновь отступить, раствориться и исчезнуть — в длинных колоннах людей, и милях долгой дороги… Он заново переживал всю свою жизнь — каждый день и каждый час. Снова бежал, снова прятался. Снова падал от усталости, и снова страдал…

Поздно вечером приехал доктор — полный, с большим авторитетным чемоданом. Долго осматривал, задавал вопросы, качал головой, щелкал приборами, проверял анализы. В конце вынес вердикт: 'Глубокий психический шок…' Старший семейства только собирался вставить что-нибудь язвительное, но супруга одернула: 'Это лечится?' У всех на лицах немой вопрос. 'Очень непросто, — покачал головой врач, складывая свои многочисленные приборы. — Затронуты слишком глубокие слои. Даже гипоталамус и гипофиз… — он постучал пальцем по одному из приборов. — Я бы рекомендовал обратиться в специальный центр'. 'Вы же знаете…' — не выдержал маленький глава — 'Знаю, — перебил дородный доктор. — Но обязан предупредить'. Все молчали, врач щелкнул чемоданом и выпрямился. 'Что нам делать?' — снова спросила женщина-мать. 'Внимание, забота и уход, — кивнул на прощанье доктор. — Ваша дочь что-то пережила — что-то очень страшное… Если она не сможет с этим справиться, то…' Он пожал плечами и уехал. А странные непонятные люди — дружно воззрились на Сергея. На столе давно остыл нетронутый обед. Потом такой же нетронутый ужин…